Мурат Джиоев: «В душе я остаюсь историком». 70 лет именитому историку и дипломату Южной Осетии

За плечами Мурата Джиоева успешные годы в области любимой науки – истории, с которой жизнь на некоторое время развела его – пришлось посвятить себя борьбе за новую Южную Осетию, независимую и сильную. Потому что он, историк, отлично знал, как рушатся даже самые процветающие государства, и как трудно создать и укрепить новое. Мурат Кузьмич Джиоев – опытный дипломат, государственный деятель, депутат Первого героического (как он сам его называет) Парламента РЮО, автор десятков научных трудов, кандидат исторических наук, кавалер высоких государственных наград РЮО и многих дружественных стран – 1 октября 2025 года отметил свой 70-летний юбилей. Основные вехи предельно насыщенного событиями жизненного пути юбиляра – в интервью газете «Республика».

– Мурат Кузьмич, известно, что в Южной Осетии Вы знаете практически всех, включая их родословную, что говорит о большом интересе к людям и о любви к истории родного края. Что способствовало развитию этого интереса?

– Что ж, практически всю свою жизнь я провел в Южной Осетии, за исключением тех пяти лет, которые учился в МГУ. Конечно, знаю далеко не всех, это большое преувеличение, но у меня всегда был большой круг знакомых. Есть семьи, которые я знаю в четырех-пяти поколениях, мой возраст этому тоже способствует. Меня интересует их происхождение, генеалогия, в целом – генеалогический код осетин, и южных в особенности, их корни, откуда они произошли, из какого рода. Мыггаг (род, фамилия) имеет очень глубокий генетический код, я называю его «ирон мыггаджы фарн». Он оказывает очень большое влияние на развитие каждого из нас, корни имеют глубокое значение, и это неслучайно. Не каждый из моих студентов может назвать, откуда корни его семьи, где, например, родился дедушка. Я стараюсь разобраться в этих вопросах хотя бы на юге Осетии, к сожалению, на севере мне трудней проводить такую работу.

– История народа через призму истории фамилий, очень интересно.

– История – это наша жизнь, связь прошлого с настоящим и наоборот. Не зная историческое происхождение фамилии человека, трудно рассуждать о его корнях. К сожалению, в 1980-е годы, когда грузины сделали своим лозунгом вопрос о «пришлости» осетин, они об этом не задумывались. И в какой-то степени мы тоже оказались не готовы к отражению этой их позиции. Поэтому я считаю, надо изучать данное направление. В свое время вопросами происхождения фамилий занимались Зинаида Гаглоева, Захарий Ванеев, но тема очень глубокая и ее надо продолжать изучать.

– Закономерно, что Вы пришли на исторический факультет ЮОГПИ. Кто формировал Ваш интерес к истории Алании?

– Начальные классы я окончил в осетинской школе в селении Бузала. Историю начал изучать на осетинском языке в четвертом классе по учебнику «СССР-ы Цӕдисы историйы радзырдтӕ». Так что, когда говорят о чрезмерной сложности осетинского языка для образовательной программы, мне не понятно. Потом перешел в Дзаускую школу, окончил ее в 1972 году и поступил на историко-иностранный факультет. Сказать, что я всегда мечтал стать историком, будет не совсем верно, у меня были и другие мысли – стать железнодорожником, например, как мой дядя, который работал в Туркмении, или юристом – в школе на уроках мы играли в судебный процесс, и я, как правило, выступал в роли адвоката. Была мечта учиться в московском университете, но это было все равно, что мечтать о космосе для сельского мальчика. Наш пединститут тоже был очень высокого уровня, престижно было учиться в нем, приезжали поступать из Грузии, из Северной Осетии. Самым престижным факультетом был историко-филологический, который в мое время стал уже историко-иностранным. Я поступил при огромном конкурсе – 178 человек на 20 мест.

На первом курсе историю древнего мира нам преподавал Дулаев Амырхан Михайлович. И уже тогда он начал завлекать меня в востоковедение, приносил мне книги по Древнему Востоку, так что в первые два курса я вроде определился с направлением. Но потом ректором института стал Юрий Сергеевич Гаглойты, и он как-то предложил мне написать доклад по аланам для студенческого исторического кружка. Я выбрал тему «Алания в XIII веке», эпоха нашествия монголо-татар, подготовил доклад, а на второй год добавил еще XIV век, и к окончанию института у меня была уже готовая тема «Алания в XIII-XIVвеках». Она и стала рефератом при поступлении в аспирантуру. Институт я окончил на красный диплом, но получить «лимит» на поступление в аспирантуру мне не «светило». И я поехал в Москву на разведку, выяснить, каковы мои шансы без «лимита» и двухлетнего стажа. Выяснил, что с красным дипломом имею право поступать, и стал готовиться, два месяца не поднимал головы в Исторической библиотеке. И поступил.

