С Цӕра Джанаевым мы встретились во Владикавказе - я приехала из Цхинвала, а он - из селения Чермен. Мы беседовали на Проспекте Мира, в одном из многочисленных модных кафе, которых в столице Северной Осетии в последнее время становится все больше. Вокруг шумел город, а Цӕра спокойным тихим голосом рассказывал о том, как ему, «неразговорчивому человеку» с многолетним опытом работы в телевизионной журналистике, пришло в голову переводить один из наиболее популярных в мире текстов на осетинский язык - «Хоббит» Джона Толкина.

- Расскажите вначале о себе. Как Вы пришли к переводу английской - да и мировой - классики на осетинский язык?

- Я родился в селении Чермен и с детства говорил на осетинском, как и, собственно, все мои родственники. Как ни странно, возможно, именно из-за этой «окруженности» языком особого интереса к осетинскому у меня не было. Высшее образование я получал в Сельхозе, учился на экономиста - ничего связанного ни с осетинским языком, ни с переводами, ни с журналистикой, которой я долго занимался.

Реальный интерес к языку и к осетинской культуре в целом у меня появился только после службы в армии. Чаще всего так и бывает - интерес к своему, родному просыпается, когда ты от него на некоторое время оказываешься отдален. Я вернулся из армии как раз в то время, когда появились и активно росли Одноклассники и ВКонтакте, и в них создавались первые патриотические группы, обязательно с осетинским флагом; и я стал активным участником этих групп. В них в те годы заглядывали некоторые люди из научного сообщества, и так вышло, что в одной из таких групп меня заметил Тамерлан Таймуразович Камболов. Он и предложил мне попробоваться на ГТРК «Алания» - и в итоге я проработал на осетинском вещании пять лет, мои передачи даже в Южной Осетии показывали. Я там сидел в папахе (смеется).

После было создание канала «Осетия-Иристон», где я тоже работал некоторое время. Два раза уходил, второй раз окончательно. Но в результате всей этой журналистской деятельности я достаточно неплохо - для существующих условий - освоил язык. Если говорить о каком-то профессиональном владении, то, пожалуй, уровень у меня не самый хороший, хотя тексты для своих передач я писал сам, а потом уже и редактировал тексты других сотрудников. Это дало мне определенный опыт в языке, и примерно тогда же я начал потихоньку переводить.

- С чего начался перевод?

- С Муми-троллей, я очень любил этот цикл в детстве. Я переводил одну из повестей, с русского, потому что шведского, естественно, не знаю. Конечно, меня это расстраивало - переводить перевод, но сам процесс мне понравился. И вот два года назад я ушел с телевидения, начал учить английский и решил перевести «Хоббита». Странно, да? (смеется) Только начал учить язык и сразу взялся за Толкина. Но «Хоббита» на русском языке я читал много раз, да и с английским уже немного подружился, какой-то уровень языка у меня уже есть. Перевод я выкладываю в канал в Телеграм, просто для того, чтобы не забросить это дело. Это довольно рабочий вариант перевода, все это потом надо будет отредактировать, придать этому осетинскость, так сказать.

- ...Опубликовать?

- Да, это было бы хорошо. Но тут встает вопрос с авторскими правами, конечно, с разрешением на публикацию... В принципе, для меня важнее всего, что этот текст будет, что его можно будет где-то скачать и прочитать. Не знаю, будет ли этот перевод принят на каком-то высоком уровне наших филологов, или даже тех же СМИ - но мне это не очень важно, я стараюсь не обращать на это внимания. Просто хочу сделать то, что смогу.

- Я тоже «Хоббита» много читала, очень люблю эту книгу. Очень приятно было увидеть, что его переводят на осетинский. Язык у Толкина интересный - он любил придумывать свои слова, играл с названиями, мешал переводимые имена с непереводимыми... Как Вы справляетесь с этими «толкинизмами»?

- Нужно сразу сказать, что никакого опыта в художественном переводе, в смысле его изучения, у меня нет. Мой перевод не столько про английский, сколько про осетинский. То есть для русского автора, который хорошо знает английский, эти толкинизмы, может, вызвали бы какое-то литературное осмысление, потому что он переводит с хорошо ему знакомого, богатого литературного английского языка на хорошо ему знакомый, богатый литературный русский язык.

А я с не очень хорошо знакомого языка перевожу на хорошо знакомый, но, как я считаю, не очень литературно развитый язык. И мне кажется, что если я текст переведу, осмыслив и обработав то, что я могу понимать, это для осетинского языка уже хорошо. Потом, если язык сохранится - а это совсем не очевидно, - но если он вдруг сохранится и, может быть, даже разовьётся, и будущие авторы посмотрят на этот перевод, они поймут, что там эти узкие места, толкинизмы, особенности стиля никак не отражены, они это могут переделать, и перевод станет лучше. Я к этому отношусь нормально.

Для меня гораздо больше проблем вызывает перевод слова «волшебник» на осетинский, wizard, чем, собственно, перевод толкинизма, который я просто пытаюсь понять и хоть как-то выразить. Для меня важнее придумать слово для волшебника или слово для карты. Я не хочу просто называть карту «картæ». Я бы мог это сделать, но я считаю, что лучше что-то придумать. Это больше даст языку. Ну и, кроме того, использование таких явных русизмов подпортит само впечатление от текста.

