Август 2008 года стал одним из тех знаковых моментов для Южной Осетии, о которых говорили и раньше, во время предыдущих войн за свободу Отечества: в нужное время, когда решается судьба Родины, народ как будто сам каким-то образом дает таких людей, которые определяют его будущее. Иногда ими совсем неожиданно становятся те, кто прежде ничем особенным не выделялся, не бросались в глаза их сила и характер. Но есть люди, которые являются символом надежды, на них рассчитывают, о них вспоминают сразу, как только что-то идет не так, особенно, если жизнь всего народа оказывается на грани. И они не подводят. Одним из таких людей был кавалер ордена «Уацамонгӕ» Маир Плиев (Дзиба), которого помнят и в Южной Осетии, и далеко за ее пределами как настоящего воина, и сожалеют, что сегодня его нет с нами. О героях войн за свободу Южной Осетии много сказано, но каждый рассказ, каждое свидетельство об их подвигах – это наша история, лучшие ее страницы. О своем отце в преддверии 8-го августа рассказывает его старший сын Алан Маирбегович Плиев.

– На момент начала войны отец работал в спецназе Министерства обороны, а я служил в армии, в снайперском взводе Вооруженных сил РЮО. Мы не часто виделись в тот период, каждый был занят задачами собственного подразделения. Дел было много, потому что было понимание, что война неизбежна. Жители города тоже все понимали, многие из них уезжали, увозили детей, обстрелы стали интенсивней, в Знаурском районе были погибшие и раненые, а 7 августа, еще до начала войны, грузинская артиллерия нанесла сильные удары по селу Хетагурово. Так что все военные структуры были заняты подготовкой к вооруженной агрессии со стороны Грузии.

– Как складывалась ситуация в подразделениях? Была раскоординированность силовых структур, пришлось собираться по группам, когда начался артобстрел в ночь на 7 августа?

– Перед началом войны, если помните, всем военным структурам объявили «отбой». Весь последний период мы все были в состоянии боевой тревоги, а в тот вечер, около девяти часов вечера после заявления Саакашвили нам дали «отбой», и мы разошлись по домам. Спецназ же остался на месте службы. Когда около полуночи началась массированная бомбежка, стало ясно, что война началась. Я не знал, где отец и чем вообще все заняты, потому что никто не вызывал нас на службу, не пытался собрать подразделение, мои рации молчали. Оружие у нас было на руках, оно хранилось дома у каждого, такой был распорядок.

Мой младший брат Аслан с конца июля был в детском лагере в Дзау, дома были мы с сестрой и мамой, когда начался обстрел. Мы выскочили из дома, но укрыться было негде, наш подвал не подходил для этого, как и соседские, поэтому я забрал маму с сестрой и собравшихся в нашем дворе соседок с детьми в здание миссии ОБСЕ на нашей улице, думал, что там в любом случае будет безопасней. Но миротворцы, стоявшие в охране, не пропустили нас в дом, направили на нас оружие и выпроводили всю толпу испуганных женщин и детей. Надо было срочно найти убежище, и я повел людей на Октябрьскую улицу в дом Владислава (Бая) Габараева, там их всех приняли и провели в подвал. А я сам я побежал на службу, но никого там не застал. Я не знал, что делать и вернулся домой, на улицу Пушкина, было около 5 утра. После ночной бомбежки обстрел к утру прекратился, так что передвигаться по городу еще можно было, не особо опасаясь. Отец стоял перед домом с небольшой группой ребят, они обсуждали план действий. Я сказал ему, что пойду с ними, потому что понятия не имею, где ребята нашего взвода. Он согласился, но мы не успели даже отойти, как начался сильный обстрел. Один из первых снарядов упал недалеко от нас, и меня ранило, других не задело. Отец сильно испугался за меня, я никогда не видел его таким раньше, потом он просто пришел в ярость, быстро под огнем отвез меня в больницу на своем служебном УАЗике, а сам вернулся к ребятам. Я чувствовал себя виноватым и очень переживал, что отец в таком состоянии не будет себя беречь, будет менее внимательным.

– Раненых уже принимали в подвале больницы в тот момент? Серьезное было ранение?