– Вы продолжили тему средневековой Алании самого драматичного периода – краха Аланского государства. Трудно было работать, какие эмоции Вы испытали?

– Да, тему, которую я начал в студенческом кружке – «Алания в XIII-XIVвеках», я представил как тему диссертации. Тема прошла свободно, потому что в тот период действительно мало было работ по аланской тематике. Единственный труд был у В. Кузнецова «Алания в X-XIIIвеках», в которой XIII век заканчивался 1238 годом, то есть нашествием монголо-татар. Да и в целом, источников по аланской тематике было мало. Работал я увлеченно под руководством профессора В. Федорова. Период действительно тяжелый, для осетина изучать его нелегко. Я показал борьбу алан в этой жестокой войне и в отличие от других авторов все-таки доказывал, что Аланское государство не в 1230-х годах прекратило существование, оно существовало еще в 1260-х годах, хоть и в урезанном виде – в 1268 году оно еще упоминается как государство. И затем был нанесен последний удар по Алании – в 1395 году нашествие Тимура, который прошелся огнем и мечом по Алании.

– Как Вы думаете, если бы аланы тогда сделали другой выбор, как бы все сложилось?

– История не знает сослагательного наклонения, поэтому трудно сказать. Если бы не было событий XIII-XIVвеков, все было бы по-другому – и территориально, и в политическом плане. На тот период Алания в политическом отношении, я уже не говорю о культурной и социально-экономической сферах, была на уровне наиболее развитых государств тогдашнего мира – на одинаковом уровне с Византийской империей, Киевской Русью... Конечно, у нас не принято было строить огромные дворцы, это национальный менталитет. Хотя феодальные замки были, археологически изучено аланское городище, и там есть цитадель, где проживал феодал, потом второй круг – ближайшее окружение феодала и третий круг – уже посад, т.е. типичный средневековый аланский город с крепостной стеной. Сохранились валы и рвы вокруг стен. Кстати, даже у сармат упоминаются искусственные сооружения вокруг городов еще в Iвеке.

– Как южной части Алании коснулся период краха государства?

– Южной части тоже коснулся, потому что она была частью Алании. На юге, в целом в горной части, может быть, уровень социального развития был ниже и отличался от северо-кавказской равнины, потому что там феодальные отношения были более четкие. В горах они практически не сформировались. Потому я сказал, что генетический код здесь имеет очень большое значение, родовые отношения. К сожалению, остается неизученным крупное средневековое городище к югу от села Малая Гуфта на возвышенности – это целый средневековый аланский город. Там еще видны развалины крепости той части, где обычно содержали пленных. Я давно говорю о необходимости изучения городища, но чтобы эту местность хорошо изучить, нужны немалые средства. Там крепостные стены шириной до полутора метров, может и больше, они со стороны Лиахвы и их могло смыть рекой, а длина больше ста метров. Крепость, внутри которой целое поселение. Как-то там работала грузинская археологическая экспедиция. Материалы, возможно, где-то хранятся, но доступа к ним нет. А к северу от Гуфта – средневековая аланская церковь. Мне также говорили, что в той местности есть даже два небольших кургана. То есть этот регион древний, очень давно освоенный нашими предками.

– Связи с южной частью в едином Аланском государстве мало изучены.

– Эти связи мало изучены, но они были. Очень много в литературе говорится о помощи, которую аланы оказывали Грузии, о походах разного характера, в которые отправлялись в основном по Дарьяльской дороге или по Рукской. И вся эта территория была единой, может быть, юг был периферийной частью общей большой территории. Надо иметь в виду, что в средние века государства были не как сегодняшние, даже в административном отношении, когда районы строго подчиняются центру. Каждый владетель был хозяином на своей территории, но все поддерживали связи и подчинялись единым политическим и военным целям. К примеру, в моем понимании и по источникам, Ос-Багатар – это не просто один человек, который жил в XIII веке, как многие его преподносят, это был в принципе титул аланских царей или князей.

– А кто похоронен в Нузале?

