Алина Акоефф – военный историк, полтора десятка лет ведущая тяжелую работу по поиску имен пропавших без вести и погибших воинов Великой Отечественной войны. Ее «Бюро военной генеалогии» – частная коммерческая организация, которая восстанавливает боевые пути погибших и пропавших в ВОВ. Кроме этого, Акоефф ведет общественные проекты в области увековечивания памяти погибших в Великой Отечественной, занимается восстановлением мемориалов и братских могил. За многие годы работы на счету Акоефф и ее команды – десятки тысяч имен. Десятки тысяч человек, боевой путь которых удалось определить до места их захоронения. «Республика» побеседовала с Акоефф о том, что из себя представляет такой поиск и с какими сложностями сталкиваются военные генеалоги.

– Расскажите о себе. Как Вы вообще пришли к тому, чтобы полномасштабнозаниматься именно поисками пропавших, погибших, определением могил?

– Я москвичка, но более 20 лет прожила в Северной Осетии, занималась там общественными проектами. В 2011 году мы сделали сайт, который был посвящён опустевшим сёлам севера и юга Осетии, памятникам культуры обеих республик. И в каждом селе, куда бы мы ни приезжали, естественно, были памятники выходцам из этих сел, которые сражались в Великой Отечественной войне. Поэтому, какответвление нашего проекта, в 2013 году мы запустили другой большой проект, который назывался «След войны». Когда мы начинали, то, конечно, понимали, что потребуется некоторая работа – описание памятников, систематизация... В этот период активно развивался государственный портал ОБД-Мемориал, только открылся сайт «Память народа». Они позволяли производить поиск по географии и выявлять погибших в том или ином селе. Так что мы думали, что справимся с этим довольно быстро. А в итоге вот уже пятнадцать лет занимаемся этой работой.

Решение заняться подобным направлением пришло довольно просто – мы в какой-то момент поняли, что на каждом братском захоронении отсутствует от 30 до 50 процентов имен людей, которые погибли в боях за те или иные населенные пункты. Понятно было, что кто-то должен заняться восстановлением исторической справедливости – а почему не мы, почему не я? Так и получилось, и вот уже многие годы мы занимаемся восстановлением могил. В первую очередь, конечно, я изучала Северную Осетию, и благодаря огромной помощи Северо-Осетинского филиала «РусГидро» удалось запустить целую программу, по которой вот уже 15 лет ежегодно восстанавливается один мемориал. Кроме этого, я принимала участие в восстановлении памятников в Чехии, Австрии, работала вместе с коллегами над списками захоронений в Польше... С 2019 года ушла в коммерческую генеалогию, но ежегодно продолжаю делать список на одну братскую могилу в Северной Осетии. В этом году открывали памятник в селении Мичурино.

– Как технически происходит работа? Есть ли у Вашей команды доступ к архивам Министерства обороны или других ведомств, которых нет в открытом доступе?

– Доступ к архивам Министерства обороны есть у каждого гражданина Российской Федерации, он может записаться для работы в Центральный архив Министерства, приехать в читальный зал и работать с документами периода Великой Отечественной войны. Мы не имеем никаких специальных доступов, работаем точно также, как и все остальные. Другое дело, чтоимеем, конечно, гораздо больший опыт. Количество просмотренных дел у нас перевалило... честно говоря, даже уже не знаю, за какую цифру. Но работаем мы ровно на тех же правах, что и все остальные. Какого-то особого доступа к каким-тоотдельным, секретным делам у нас нет.

Что касается технической стороны работы... Проблема всех современных поисковых отрядов и одиночек, которые приходят в поиск «по зову сердца», в том, что, чаще всего, никто из них не мыслит категориями региона в целом. То есть, каждый берет свою задачу и ее пытается решить. Мы же всегда старались идти «от региона», потому что нет ни одного захоронения, района или села, которые существовали бы в вакууме. Это всегда процесс, всегда совокупность факторов: исторических и географических. Под эгидой наших друзей и коллег из АНО «Родина» мы вот уже несколько лет принимаем участие в региональных проектах по созданию электронных книг памяти уроженцев регионов и муниципальных образований России. Для этого была подготовлена целая команда специалистов. Это высококлассные профессионалы по архивному поиску – у нас в стране таких людей, наверно, в общей сложности человек десять-пятнадцать. Это представители новой, зарождающейся, пусть и пока не признанной профессии – специалист в области увековечивания памяти о защитниках Отечества. Это большая работа как архивная, так и юридическая – мы выявляем всех уроженцев, ушедших из той или иной территории на войну, выясняем судьбу этих людей. Те, кто пропал без вести и про кого мы ничего не смогли выяснить, потом, с содействием прокуратуры или других ведомств, через суд, признаются погибшими.

