В воскресенье, 23 числа – День национальных СМИ, а через три дня, в среду, 26 июля свой 60-летний юбилей отмечает Инга Кочиева, один из наиболее известных читателю журналистов Южной Осетии. С самого зарождения в 1990-х годах журналистики независимой Южной Осетии, Инга была одним из наиболее пишущих авторов; за двадцать с лишним лет в профессии она работала или сотрудничала практически со всеми СМИ нашей страны (исключениями остались лишь «Хурзӕрин» и «Фидиуӕг»). Инга писала для «Вестника Южной Осетии», первого регулярного официального СМИ Республики, работала в газетах «Ард», «Южная Осетия», «Стыр Ныхас», вела передачи как на независимом, так и на государственном телевидении, сотрудничала с телекомпанией «Арт», работала на радио «Айзæлд-FM», а в одно время курировала школьную газету «Суадон» гимназии «Рухс»... Но большую часть профессиональной деятельности, а это около двадцати лет, с перерывом на дипломатическую службу, она сотрудник газеты «Республика», редактор политического отдела. Сегодня мы поздравляем Заслуженного журналиста РЮО Ингу Кочиеву с юбилеем и публикуем беседу с ней о прошлом и настоящем журналистики в Южной Осетии, о свободе слова, ответственности и желании работать.

– Как Вы пришли в журналистику? Говорят, журналист всегда помнит свой первый текст – так ли это в Вашем случае?

– В 1985 году я окончила Казанский университет и с 22 лет работала на кафедре философии ЮОГПИ, преподавала «научный коммунизм» и философию до лета 1991 года, пока коммунизм не утратил актуальность, и смысла преподавать его уже не было. Тем более в условиях войны. В Южной Осетии тогда было две газеты – «Советская Осетия» и «Советон Ирыстон», и еще было очень хорошее радио. Телевидение мы смотрели центральное и в принципе привыкли к отсутствию собственного ТВ. Я стала искать работу, пыталась устроиться в газеты, потому что имела склонность к сочинительству – в конце концов, меня этому учили J. К тому времени появился «Вестник Южной Осетии», в котором я многих знала – Василия Гаглоева, Роберта Кулумбегова, а редактором был Владимир Алборов – на минуточку, мой бывший студент. Он с очевидным сомнением дал мне пробное задание – написать о событиях 23 ноября, о чем наша пресса еще не писала за эти два года. Как-то затерялся этот день: «Адæмон Ныхас», провозглашение Республики, война, лишения... Да, рано или поздно масштаб того Подвига бы мы все равно осознали. Но, кажется, Володя первым тогда понял важность этого дня. Мы всегда готовы вспоминать Великую Аланию, но в той ситуации надо было напомнить самим себе: посмотрите, мы все еще те же аланы! Так что да, первый свой материал я помню хорошо. Я искала ребят, которые вышли навстречу грузинской колонне «мирных митингующих». Тимур Цховребов тоже сразу понял важность этой истории – у него вообще всегда есть понимание идеологически востребованного на сей момент контента. Рассказал, что мог, назвал имена, мы пошли пешком к ТЭКу, и он на месте рассказывал мне хронологию этого дня. Я спрашивала, кто где стоял, а он отвечал, какая разница? Тогда действительно не было разницы, это сегодня вдруг стало иметь большое значение, кто там был среди первых, а кого не было вовсе. В материале нет имен, и это понятно: вполне живой еще в 1989 году СССР, в котором советская грузинская милиция едет куда-то по «своей» территории во главе колонны советских граждан, а тут какие-то молодые люди встали поперек дороги и отказались их пропускать... Это был большой риск! Встретилась с Бала Бестауты, Виталием Габараевым, многими другими. Помню, что Владимира Дзуццаты (Коко) было сложнее всего раздобыть. В итоге я перехватила его на площади, он был в большой куртке, с отвисшими карманами, полными патронов, и очень спешил к ребятам, но в итоге мы потом встретились и, наконец, поговорили. Писали тогда от руки, редактор делал правки и лишь потом переписанный текст отдавали на печать. Когда я его дописала, мне казалось, что я перешла Кавказский хребет, но оно того стоило. В городе стали говорить об этом тексте и о тех парнях. Стали осознавать, что в тот день на въезде в город произошло что-то исключительно великое. Это было очень своевременно (Наша газета уже на протяжении десятилетий на 23 ноября неизменно публикует этот материал, и будет публиковать до тех пор, пока Подвигу простых цхинвальских парней не будет здесь воздвигнут монумент – прим.ред.).