– Он был одним из них. Но я абсолютно уверен, что это не тот Багатар, который на рубеже XIII-XIVвеков захватил Гур и южную Грузию. Он был аланским царевичем, последним известным. Я не уверен, что он был родом из Нузала. Царская семья из рода Ӕхсӕртӕггатӕ. А Нузал считается родовым ущельем рода Царазоновых. Сослан-Давид был из этого рода. Багатар встречается в нашей истории несколько раз, дошедшие до нас письменные источники датируются с XIвека. А в XIII веке титул Багатар скорее всего уже стал именем.

– Ваши научные знания впоследствии пришлось использовать как политическое оружие – в конце 1980-х годов. Все историки, так или иначе, стали немного политиками в тот период, но Вы занялись политикой профессионально. Расскажите коротко о личном участии в главных событиях на этапе становления Республики – о провозглашении Республики, о Первом Парламенте, о сессиях под огнем, о семье, которая была рядом с Вами в те трудные дни.

– В советский период у нас была очень сильная историческая наука, были высококвалифицированные кадры, которых я еще застал. Баграт Техов, Баграт Плиев, Юрий Гаглойты, Иван Цховребов, Мурат Санакоев, Зинаида Гаглоева, Людвиг Чибиров были корифеями исторической науки. Каждый из них внес огромный вклад в ту сферу, в которой работал. В конце 1980-х, когда начались события, связанные с грузинским национализмом, многим из нас пришлось переквалифицироваться. Юрий Сергеевич, глубоко занимавшийся исторической наукой, большой ученый, писал статьи, в частности, о трехцветном флаге, и другие, которые доказывали неправомерность грузинской позиции. Иван Никифорович с 1991 года стал трибуном, это был человек с фантастической памятью, у него буквально был архив в голове, и он использовал его в тех условиях очень активно. Когда нас начали обзывать гостями на грузинской земле, нам пришлось давать отпор, и, кстати, первая статья, в октябре 1988 года, с ответом на грузинскую публикацию была моя – «Гости ли мы на земле, на которой живем». Появилась небольшая, но очень важная работа Баграта Техова – «Осетины древнейший народ Кавказа», в которой он доказывает, что кобанцы были ираноязычным народом. В 1995 году вышла небольшая книга «Из истории осетино-грузинских отношений», в которой были статьи всех наших ведущих историков. От плановых работ в НИИ в какой-то степени пришлось отойти, что, конечно, сказывалось на общем состоянии исторической науки, но это было очень важно.

Историкам пришлось заниматься политикой – я стал депутатом Парламента, Юрий Сергеевич стал министром иностранных дел и в тот период неоднократно предлагал грузинской стороне провести совместную грузино-осетинскую конференцию с обсуждением вопроса «гостей и хозяев». Они ни разу не согласились, не будучи уверенными, что сидя напротив Юрия Гаглойты, смогут ему что-то доказать. Он грузинские исторические источники знал лучше, чем сами грузины.

– Как Вы стали депутатом Первого Парламента РЮО?

– Зоя Александровна Битарты провела собрание в научном институте, на котором мы обсуждали программу развития грузинского языка, опубликованную в те дни в 1988 году. В ней грузины не оставляли места для негрузинских языков. А вскоре к нам стали поступать уже директивные письма о переводе делопроизводства на грузинский язык. Я был ученым секретарем института и всегда отвечал на письма из Академии наук Грузии на русском, да и сами они большей частью писали нам на русском. Но тут я перестал открывать конверты с грузинскими надписями... Вскоре встал вопрос о создании программы развития осетинского языка и использовании его в качестве государственного. Кстати, от ЮОНИИ это предложение высказал я, мы в научном институте подготовили обращение к тогда еще Областному совету, чтобы включить осетинский язык в число государственных языков. Потом начались события 1990-го года. Очень часто забывают, что в июне 1990-го года Верховный совет ГССР принял закон об аннулировании всех законодательных актов, принятых в ГССР, как не соответствующих интересам грузинской нации. Все советские законы отменили, в том числе и декрет об образовании Юго-Осетинской автономной области и включении его в состав ГССР. Вот тогда они юридически нас вытолкнули из ГССР. И нам ничего не оставалось, как в сентябре 1990 года провозгласить Республику в составе СССР. И все наши усилия были направлены на то, чтобы сохранить Южную Осетию, как отдельную единицу в составе обновленного Советского Союза, в котором все субъекты должны были подписать новый союзный договор и стать равноправными. 9 декабря состоялись выборы, я стал депутатом Первого, и считаю, героического Верховного Совета Республики. Каждый созыв нашего Парламента выполняет свои функции, но первый Парламент был просто героический, он работал в невероятно тяжелых условиях. К примеру, в конце 1990 года, до начала войны, в здании Верховного Совета мы проводили заседания, а через дорогу в здании областной милиции сидели грузинские милиционеры, которые в любой момент могли нас окружить и взять. Был случай, когда грузины похитили Алихана Пухаева, была напряженная ситуация, и нам сообщили, что сегодня вечером нас всех будут собирать по одному. И тогда мы решили не расходиться и почти до утра находились в здании Верховного Совета. Горожане ночью вышли протестовать перед зданием милиции, пока под утро не вернули Алихана. За нами никто не пришел, потому что народ был на улице. Потом началась война, мы принимали исторические решения, в том числе Акт провозглашения независимости РЮО, все это проходило в очень сложных условиях. В первом героическом Парламенте люди были из сфер науки, образования, бывших партийных органов, были доктора наук, пять или шесть кандидатов наук, и, конечно, молодежь. И все просто горели работой. Мы учились на ходу, профессионалов не было. Ахсар Джигкаев, историк по образованию, музыкант по призванию, мог сесть и с ходу написать проект постановления, потом его дорабатывали и принимали.

