Маргарита Мумладзе: «Торез взял на себя очень тяжелую ношу и понимал, чего ему это может стоить»
2 сентября исполняется 85 лет со
дня рождения первого руководителя Республики Южная Осетия, Председателя
Верховного совета РЮО Тореза Кулумбегова. Формирование основ Республики
происходило в условиях полной неопределенности, в ожидании неминуемого
вооруженного вторжения со стороны Грузии, люди отдавали себе отчет, что
национально-освободительное движение может быть признано советскими законами
антиконституционным. И в то же время, без самоотдачи таких людей как Торез
Георгиевич и его соратников в борьбе, без полной уверенности в том, что лидеры
ведут народ по единственно верному пути, Южную Осетию ожидал полный хаос. Торез
Кулумбегов прошел тернистый путь жизни, сыграв исключительную роль в судьбе
Южной Осетии, и стал символом мужества и стойкости, оставаясь верен своему
долгу, несмотря на попытку врагов сломить его дух. В день юбилея Первого
руководителя страны – наше интервью с супругой Тореза Кулумбегова, его верной
спутницей жизни – Маргаритой Антоновной Мумладзе.
– Торез Кулумбегов стал Председателем Верховного совета Южной Осетии в условиях жестокого сопротивления со стороны Грузии, с чьей точки зрения все лидеры молодой Республики были преступниками. Торез Георгиевич понимал, что обратного пути нет, и что с сегодняшнего дня и он сам, и его семья находятся в опасности. Почему он согласился?
– Авторитет Тореза Георгиевича сыграл свою роль, когда его избрали сначала Председателем Временного исполкома, а потом уже Верховного совета. Я, как женщина, восприняла это с опаской, была против того, что он возглавил Республику, в которой вот-вот могла начаться война. Во всяком случае, я его отговаривала, потому что в тех условиях это была очень тяжелая ноша. А сам Торез был человеком очень ответственным, и это означало, что он посвятит себя полностью этому делу. Он сказал мне, что невозможно было отказаться, потому что народ хотел, чтобы он возглавил Республику.
– Он понимал, что для грузин становится символом сепаратизма в тогдашних условиях, они его сразу так и восприняли, и обвиняли в национализме в самом негативном контексте этого термина.
– Он эти обвинения тяжело переносил, понимая весь их абсурд. Обвинения в сепаратизме Торез опровергал легко и уверенно, даже как-то зло, потому что, если осетины и были сепаратистами, то, прежде всего, сама Грузия это спровоцировала, когда первая заявила о выходе из СССР, и он легко доказывал, что Южная Осетия исходила из той ситуации, которая сложилась на тот момент, и поступала, как было должно.
– Почему, на Ваш взгляд, не был избран Председателем Верховного Совета кто-либо из движения «Адӕмон ныхас», которое получило большинство депутатских мест, а именно Торез Георгиевич?
– Я не знаю так детально о тех политических мотивах, но Тореза Георгиевича знала с юных лет, мы учились пять лет на одном курсе в Пединституте, дружили, он был мне хорошим другом, не только когда мы учились, но и всю жизнь. Я ждала его, пока он служил в армии, и когда он вернулся, мы поженились.Он пошел работать комсоргом в школу № 2, в которой учился, потом был секретарем городского комитета комсомола и очень серьезно относился к своей работе. Он был не просто трудолюбивым, он был трудоголиком на своей работе, добивался, чтобы у него всегда все было в порядке. Потому и авторитет у него был уже с молодости, еще со студенчества. Он не менялся в процессе жизни, независимо от того, где работал, у него не было высокопоставленных друзей, он никогда и не стремился к этому, все друзья были простые люди, сам он был простым человеком и таким остался. Поэтому люди, наверное, не сомневались, что работать он будет серьезно. Все это вместе взятое сыграло свою роль в том, что его избрали руководителем в такой тяжелый для народа момент.
– Все знали о серьезных разногласиях с областным руководством, которые были у Тореза Кулумбегова в советское время, даже следили за этой «дуэлью», он потерял работу из-за этого конфликта, и в целом, был человеком, неприемлемым для власти. Это качество импонировало людям в эпоху переоценки ценностей, они помнили о его принципиальности.