– Какие есть различия, например, при составлении боевого пути погибшего и поисках информации о пропавшем без вести?

– Составление боевого пути – это каждый раз уникальный поиск, уникальная история. Безусловно, боевые пути погибших и пропавших без вести отличаются, по одной простой причине: у погибших, в общем, все понятно. Понятно, что с человеком случилось. А пропавший без вести – там миллион вариантов, куда судьба могла закинуть человека. Проработка таких историй зависит, конечно, от исходных данных.

– В Южной Осетии силами «Бессмертного полка» и газеты «Республика» также ведется работа по сбору информации о выходцах из Южной Осетии, которые участвовали в ВОВ, включая погибших и пропавших без вести. Часто работа осложняется тем, что имена, фамилии, географические наименования в документах писались с ошибками, причем порой с разными. Как справляется Ваша команда с такими сложностями?

– Да, действительно, имена, фамилии, географические наименования – это камень преткновения всех кавказских республик, не только юга Осетии. Это очень большая проблема. И она решается только анализом множества документов, в том числе документов, что называется, на земле, то есть в самой республике.

Проблема эта легко объяснима: во-первых, огромное количество людей, приходя в армию, не владело русским языком на нормальном уровне, а иногда вообще, и русский писарь как слышал их имена, так и записывал. Не говоря уже о том, что для Осетии типично иметь несколько имен – домашнее, общеизвестное, и имя по паспорту. Какое имя называл человек, что записывали в документы, что осталось в местном военкомате – большой вопрос. Не зная этих нюансов, человека порой просто невозможно найти.

– Всего Ваша команда восстановила более 20 000 имен погибших и пропавших без вести. Работали ли Вы с именами выходцев из Южной Осетии, и если да, можете ли сказать, сколько таких историй было?

– Общий счет имен уже давно гораздо больше – 20 000 было, когда я создавала Бюро. Порядка семи тысяч имен было восстановлено в Северной Осетии, около шести – в Чехии, еще сколько же в Австрии и Польше. Что касается Южной Осетии, то мы, конечно, работали в этом направлении, правда, немного. Помню, одно дело у меня было очень интересное, по поиску уроженца Южной Осетии. Его предки были из Цхинвала...

– Вы ищете не только в России, но и в Европе. С кем сотрудничает Ваша команда в ходе поиска?

– Мы ищем в основном в России. Но мы увековечиваем имена и в Европе, составляемсписки захоронений – в последнее время в основном в Польше. В этом смысле нам повезло с поляками – у нас есть друзья в этой стране среди поисковиков. Но с российскими организациями довольно тяжело общаться на эту тему, хотя сейчас, со сменой руководства Департамента Минобороны по увековечиванию памяти погибших при защите Отечества, мы стали видеть хоть какой-то конструктивный ответ на наши обращения.

– Идет ли работа по концлагерям и военнопленным?

– Мы не работаем по концлагерям и военнопленным. Единичные случаи работы с военнопленными у нас, естественно, были, но так, чтобы мы брали именно один конкретный лагерь и восстанавливали все возможные имена тех людей, которые там сложили головы – такого опыта у нас еще не было. Но сейчас он нам предстоит – нас ждет большой проект по концлагерям в Донецке, мы будем работать в ДНР, по всей Республике, но там работа будет в основном с захоронениями. На территории ДНР их много, потому что на Донбассе были немецкие концлагеря и огромное количество военнопленных. Там были десятки тысяч жертв, как среди военных, так и среди гражданского населения.