– Удивительно, но весь Ваш жизненный путь – постоянная борьба, Вы все время были в гуще самых важных событий. Работа в составе СКК, сопротивление прогрузинской деятельности ОБСЕ в Южной Осетии – какие барьеры приходилось преодолевать, решая проблемы в интересах РЮО?

– Такова была жизнь нашего поколения. Да, реальные военные действия после ввода миротворцев прекратились, но грузинская сторона постоянно устраивала провокации. Работала Смешанная контрольная комиссия по урегулированию конфликта, но внутри нее тоже была борьба, грузинская сторона старалась проталкивать свои позиции. В СКК были четыре стороны: юго-осетинская, грузинская, российская, северо-осетинская, и было присутствие ОБСЕ. Нам постоянно приходилось там воевать, решения принимались, но многое из этого не выполнялось. СКК решала три проблемы: миротворчество, проблемы беженцев и экономическое восстановление. По экономическому восстановлению принимались постановления, в том числе два российско-грузинских соглашения, но грузинская сторона их не выполняла, и каждый раз по этим вопросам приходилось воевать. По проблемам беженцев была создана даже специальная комиссия adhoc, но грузины практически не вернули ни одной семьи. Потом в Грузии был принят закон о реституции имущества беженцев, но и он не был выполнен. Россия нас поддерживала, но мы еще не были признаны, поэтому она старалась, чтобы все происходило в рамках урегулирования грузино-осетинского конфликта. Второй линией переговоров была работа экспертных групп по политическим вопросам, они проходили в год два раза: один раз здесь, и один – в стране ОБСЕ. После того, как к власти в Грузии пришел Саакашвили, эта работа была свернута. После 2003 года практически ни один протокол не был подписан по линии СКК, потом уже и заседаний не было, собирались только сопредседатели. На последнем заседании буквально перед войной была достигнута договоренность, что 8-го августа в 12 часов в расположении Миротворческих сил соберутся сопредседатели. 7-го вечером мы с Борисом Чочиевым и Леонидом Тибиловым подготовили проект документа к заседанию сопредседателей на 8-е число. Целью было разведение сторон, т.е. разрядка ситуации. По домам разошлись за полчаса до войны. Обстрел начался, когда я только зашел домой. Вскоре мне позвонил Б. Чочиев, сообщил, что Ю. Попов, сопредседатель от российской стороны, выехавший вечером в Тбилиси, сообщил ему по телефону, что в сторону Цхинвала едут колонны грузинских войск.Через полчаса выступил командир грузинского миротворческого батальона Курашвили с заявлением, что Грузия приступает к восстановлению конституционного порядка. Так мирный процесс был похоронен грузинской стороной.

– Вы были министром иностранных дел и в составе СКК в тот период?

– Вначале я был секретарем юго-осетинской части СКК, затем стал министром внешних связей (с 2002-го – министром иностранных дел), но некоторое время еще оставался в составе СКК. Я был министром с 1998-го по 2012-й год, потом был назначен полномочным представителем на Женевских консультациях, а с 2016-по 2017-й снова министром иностранных дел, в общей сложности получилось 15 лет. Похвастаюсь, ни один из министров пока мой рекорд не побил J.