– Принципиальность была у Тореза, можно сказать, в крови. Его приняли в коммунистическую партию, и он всегда относился к работе так, как положено было советскому человеку: чтобы все было честно, ведь он сам был очень порядочным человеком. Если у него бывали конфликты, то только из-за того, что он был требовательным в работе. Но не все люди одинаковы, поэтому у него бывали расхождения во взглядах с начальством, которое часто раздражала его принципиальность.
– Торез Георгиевич часто подчеркивал, что вырос в интернациональной среде, как он воспринял начало полноценной войны со стороны Грузии?
– Он был потрясен, как и все мы, хотя все, в общем-то, чувствовали неизбежность вооруженного столкновения. А он был руководителем новой Республики, грузины называли его «лидером сепаратистов». Когда грузинские власти и грузинская пресса обвиняли его в национализме, это было ему очень обидно, потому что мама у него была армянка, я грузинка, а моя мама русская, брат Тореза был женат на азербайджанке, то есть, многонациональная семья. И друзья у него были самой разной национальности. В чем угодно, только не в национализме его можно было обвинить. Он всегда подчеркивал, что то, что происходит между двумя народами, происходит не на почве национальной ненависти. В нашей семье этот вопрос никогда не стоял, отец Тореза, он был заведующим кафедрой марксизма-ленинизма в Пединституте, тоже всегда проявлял глубоко уважительное и равное отношение ко всем национальностям.
– Расскажите, как Вы узнали о том, что Тореза Георгиевича похитили? Вы понимали, что это похищение, или надеялись все-таки, что он поехал на переговоры и скоро вернется?
– В то время я его редко видела дома, он спал два-три часа, не больше, на обед никогда не приходил. В тот день, в конце января, он сказал утром, что должны приехать депутаты из Северной Осетии, будут сложные переговоры. Днем, где-то около часа, мне начали звонить домой, спрашивать, дома ли Торез Георгиевич. Я очень удивилась – в это время суток мы вообще его не видели, почему вдруг спрашивают? Насторожилась, но не знала, что думать. Вышла во двор, там женщины о чем-то оживленно говорили и замолчали, когда я подошла. Спрашиваю, в чем дело, а они переглядываются и ничего не говорят, поняли, что я ничего не знаю. Наконец, сказали мне, что грузины похитили Тореза Георгиевича с переговоров. Как?! Они ничего толком не знали, только передали мне то, что слышали. Первое мгновение, конечно, можно представить, что со мной было, это был шок. Но я взяла себя в руки, вижу, что они все напуганы. Я сама начала их успокаивать, что это, наверное, ошибка, что все прояснится. Но они настаивали, что информация достоверная. Я совершенно не знала, что думать, и главное – что делать. Первым долгом пошла в штаб, который располагался в Горисполкоме. Там было много людей, но так обычно бывало каждый день, я все еще не теряла надежды. Я была с младшим сыном, Георгием, и одной учительницей со Второй школы. Зашли к Евгении Дзагоевой, и я в большом смятении попросила объяснить, что случилось, где Торез Георгиевич. Она пыталась нас успокоить, сказала, что уже звонила министру внутренних дел СССР Б. Пуго, и все будет нормально, что его скоро отпустят, и все такое. Но люди были сильно встревожены, перед Горисполкомом собрался, наверное, уже весь город, все хотели узнать, что случилось, жив ли он, и что теперь будет. Все были возмущены, как это могли допустить, то есть не верили, что подобное могло произойти просто так. Два дня ожидания ничего не изменили, ничего нового не выяснилось. Мы снова пошли в штаб, со мной было несколько человек, а потом уже народу собралось много, в основном учителя со Второй школы, где Торез Георгиевич был директором. Нам сказали, что переговоры проходили на Турбазе, где базировались Внутренние войска МВД СССР вместе с их командованием. Мы и туда обратились, а потом почти каждый день люди собирались, и мы всей толпой ходили к Турбазе, требовали, чтобы военные что-нибудь предприняли. Приезжали журналисты, много раз приходили ко мне домой, приходили даже незнакомые люди, успокаивали меня, поддерживали, видя, что дети еще маленькие, Георгию было 11 лет. На Турбазе военные сами подсказывали нам, чтобы приходило как можно больше людей требовать, чтобы грузинские власти отпустили Тореза, что надо снимать эти протесты и показывать по телевидению. И правда, приходило очень много народу. По Московской улице от Богири до Турбазы была целая колонна, и конца ей не видно было... Так прошел целый месяц, весь февраль мы действовали вот так, делали, что могли. А между тем шла война, я была, как и все, под бомбежками, и в подвале с детьми сидели, и мерзли в холодной квартире, так как у нас последний этаж и опасно было топить печку. Но часто приходили близкие нам люди, забирали к себе домой, в тепло. В подвале младший сын бывал со мной, а среднему, Анзору, было 17 лет, такой возраст, что его не удержишь, он всегда бывал где-то в городе вместе со сверстниками, сколько нервов мне стоило удержать его. Но надо было держаться, потому что люди были рядом, я ценила эту поддержку, и силы от этого прибавлялись.