– Вскоре после этого был образован Государственный комитет информации и печати...

– Да, это произошло в мае 1992 года, но фактически комитет начал работать раньше. Многие из «Вестника» перешли туда, и я перебралась тоже. «Вестник» стал выходить не регулярно, начались проблемы с финансированием. Были и другого рода издания, выходившие с 1989-1990 годов – «Адӕмон Ныхас» и «Ариаг Мон», их делали Ахсар Джигкаев, Алан Чочиев и другие активные участники движения «Адӕмон Ныхас». Они начали правильно – обозначили, что происходит, и насколько зависит от общества дальнейшее развитие ситуации. Это было время СМИ, которые формируют общественное мнение, а не отражают его. В условиях советской идеологии материалы тех выпусков могли признать разжигающими национальную рознь, потому что они объясняли осетину, что язык и история у него осетинские, и интересы тоже должны быть осетинскими. Люди ждали эти газеты, передавали из рук в руки, по сегодняшний день многие хранят те экземпляры.

В Комитете информации жизнь тоже бурлила – в тот период стали приезжать журналисты из России, других стран, политики, представители международных организаций. Мы как будто стали центром земли. В постоянные командировки на нашу войну ездили тележурналисты Ирина Таболова и Олег Доев, Владимир Сварцевич, чьи уникальные фотографии стали частью нашей истории… Андрей Островский практически переехал в Цхинвал и работал в газете «Южная Осетия», так же совсем юный Алексей Просекин, они писали материалы в каждый номер. Корреспонденты «Комсомольской правды» работали здесь весь этот период. Журналисты видели, что происходит в Южной Осетии, на чьей стороне правда, добирались до блокадного города зимой по пояс в снегу по Зарской дороге, видели уходивших из города беженцев, видели Дом престарелых, где умирали старики, и роддом без отопления и горячей воды, сами попадали под ежедневные обстрелы. И, конечно, свою роль играл эмоциональный момент – обаяние людей, которые борются за свою свободу. Это всегда привлекало советского человека, воспитанного на Испанской гражданской войне, на Кубинской революции, на идеалах Че Гевары. Так что нас уважали и любили. Ужасно не хочется это говорить в прошедшем времени.

– Время было сложное, но часто его вспоминают с некоторой долей ностальгии...

– Этот период был наиболее насыщенным делами и событиями. Определенные ценности жизни оказались отодвинуты на второй план в годы блокады. Например, хорошо выглядеть было практически невозможно. Парафиновые свечи, шампунь, зубная паста стали роскошью, их можно было дарить на день рожденья, так жили. Но был энтузиазм, мы готовы были не спать-не есть, только дайте что-нибудь сделать, внести свой вклад. Я ушла из Комитета информации в только что сформированный МИД, работала в пресс-службе, и одновременно в новой газете «Ард», открыто оппозиционной. Да, к сожалению, это случилосьбыстрей, чем можно было предположить – в 1993 году в Республике уже были политические разногласия, которые носили очень болезненный характер в послевоенных условиях. В «Арде» печатались лучшие аналитики – Ахсар Джигкаев, Вячеслав Гобозов, Юрий Дзиццойты, Петр Хозиты. Я делала неосновные материалы – всегдав редакции должна быть «рабочая лошадь», чтобы заполнять страницы самым разнообразным контентом. И есть журналисты, которые делают политику издания, они пишут редакторские колонки и основные статьи. Так вот, в то время я писала что угодно – от философии Зиновьева до истории Цхинвальской психиатрической лечебницы. Газета продержалась примерно полтора года и прекратила существование в связи с финансовыми проблемами, а не с цензурой. Все же свобода слова тогда еще была реальной, и каждый человек был необыкновенной ценностью.