Работа полномочного представителя тоже была очень сложной, важной и – более конкретной. Встречи в Женеве очень важны, некоторые у нас думают, что это просто прогулки в Европу, но это не так. Работа Женевских дискуссий – не только обсуждение будущего соглашения о ненападении, это постоянная работа по ситуации в районе границ, это МПРИ (Механизм по предотвращению и реагированию на инциденты). Очень важный результат Женевских дискуссий – создание МПРИ. Проблемы простых людей, живущих на границе, некоторым кажутся мелочью, на самом деле они очень острые – и для грузин, и для осетин. Эти проблемы решаются через МПРИ, учитывая, что у нас нет двусторонних контактов с Грузией. И скольких ребят мы вытащили из грузинских тюрем за эти годы! Мы смогли это сделать через Женевские дискуссии, МПРИ, через разговоры с абхазской стороной, с грузинской стороной, на разных уровнях. В те годы до 2008 года задержанных осетин отправляли в тюрьму на долгие сроки, у троих были пожизненные сроки, абсолютно необоснованные, еще у одного – на 28 лет!

Кроме того, перед каждым заседанием – и СКК, и Женевских дискуссий грузинская сторона устраивала провокации, чтобы отвлекать от основной работы. Потому что основная наша работа была – обсуждение вопроса подписания документа о неприменении силы.

– Как Вы думаете, они когда-нибудь подпишут такой документ?

– Рано или поздно они поймут, что независимость Южной Осетии и Абхазии совершенно не мешает независимости Грузии. Это уже свершилось, рядом с Грузией теперь два соседних государства, и чем лучше с ними иметь отношения, тем спокойней будет для людей. Пусть они простых людей спросят, что они об этом думают.

– Встречи с Вашим российским коллегой, С.В. Лавровым могли бы стать темой отдельной беседы. Основная из них – подписание соглашения об установлении дипломатических отношений между РЮО и РФ в сентябре 2008 года.

– Это, конечно, было самое важное событие в моей жизни, когда от имени уже признанного государства РЮО я обменялся грамотой с министром иностранных дел РФ С.В. Лавровым об установлении дипломатических отношений с Российской Федерацией. Это большая честь для меня, и большая радость. И потом второй шаг – подписание самого Договора о дружбе и сотрудничестве. Подписывали его на уровне Президентов, но парафировали, то есть, свои автографы поставили я и С. Лавров. Кстати, это первый международный документ в истории, подписанный на осетинском языке. Там два равных текста на русском и осетинском. Текст мы переводили втроем – Коста Кочиев, Руслан Бзаров и я заперлись в представительстве в Москве, за один день перевели текст и сделали альтернаты для российской стороны и для нашей стороны.

– Не планируете написать свои воспоминания, ценные свидетельства непосредственного участника событий?

– Думал об этом, но как-то не собрался еще. Сын часто напоминает мне об этом, семья готова помочь. Если смогу, я хотел бы это сделать для нашей истории.

– Мурат Кузьмич, Вы ощущаете себя историком или политиком, дипломатом?

– Изначально я все же готовился к карьере историка, но волею обстоятельств мне пришлось заниматься политической борьбой. Тем не менее, в душе я остаюсь историком. В сущности, вся наша политическая борьба – уже история. Поколение великих историков, которое мы упоминали, ушло. Сейчас время молодых, им надо расти. Согласен, в мое время у нас было больше возможностей учиться и заниматься наукой. Но у нас есть перспективные ребята, я уверен, что со временем они все-таки добьются успехов в интересах отечественной науки. Нужно время, чтобы восстановить то, что ушло.

– С юбилеем Вас, Мурат Кузьмич! От редакции газеты «Республика» желаем Вам крепкого здоровья и новых достижений в науке и общественной жизни.

Инга Кочиева

На фото:

1. Министр иностранных дел РЮО Мурат Джиоев дает интервью грузинским журналистам через линию прохождения государственной границы

2. Сентябрь 2008 года. Подписание соглашения об установлении дипломатических отношений между РЮО и РФ. Фото ИА «Спутник»

3. Мурат Джиоев с коллегой, министром иностранных дел Абхазии (2011-2016) Вячеславом Чирикба. Фото ИА «Рес»

4. На открытии восстановленного после войны августа 2008-го года дома-музея Васо Абаева в Цхинвале. Фото из личного архива Михаила Хасиева

Опубликованно: 06-10-2025, 11:58
Документ: Интервью > https://respublikarso.org/interview/6147-murat-dzhioev-v-dushe-ya-ostayus-istorikom-70-let-imenitomu-istoriku-i-diplomatu-yuzhnoy-osetii.html

Copyright © respublikarso.org
При копировании материалов, гиперссылка обязательна.