– Я был ранен в спину, в плечо и бок. В плече по сегодняшний день железки осколков. В подвале больницы были люди с ранениями и посерьезней. Что об этом говорить, меня просто ранило, это же не подвиг, настоящие герои те, кто отвоевал эти дни по полной. В общем, из больницы отец поехал к своим спецназовцам. Отряд тогда был разделен на две группы, одна находилась в школе № 6, а вторая – на ТЭКе, на въезде в город. Он подъехал к ребятам в Шестую школу и предложил занять позиции в рядом стоящих зданиях – корпусах, других многоэтажках, типографии, университете, и приготовиться вести огонь по грузинским подразделениям, которые будут продвигаться в сторону города. Один из военных начальников (не буду называть его имя) встал перед ним и сказал, что никто с ним никуда не пойдет, будут ненужные жертвы, лучше сохранить людей и рассчитывать на помощь России. Отец просто направил на него автомат и оченьубедительно сказал: «В сторону, пока я не пристрелил тебя тут!». И потом обратился прямо к ребятам: «Кто со мной, пойдемте!». Многие встали и пошли вместе с ним, так он собрал группу. Расставил их по позициям, сам вместе с другими ребятами устроился в одном из помещений здания Дома печати, окнами на улицу Алана Джиоева через футбольное поле. Когда показались танки, идущие мимо Шестой школы, он выстрелом из гранатомета подбил один из них. Звук разрыва повредил ему перепонки, из ушей хлынула кровь. Надо сказать, что за всю свою военную жизнь он ни разу не был серьезно ранен, только в кисть однажды, и еще был серьезно контужен на ингушской войне в 1992 году, так что он не придал значения этой крови. Подбитый грузинский танк загорелся и заглох, к нему сразу же подъехал второй, зацепил его чем-то и уволок. Ребята спустились во двор типографии, и в этот момент раздался оглушительный взрыв, все подумали, что это авиабомба, оказывается, подбили танк с боекомплектом на перекрестке Привокзальной и Московской, его разнесло на части, от экипажа не осталось и следа, а башня, как вы знаете, воткнулась дулом вниз в крыльцо Совпрофа, пробив бетонный козырек. Это очень воодушевило ребят, может быть, это был пока второй или третий подорванный танк, но кто-то уже пошутил: «Танки летят...». Вроде бы у отца был как раз такой гранатомет, «тандемный», я не знаю точно, хотя видел эти грузинские танки, и мне не показалось, что они прямо бессмертные и непробиваемые. У танка есть уязвимые места, которые можно и без «тандема» пробить, если знать их.

По центру города грузины уже не передвигались, группы защитников в разных местах давали им сильный отпор, и тогда отец вместе с ребятами отправился к 12-й школе, где шел бой. Это было 8-го августа уже после обеда. Грузинские части сосредоточились в конце Октябрьской улицы, там, где есть проход между корпусами. Ребята рассказывали потом, что они начали обстреливать грузинских солдат, сопровождавших бронетехнику, но те вели себя очень странно: даже получившие ранение все равно двигались вперед, шли как зомби, и это было непонятно и довольно страшно. Ребята видели, как раненый солдат падал на землю и через секунды вставал и продолжал идти. Это потом выяснилось, что они были под действием каких-то психотропных средств, обколотые не знаю чем, чтобы не чувствовать страха. Ну и броня у них тоже, конечно, была неплохая.

– Сколько людей было с Маиром?

– Их было не много, точно не скажу, сколько. В том бою были и другие цхинвальские ребята, они стреляли по грузинским солдатам, засевшим в здании школы, и выбили их оттуда, были раненые с нашей стороны. Колонна фактически уже начинала отходить, когда отец со своим отрядом принял участие в бою. Это был уже не отход, а бегство! Оттуда отец со своей группой вернулся в центр города, они находились близ детского сада на улице Алана Джиоева недалеко от второй школы, когда увидели, что со стороны Пионерского парка движется толпа. Они укрылись за стеной, думая, что это грузины, но потом разглядели своих. Среди них было много знакомых городских ребят. Они сказали, что идут к 12-й школе, и позвали Маира с группой с собой. Наши ответили, что там уже никого нет, бой закончился, грузины бежали. Отец решил вернуться в Шестую школу, посмотреть, что с оставшейся группой сослуживцев. В начале событий комбат спецназа со своей частью отряда находился на ТЭКе, а отец и замкомандира Ахсар Гассиев – в Шестой школе. Такая была у них задача: на ТЭКе защищать въезд в город и высоты над ним, а вторая часть должна была решать боевые задачи в городе. На тот момент, когда отец с ребятами вернулись в школу, там была неоднозначная ситуация: не буду называть некоторых начальствующих лиц из военных, которые сильно паниковали и призывали оставшихся бойцов вместе с ними покинуть город, потому что, мол, грузины вернутся, а помощи пока не видно. Ахсар тогда встал у выхода, передернул затвор автомата и сказал, что никто отсюда не сделает шага, пока весь спецназ не вернется.