– Работа по его освобождению шла и здесь в Цхинвале, и в Москве, подключили международные организации, пригласили адвоката.
– Как я уже говорила, мы с сыновьями все время ходили в Верховный Совет, к Знауру Гассиеву, который занимал пост Председателя после похищения Тореза Георгиевича, узнать, нет ли каких-нибудь новостей. Знаур Николаевич всегда приветливо встречал нас, успокаивал, но ничего обнадеживающего для нас у него не было. В самом конце декабря, вдруг пошли разговоры, что в Грузии произошел государственный переворот, и в этой суматохе могут отпустить Тореза Кулумбегова. Мне даже стали сообщать мои знакомые и друзья, что вопрос чуть ли не решен и скоро мой муж будет на свободе. Я себе места не находила от радости, и в то же время боялась, вдруг наши не смогут воспользоваться таким шансом, пока в Грузии идет гражданская война, и пока претенденты на власть хотят показать всему миру свою «демократичность», отпуская политзаключенного. Весьмир уже знал о том, что Торез Кулумбегов находится в грузинской тюрьме. Время шло, но ничего не происходило, никто не ехал в Тбилиси, и было неизвестно, поедет ли. Я пошла и к Олегу Тезиеву, просила его побыстрей что-то предпринять, потому что обстановка могла измениться в любую минуту – сегодня отпускают, а завтра передумают, дорога была каждая минута. Он обещал что-нибудь придумать, но сказал, что прямо сейчас нет такой возможности. Я была в полном отчаянии. Пошла снова к Знауру Николаевичу, сказала очень твердо: «Этим детям нужен отец, и больше меня ничего не интересует!». Он ответил мне также без определенности: «Не беспокойтесь, поедем, обязательно привезем его». Я все понимала, ехать в Тбилиси, к грузинам, в условиях войны, было опасно и неразумно, решиться на этот шаг мог не каждый. Через какое-то время к нам домой пришел Алексей Востриков, командир вертолетного полка, и сообщил, что приехали правозащитники из Москвы и представители Красного Креста из Австрии и Швейцарии, и это очень хорошая новость, они окажут содействие со своей стороны. Он был готов отправить вертолет в Тбилиси, назвал день. Я понимала, насколько хрупкой является ситуация, и не стала больше нагнетать, ждала 9 января. В тот день мы подошли к зданию Верховного совета, там уже было много людей, все в радостном оживлении. Увидела Алексея Вострикова и Станислава Кочиева, он один из всех согласился поехать. Я очень благодарна Станиславу Яковлевичу за это, не каждый мог решиться в такой ситуации ехать во вражескую страну. Недавно в Цхинвале я встретила его, обняла и поблагодарила за мужество... Я до последнего не верила, что Торез вернется. Поздно вечером того дня он позвонил домой и сказал мне, что он уже в Цхинвале. Я ответила: «Не поверю, пока не увижу тебя». Его завели в здание Верховного совета, где он встретился с товарищами, друзьями, хотя не было света, и они ждали Тореза в полутьме. А между тем люди уже узнали о его освобождении и шли к нам домой, посмотреть на Тореза, порадоваться ему. У нас двухкомнатная квартира, там, конечно, не помещалось столько людей, и они стояли на лестнице, ждали, когда он приедет. И вот я его увидела, такого худого, истощенного, но живого, это трудно передать словами…
– Он вернулся в Республику в самое трудное время, когда началась более жестокая фаза войны в 1992 году. Товарищи Тореза вспоминают, что он с ходу вошел в работу, как будто и не был оторван от Родины весь этот год, хотя ему надо было восстанавливать здоровье. Он чувствовал неоднозначное отношение со стороны некоторых своих соратников, которые утверждали, что «Торез уже не тот, что он очень изменился» и сеяли сомнения у людей?