В тот же период стало формироваться независимое телевидение, куда я пришла в 1994-ом. Это было во многом уникальное СМИ – например, там был штат «свободные журналисты», в такой позиции я и работала. Можно было сделать передачу о чем угодно, любой формат приветствовался. Потому что все темы все равно вертелись вокруг борьбы за свободу, мужество осетинского народа, его истории и культуры. И при этом был только один монтажный стол и почти постоянное отсутствие электричества. Работали с сумасшедшим азартом. Например, Алан Касоев – он тогда был старшеклассником, на ТВ иногда ночевал в ожидании включения электричества. Зарплату получали не чаще, чем раз в полгода, и никогда не знали, что с ней делать, ее ни на что не хватало. Однажды я купила две пачки масла на свою зарплату. Несмотря на все это, мы развивались, старались, учились всему сами – обращаться с техникой, работать в студии, держаться перед микрофоном, мы все были самоучками. Тимур Цховребов, основатель телевидения, говорил: «У нас телевидение европейского уровня», и нам хотелось ему верить. Мы фиксировали историю, которая творилась на наших глазах, представляете ценность такого архива? Потом появилось государственное телевидение – оно вышло из недр независимого. Самое интересное, что в юго-осетинском обществе обнаружилось много необыкновенно продвинутых технарей, тогда практически все были с высшим образованием, советским еще, в окопах сидели выпускники Бауманки и физмата МГУ... Все они вносили свою лепту, собирали какие-то приборы, пульты, системы связи буквально из ничего.

– Как так получилось, что того энтузиазма, готовности своими силами строить Южную Осетию, к сожалению, больше нет?

– На самом деле здесь много разных факторов – от социально-политических до психологических, энтузиазм не может быть вечным. Я это так понимаю: когда мы были ЮОАО – в составе ГССР – в составе СССР, мы знали, что решения принимаются в Москве, их спускают в Тбилиси, а оттуда, в свою очередь, нами как-то руководят. Понятно, что энтузиазм и инициатива в таких условиях имели мало смысла. Когда это все закончилось и оказалось, что можно всё, мы от восторга не знали, куда деваться, такая атмосфера была, несмотря на гнетущие бытовые проблемы. Потому и выдержали – было интересно строить свою страну, как обживать новый дом! Каждый что-то умел делать лучше других, и желание принять участие в общем деле создания независимого сильного государства было огромное. Конкретно на СМИ это тоже отражалось, отношение к печатному слову было уважительное, и нам нравилось выходить в эфир со словами: «Уӕ изӕр хорз, зынаргъ телекӕсджытӕ» и нести самую честную информацию. Дикторы и журналисты на осетинском, кстати, были нарасхват. Первый мультик на осетинском языке – «Маугли» в переводе Роберта Кулумбегова – произвел фурор!Подтвердил еще раз, что теперь мы можем и это, можем всё, что захотим!

– В журналистике еще надо уметь чувствовать, что обязательно стоит осветить, какой важный пласт, направление...

– Не скажу, что я была очень инициативна, чаще всего работала сразу везде, и времени продумывать пласты и направления не оставалось. Но я всегда бывала на подхвате, и потом из этого что-то да выходило. То, что я много лет в журналистике, не имело бы совершенно никакого значения, если бы меня не ориентировали, не формулировали задачу момента. И вот это – давать направление – как раз характеризует нашу сегодняшнюю газету «Республика». Кстати, совершенно не помню, как я пришла в «Республику», потому что в тот момент тоже работала в нескольких газетах – «Стыр Ныхасе», «Южной Осетии», на телевидении. Редактор газеты Андрей Кочиев позвал меня на штат в тогда еще «Молодежь Осетии», где я была старше всех. Это был совершенно другой мир, со студенческой атмосферой немного сумасшедших от избытка энергии людей, у нас как будто был молодежный центр Южной Осетии, кажется, что все молодежные инициативы начинались именно в стенах нашей редакции.