– Самые сильные взяли на себя командование, когда подразделения оказались в разрозненном состоянии, практически без руководства.

– Ну, фактически так получается. В первые часы никто не отвечал на мои вызовы ни по одной из раций, хотя во взводе у каждого был свой позывной, и был отдельный канал у министерства обороны. Может быть, глушили связь, и телефонами тоже старались не пользоваться, потому что грузины пеленговали сигналы; во всяком случае, ответа я так и не дождался. Так что не знаю, что было с командованием, да и никто не знал. Поэтому командование брали на себя те, кто понимал, что надо делать и, главное, понимал, что другого варианта, кроме как принять бой, у осетин не было. В каких еще местах был отец с группой в этот день, он особо не рассказывал, только о тех, где он принял участие в боях. Я считаю, что он проявил себя, как настоящий боец и хороший командир. На второй день к вечеру в город уже вошли бригады 58-й армии.

Отец рассказал еще об одном интересном моменте: у него был близкий знакомый, российский офицер, сейчас его, к сожалению, уже нет в живых, который принимал участие в продвижении российских войск на территорию Грузии в ходе операции российских войск по принуждению к миру. Они с отцом встретились на трассе, на выезде из города в сторону Грузии. Русский офицер остановил машину, вышел поздороваться с Маиром, и показал рукой в салон: там лежала огромная куча автоматов. «Бери, сколько хочешь!» – сказал он ему. Отец удивился: «Откуда столько оружия?». Ответ очень развеселил: «Да напоролись по дороге на небольшую колонну бронетехники с солдатами, их было больше роты. Мы с сослуживцем опешили и не знали, что делать, но решили не показывать виду. Я выскочил из машины и говорю: «Вы окружены, бросайте оружие!», так они оружие побросали, а я собрал их автоматы, покидал в машину, и мы быстро рванули оттуда». Отец с радостью взял у него несколько автоматов, отдал потом ребятам.

Я пролежал в больнице эти три дня, 10-го утром пришел мой дядя, брат моей мамы, увидел меня, сильно удивился, потому что не знал, что я ранен. Попросил врача перевязать ему ранения в плечо и быстро ушел, меня тоже ребята увезли домой.

– Заслуга Маира была не только в том, что он подбил танк и участвовал в боях, но и в том, что он собрал группу и организовал со своим отрядом сопротивление врагу, как и другие группы. Как сформулировали описание подвига на представление к ордену «Уацамонгæ»?

– Он был замкомандира спецназа по вооружению, то есть, машины, техника, оружие – это все касалось его. Но все же он не был комбатом, поэтому, когда отец позвал бойцов спецназа пойти с ним, не все встали, а только те, кто верил Маиру, как опытному воину и командиру. Понимаете, ребята не трусили, просто солдат должен подчиняться командованию, а руководства не было, или же оно ничего не предпринимало. Они видели, что Маир берет на себя ответственность, поверили в него и пошли с ним.

– А кто конкретно был с Маиром в течение этого дня?

– Я точно знаю, что был Олег Битиев, двоюродный брат моей мамы, он расскажет обо всем подробней. Вместе с нашим спецназом были несколько ребят из Сунжи, они приезжали и раньше, близко общались, знали Маира и пошли с ним, не сомневаясь.

– Маир не любил хвастаться своими подвигами, как и не любил рассказывать о своих делах в 1990-е годы, он и тогда в ходе войны проявил себя мужественно.

– Во всяком случае, он сжег один грузинский БРДМ на дороге в сторону села Принеу, где стояла их техника в 1991-92 годах. Отец был в составе группы Гри Кочиева, у него был крупнокалиберный пулемет ДШК, из него он и расстрелял БРДМ. Где он брал оружие, я понятия не имею, он не рассказывал, только знаю, что опыт и знания у него были, боевые навыки он получил во время службы в Советской армии – в десантно-штурмовом полку, в армии был снайпером, оружие любил.

– Рассказывают, что в 90-х годах у него было оружие и с оптическим прицелом, и ночным видением, надо было уметь раздобыть все это.

– Оружия тогда было очень мало, ребята находили, кто как мог, продавали свои машины, вещи. У отца перед войной был видеосалон с тыльной стороны кинотеатра «Чермен», могло ли ему это как-то помочь, я не знаю. Оружие стоило очень дорого, но об этом никто не думал тогда, надо было отстоять Осетию, так что те ребята – настоящие герои.