– Да, что-то изменилось, он это почувствовал сразу после первых рабочих встреч в Верховном совете. В один из первых дней после своего возвращения он сказал: «Я бы не сказал, что все очень рады моему возвращению». Я ответила: «Нет, они очень за тебя беспокоились, ездили в Москву, обращались за помощью»... Надо сказать, что я сама тоже делала, что могла, в том числе в Москве: обращалась в Комитет защиты мира, в Международный Красный крест, в Прокуратуру. В Комитете защиты мира я по их просьбе написала биографию Тореза, чтобы они могли сделать запрос и узнать о его местонахождении. Буквально на другой день они пригласили меня и сообщили, что получили ответ из Лондона, в котором говорится, что Торез Кулумбегов находится в Ортачальской тюрьме в Тбилиси, даже назвали номер камеры. Я встречалась с правозащитницей Еленой Боннэр, супругой академика Сахарова, мы с сыном во время Конгресса памяти Сахарова поднялись к ней прямо на сцену. Она нас выслушала и сказала, что обязательно сделает все, что в ее силах. Она даже организовала в Москве митинг, во время которого мои дети держали плакаты с надписью: «Верните нашего папу!». Елена Георгиевна и сама стояла рядом с плакатом, обняв моего сына. Вот так делалось всё, что было возможно в этой ситуации, вскоре Тореза стали упоминать, как «Узника совести № 1». Я еще дала интервью испанской газете, а еще через какое-то время Борис Ельцин в своей речи на съезде потребовал от грузинского руководства освободить Тореза Кулумбегова…
И вот теперь все изменилось, Торез сказал мне о своих сомнениях, что, возможно, не все были рады его возвращению, и он не может понять, в чем дело. Я решила, что он еще не отошел от стресса после целого года тюрьмы и нужно время, чтобы у него прошла тревожность. Что я могу сказать, я работала в школе все время, пока шла война, коллектив у нас был хороший, и я ничего такого не ощущала, но он почувствовал какое-то напряжение со стороны некоторых недавних единомышленников. Я работала в Шестой школе на тот момент, детей в классе было мало, многие разъехались, мы топили печки в классах, тяжелая была жизнь, но, во всяком случае, Торез был с нами, и мне уже ничего не было страшно. Он много работал, чтобы добиться какого-то прорыва в ситуации, главной задачей считал заботу о людях. Жители гибли под обстрелами, блокада создала нечеловеческие условия жизни, не было зарплаты, шла жестокая война. И в этих условиях Торез Георгиевич не был уверен в той сплоченности, которая была раньше в руководстве Южной Осетии, и чувствовал, что противостояние нарастает. Между прочим, я могу сказать вам, что некоторые из этих людей потом, когда он уже был в Москве, приезжали к нему и просили вернуться в Южную Осетию. Но он не рассматривал такой шаг. В 1992-1993 годах он даже боялся за детей, на него и покушение было, так что все это было серьезно, а не простые обиды. В сентябре 1993 года он вдруг сказал мне: «Уезжай!». Он хотел, чтобы я с детьми уехала к старшему сыну, который был женат и жил вМоскве. Я былакатегорически против – всю войну прошла, весь этот ужас, и я не очень понимала, почему он так сильно беспокоится... Но Торез уговаривал меня, и вот однажды очень строго сказал, чтобы мы уезжали прямо завтра. Мы уехали с тяжелым сердцем, оставляя его в одиночестве. Я даже в школе ничего не сказала, думала, уеду на несколько дней. Но даже месяца не прошло, как вдруг он заходит и говорит, что так сложились обстоятельства, я оставил свою должность. «Я не цепляюсь за это кресло, но мне не дают работать, я не могу там оставаться», – сказал он…
Ему было очень тяжело в этот период, но, слава Богу, у него были хорошие друзья, которые поддержали нас и морально и материально. Мы сняли квартиру, я к тому времени уже работала, меня приняли учительницей буквально на второй день, когда я повела своего сына устраивать в московскую школу, хотя у меня даже трудовой книжки с собой не было. Я проработала двадцать лет в этом замечательном коллективе. Торез Георгиевич постепенно успокоился, мы стали оттаивать.