- А кстати, расскажите, как Вы перевели волшебника?

- Волшебник в книге появляется практически сразу, и сразу пришлось задуматься. Первым в голову пришло слово «кæлæнгæнæг». «Куырысмӕдзӕуӕг» еще, как вариант... Дело в том, что в английском очень много слов, обозначающих всякое разное волшебство и волшебников - это и witch, и sorcerer, и много еще вариантов, и у каждого из них своя специализация. Кæлæнгæнæг - будто какой-то колдун. Собственно, в «Хоббите» позже встречается и колдун-некромансер. Ну и как его переводить? Так же, как волшебника? Получится неправильно.

В общем, кæлæнгæнæг мне не понравился. Это что-то негативное, темное - а в мире Толкина волшебник скорее положительный или хотя бы нейтральный персонаж, как правило. «Куырысмӕдзӕуӕг» тоже не то. «Хингæнæг» - тоже негативные коннотации. Но я долгое время никак ничего не мог придумать и писал все-таки «кæлæнгæнæг», а потом вспомнил слово «нымæрдар», секретарь. Его ввела, кажется, терминологическая комиссия, которая работала в начале прошлого века - вероятно, они взяли буквально слово «секрет» - переведя его как «нымæр», - и добавили к нему «дар», держатель. Вот и я отбросил часть слова «кæлæнгæнæг» и слепил себе «кæлæндар», но все равно не был доволен. Пока не увидел где-то слово «алзæн» - «волшебство». Оно редкое, но встречается в Нартском эпосе, может быть как существительным, так и прилагательным - и «волшебство», и «волшебный». И получился у меня в итоге Гэндальф - алзæндар. Такая вот история поиска одного слова, в несколько этапов.

- ...потрясающе хорошо иллюстрирующая сложности перевода в целом и на осетинский язык - в частности.

- Я просто пытаюсь выйти из ситуации, придумать, что будет лучше, что будет хорошо звучать. Многие филологи игнорируют факт звучания - они считают, что перевод должен быть точный. А я считаю, что перевод должен быть звучный. Он должен хорошо звучать.

Слово «хъахъхъӕнын» плохо звучит, а слово, допустим, «æнæниздзинадхъахъхъæнынады министрад» говорит о том, что язык нежизнеспособен. Это некрасиво, это длинно, это неудобно. Это значит, что такой язык не будет жить в современном мире. А вот есть слово «æгӕссад», «не требующий присмотра». Когда больной уже пришел в себя, он уже ӕгӕссад. Так, а вместо «хъахъхъӕнын» в данном случае можно применить слово «хизын», не пасти, а оберегать. И «ӕгӕссадхизыны министрад» будет звучать лучше, чем «ӕнӕниздзинадхъахъхъæнынады министрад».

- Осетинский язык в принципе очень давно не менялся, мы либо заимствуем слова, либо составляем вот такие непроизносимые связки... Как можно добиться обновления языка сегодня?

- На данный момент это просто дело энтузиастов и какого-то народного, внезапного укоренения слова. Вот, например, слово like, которое устоялось как «тынг у», оно было придумано энтузиастами. Кажется, это был Аслан Кудзаев при переводе ВКонтакте на осетинский. Слово «ныхасæппарæн» в значение «комментарий» - это тоже был Аслан Кудзаев. И какие-то народные слова, например, для трубки - телефон иногда ведь называют «трубка». Вот на Севере стали многие говорить «хæтæл». Вот такой метод обновления есть.

Что касается терминологической комиссии... Учитывая, что нашим обществом в штыки воспринимаются любые изменения чего бы то ни было, я слабо могу представить, чтобы решениям такой комиссии доверяли, чтобы их принимали. С другой стороны, комиссии прошлого века, в которой в том числе состоял Арсен Коцойты, удалось ввести многие слова, например, из сферы делопроизводства, да даже те же «хæдтæхæг» и «хæдтулгæ»...

- Иногда кажется, что это были последние «новые» слова в осетинском языке, и с тех пор идут только заимствования. То есть, наверно, можно сказать, что развитие языка затормозилось; и, конечно же, остается проблема популяризации языка.

- Мне кажется, общество должно быть зрелым для развития языка. Если общество незрелое... вопрос не в количестве денег, грантов. Сколько бы денег ни было выделено, даже если они будут потрачены строго на нужные цели, - не будет от этого пользы языку. Общество должно быть готово, оно должно хотеть знать язык.

Как это делать, как сохранять, популяризировать... Не знаю. Я просто пытаюсь сделать то, что могу. У меня нет никакой уверенности в том, что осетинский язык через 50 лет будет функционировать. Но, если он будет функционировать, нужно сделать все, что я могу, чтобы что-то вложить в это будущее. Хотя я солгу, если скажу, что делаю это из ответственности - я делаю это, потому что мне нравится.

- И это, наверно, лучший подход - и для Вас, и для тех, кто будет читать этот перевод и какие-то другие тексты, воспринимать другие формы осетинского языка. С удовольствием, а не «из-под палки», потому что надо. Может, в этом секрет?

Александра Цховребова