Отец участвовал и в ингушской войне в 1992 году, там его контузило, граната разорвалась прямо перед ним, в ногах. Когда граната упала, он всем телом резко упал на спину, а двое его товарищей прыгнули за стену, но успели получить ранения. Отец ранен не был, только сильно контужен. Однажды, уже в 2011 году, я случайно увидел российский военный журнал, название которого сейчас не вспомню. Там был рассказ о событиях 1992 года, о том, что ОМОН Северной Осетии провел спецоперацию в одном ингушском селе, разоружил там боевиков. На фото был мой отец, Маир Плиев, перед ним лежала большая куча оружия, которое сложили ингуши. ОМОН был сосредоточен на окраине села, в котором окопались ингушские боевики, но пока ничего не предпринимал, не было известно, сколько там народу, есть ли мирные и т.д. Тогда отец зашел в село один, он сам принял это решение, и сказал подошедшим к нему людям, что он командир ОМОН, показал рукой на видневшийся БТР, сказал, что там стоит наша техника, но, мол, мы гарантируем вам, что никого не тронем, просто сдайте оружие, заберите все, что вам нужно из вашего имущества и уходите. Они стали бросать оружие прямо к его ногам, так собралась эта куча. ОМОН сдержал слово, они вошли в село без боя и заняли его. Мне не удалось заполучить этот журнал, но, наверное, его можно найти.

– Маир также участвовал в абхазской войне?

– Нет, он не был в Абхазии, кто-то написал, что он там был и так пошло по интернету. Но он не воевал в Абхазии, надо говорить правду. По какой-то причине он не смог поехать туда. Но и здесь, и в Северной Осетии он показал себя достойно. И в Донецкой Республике тоже вел себя мужественно.

– Чем он занимался после августа 2008 года, до того времени, как начались события в Донецке?

– Он служил в министерстве обороны, уволился в 2012 году, у него было небольшое производство – изготовление тротуарной плитки, но потом, когда началась война в Донецке, он оставил этот бизнес и ушел воевать. Уехал тайно, мама не подозревала о его планах. Он знал военное дело, читал военную литературу, да и вообще очень любил книги, у нас очень большая библиотека дома. На Донбассе отец также сыграл свою роль, во всяком случае, его знания и опыт точно пригодились, к тому же он был бесстрашным, что вызывало к нему особое уважение. Помните, в конце мая 2014 года были события в аэропорту Донецка, который удерживался украинским спецназом? Добровольческий батальон «Восток», в котором состоял отец, пытался выбить их оттуда, они подошли к зданию, рассредоточились перед ним. Украинцы устроили тогда ловушку, наши попали в перекрестный огонь, и в такой ситуации отец вошел прямо в здание. Надо представить, что ему было уже 50 лет, он оглох на одно ухо в тот самый день, когда подорвал танк перед Шестой школой, но он прошел туда каким-то образом и открыл огонь по оборонявшимся. «Востоковцы» вели минометный огонь, то есть вроде и поддерживали его, но он оказался между своими и врагами и все же смог нанести урон украинцам и выбраться оттуда живым. Его смелость вызывала у всех удивление, у него не было страха, но он еще и умел продумать, как что предпринять, чтобы и задачу решить, и в живых остаться. Домой он вернулся в 2016 году.

– Устал от войны?

– Может быть, хотя война была естественным образом жизни для него. В мирной жизни ему было трудней. Он много переживал из-за того, что не мог устроиться в жизни, не нашел никакой работы после увольнения из министерства обороны. Как я сказал, в тот период он на взятый кредит открыл плиточный цех и рассчитывал получить подряд, но ему ничего не дали, он чувствовал себя ненужным, а это сильно отражалось на его здоровье. Он ведь одним из первых получил орден «Уацамонгӕ». Он заслужил внимание, я так считаю, потому что помню, как ему было тяжело от этого безразличия. Он перенес микроинсульт, после чего здоровье быстро ухудшилось, но это его не заботило, говорил, что все равно ему не долго осталось. Во время войны в наш дом попал снаряд и прилично его разрушил, мы долго жили в нем в таком состоянии, потом получили жилье в Московском микрорайоне. Отец скончался в октябре 2016-го года...

– Вы с братом, как мы знаем, тоже идете военной стезей.

– Мой младший брат Аслан Плиев сейчас принимает участие в Специальной военной операции России на Украине, ушел туда добровольно, получил орден «Мужества». Это почетная награда, ее дают за конкретный подвиг. Помог в спасении своих товарищей в бою, да и в целом показал себя мужественно. У нас обоих есть семьи, сыновья, у сестры трое детей, Аслан назвал своего сына Маиром...