– Он больше не приезжал в Цхинвал после 1993-го года?
– Приехал только на похороны дяди и еще одного родственника, а просто так ездить ему было тяжело. Я приезжала каждый год с внуками на лето, соседи знали, что я приеду. Но вот со своими цхинвальскими друзьями, когда они приезжали в Москву, он всегда встречался, приглашал их домой. Южная Осетия – наша Родина, мы любим свою Родину, мои дети родились в Цхинвале, я тоже с семнадцати лет в этом городе, это мой город, мой любимый Цхинвал. Семья у нас была крепкая. Торез Георгиевич был прекрасный семьянин, любящий отец и муж, у нас было трое мальчиков, но он при всей занятости всегда был в курсе дел детей, был для них примером чести, порядочности и скромности. Я горжусь своими детьми, своим мужем.
Когда неожиданно заболел мой средний сын, Анзор, у него была опухоль мозга, это страшно подействовало на Тореза, долгое время они мне даже не говорили. Торез все время был рядом с ним, и какое-то время у него состояние стабилизировалось. Но, видно, самому Торезу это напряжение в течение трех лет не так легко было выдержать, хотя он всегда был очень сильный духом. Он так мало значения придавал собственному здоровью, заботясь о сыне, что упустил собственную болезнь – у него обнаружили онкологию поджелудочной железы на последней стадии, уложили его в Сеченовскую больницу, но спасти уже не удалось. Его не стало 1 октября 2006 года… Если у нас с Торезом когда-нибудь заходил разговор о конце нашей жизни, он говорил, что хотел бы быть похороненным в Цхинвале. Мы похоронили его на Родине. Смерть отца вызвала рецидив болезни у сына, который не послушался врача и поехал на похороны вместе с нами. После клиники он провел девять месяцев без движения дома, мы были рядом с ним до последней минуты…
– Может быть, Торез Георгиевич вел дневник или какие-то записи? Это было бы очень ценно с точки зрения истории Южной Осетии.
– Между прочим, я говорила ему об этом, просила его записать хоть самые важные моменты своей жизни, ведь они напрямую были связаны с историей Южной Осетии. Но он не хотел, говорил, что публиковать ничего не собирается, а ты, мол, сама все прекрасно знаешь о моей жизни. Мы 41 год прожили вместе, но мои воспоминания совсем другого характера, они не охватывают политические события, например, так детально, как мог бы рассказать он. Пусть за него напишут друзья, его близкие товарищи – Сергей Кочиев, Джамбулат Лохов, Станислав Кочиев, многие другие, которые всегда были рядом и не забывают его по сегодняшний день. У него и в Москве были хорошие друзья: Николай Цховребов и Феликс Бекоев – их, к сожалению, уже нет, Роланд Габараев, близкий Торезу человек...
Каждый год мы собираемся в Цхинвале – наша семья, друзья Тореза, вспоминаем его. Также здесь в Москве – в день рождения и в день его смерти. Он всегда с нами. У Анзора осталась дочь, Маргарита, сейчас ей двадцать лет, она учится в институте. Старший сын, Игорь, полковник, у него два мальчика, он всегда ездит в Цхинвал в отпуск. Внук у Игоря родился, когда Торез находился в тюрьме, Игорь назвал его Торезом. У нас уже два правнука, которых Торез Георгиевич не успел увидеть, Алан Торезович и Даниель Торезович. У Георгия сын, Алан. Живем очень дружно.
Я благодарна народу Южной Осетии за то, что вы чтите память о Торезе Георгиевиче, в Цхинвале был установлен его бюст, есть улица, названная в его честь, сняли фильм к его 80-летию, Парламент учредил медаль имени Тореза Кулумбегова. Вашей газете большое спасибо за внимание к его имени. Я желаю нашей маленькой, но гордой независимой Южной Осетии, чтобы никогда больше не было войны на ее земле, чтобы люди жили хорошо и в каждой семье были счастье и радость!
Инга Кочиева
Фото из архива газеты «Республика» и архива семьи Т.Г. Кулумбегова
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.