– Многие документы времен ВеликойОтечественной до сих пор закрыты, почему? Ведь прошло уже 80 лет, большая часть участников событий ушла из жизни, разведывательные операции в большинстве своем наверняка завершены... Как человек, который много лет работает в сфере поисков информации, как Вы считаете, почему документы все еще не рассекретили?

– Это, кстати, миф. Закрытых документов времён Великой Отечественной войны не так чтобы очень много. Да, есть документы, к которым осложнён доступ: в первую очередь, это документы персонального учёта, например, личные дела офицеров, которые выдаются только родственникам, или учётно-послужные карты офицеров, которые раньше выдавались свободно всем исследователям, а теперь, опять же, только родственникам. Это проблема не на стороне Архива, это проблема закона. Есть у нас вилка законодательная, связанная с персональными данными, и, пользуясь этой вилкой, например, некоторые родственники бойцов жалуются на то, что исследователи какие-то документы про их родственников смотрят и обнародуют. К сожалению, такие случаи бывают, они не единичны.

Есть ещё пласт секретных документов, которые остаются секретными, потому что связаны с негативной информацией в отношении военнослужащих. Честно говоря, непонятно, зачем это закрыто – действительно, прошло 80 лет, и уже людей этих нет давным-давно. Но, тем не менее, есть их родственники, которые порой пишут жалобы, и Министерство из-за этого иначе смотрит на проблему. Поэтому политдонесения до сих пор секретны по большей части, и секретны все материалы, которые содержат так называемую негативную информацию: факты пьянства, дебоша, самострелов, суицидов, то есть все, что может очернить Советскую армию. А все, что касается рядового состава и даже каких-то операций, вполне себе открыто, можно работать.

– Можно ли ожидать полномасштабного, всеобщего рассекречивания?

– Я не думаю, что возможно полномасштабное рассекречивание. По одной простой причине – как я уже говорила, у нас существует законодательство, которое наказывает за распространение фактов негативного характера о советских военнослужащих. И неважно, что эти факты произошли более 80 лет назад. А во-вторых, к сожалению, мы наблюдаем тенденцию обратную: документы не рассекречивают, а, напротив, даже к открытым стараются ограничить доступ. И это очень большая проблема для исследователей, потому что подчас единственной возможностью установить родственников бойца, которого подняли с поля, установить судьбу человека являются эти самые документы персонального учёта. Ограничение доступа к ним – это, конечно, очень большая проблема.

– Среди прочего Вы занимаетесь и восстановлением военных мемориалов. В Южной Осетии в этом году запланированы масштабные работы по восстановлению мемориалов Великой Отечественной в городах и селах Республики; средства выделены из фонда Президента РФ. Не планируете ли поучаствовать в этом процессе?

– Мы горячо поддерживаем все инициативы в отношении как Северной Осетии, так и Южной Осетии. У нас достаточно большой опыт работы на уровне региона. Если нас позовут, мы приедем. Но мы всегда выступаем за то, чтобы работа была системная. Любое воинское захоронение, братская могила, даже памятники выходцам, которых так много в Южной Осетии – они требуют системного понимания, как все устроено, как собирать материал, как никого не забыть... Захоронения, правда, в Южной Осетии времен войны есть только госпитальные, насколько мне известно, но это сути дела не меняет.

Проблема еще и в том, что на территории Южной Осетии, кроме Ленингорского района, оцифрованного в своё время Виталием Семёновым, не была проведена работа по оцифровке военкоматов. А это очень важная работа именно потому, что надо восстановить списки – кто уходил из этих населенных пунктов? Кто, собственно, защищал Родину? В военкоматах документы часто утрачены. Поэтому, на мой взгляд, всю работу по Южной Осетии надо начинать в первую очередь с того, чтобы изучать и оцифровывать документы военкоматов и влить их в общую базу, в «Память народа». Ведь в 1941-1945 годах это было единое государство и единый советский народ.

Александра Цховребова

Ниже для интересующихся приводим контакты Алины Акоефф: Тел.: +7(988)830-25-14; email – alinaakoeff@yandex.ru; телеграм-канал – t.me/aakoeff

Рубрика «К 80-летию Великой Победы»