В «Молодежке» я писала уже аналитические материалы, в основном связанные с процессами, происходившими в Грузии, потому что знала язык. К тому же, этим направлением я занималась, работая параллельно и в силовом блоке страны. В итоге тема Грузии отняла у меня очень много других возможностей, я могла развиваться в другом направлении, так что очень жалею, что потратила на наших южных соседей много лет своей жизни. Но процессы тогда шли очень активно, Грузия при поддержке международных фондов успешно разыгрывала карту «народной дипломатии», «мягкой силы» и т.д., и все это при тогдашней неопределенности позиции России, которая официально признавала территориальную целостность Грузии. Приходилось внимательно следить за процессами.

В газете работали прекрасные журналисты, лучшие! Две Элины – Бязрова и Бестаева, Инал Плиев, Карина Гаглоева, Фатима Турманова, Элла Авагимова и другие, такой состав великолепный, плюс постоянные толпы веселых и креативныхлюдей, которые размещались на подоконниках и активно мешали работать редактору. И вот Элина Бестаева делает интервью с Марком Блиевым, с Русланом Бзаровым, «весеннее интервью с Мирой Цховребовой»... а я занята Тбилиси, Шеварднадзе, потом Саакашвили, вот этим всем... Обидно бывало, конечно, поэтому я хваталась и за любые другие темы. Это в последние годы, после признания, когда тема Грузии отошла даже не на третий план, у меня появилось больше «журналистского пространства».

Журналист помнит не только свой первый материал, но и свой главный. Одним из таких для меня стал рассказ беженца из Гуджаретского ущелья – «Трудная дорога к дому», он вышел в газете Вячеслава Гобозова «Айдӕн - Зеркало» в 1997 году. В рассказе нет ни слова вымысла, поэтому он всегда вызывает слезы. Хорошо, что я написала это, как бы выполнила долг. Рассказ стал одной из десяти историй в книге «Грузия. Этнические чистки в отношении осетин», вышедшей в Москве в издательстве «Европа» в 2005 году.

– Эта книга полна не только статистики, цифр и географии, но и таких трагических историй реальных людей. Тяжело представить, каких эмоциональных сил потребовала работа над ней.

– Я ездила в Северную Осетию, встретиться с беженцами из Гуджаретского ущелья, из Боржомского района, ездила по нашим родственникам в Ардон, в Карцу, во Владикавказ, по каким-то адресам, которые находила моя мама, я далеко не всех знала. Записывала их рассказы. Алексий Маргиев оказал большую помощь, предоставил мне данные по количеству беженцев из разных сел Горийского района, куда ездил сам и собирал материал для своего архива, а по Гуджаретским работала я сама. Действительно, тяжело было слушать эти полные драматизма рассказы, матери, потерявшие сыновей, все еще носили траур, хотя прошло 13 лет. Да, беженцы лишались не только домов и скарба, как принято представлять беженцев, молодых осетин в грузинских селах и городках, как правило, убивали, Кура становилась их могилой. Это очень трудная книга. Я записывала, сколько людей ушло из родных домов, сколько добралось до севера Осетии, сколько их умерло сразу после прибытия... Астматики, например, умерли очень скоро. Да и сама доля беженцев, конечно, страшная. Так что, слава Богу, что эта книга есть.

– Говоря о роли СМИ в формировании общественного мнения, в поддержке национальной идеологии – чему яркий пример как раз 90-ые, – как, по-Вашему, она изменилась, и изменилась ли?

– Трудно ответить на этот вопрос с точки зрения того, что, собственно, такое СМИ. Это понятие трансформировалось во что-то другое. Тогдашние СМИ были отражением потребностей эпохи, а мы были безусловными болельщиками нашей Республики и, естественно, старались формировать общественное мнение в таком же плане: «Прорвемся!». Это была наша идеология. По большому счету, она и сейчас актуальна. Мы небольшой народ, а, согласно теории Гумилева, народы приходят и уходят в небытие, и мы можем вот так раствориться в истории. Это не пустые слова, мы теряем язык, самосознание, и надо понимать, что наличие государства не самоцель, если оно будет бедное, никому не нужное и несчастное, без прогресса, без самодостаточности. Мы должны крепко стоять на ногах и ни от кого не зависеть, не теряя при этом корней.

– СМИ, конечно, огромную роль в этом играют, но они еще и отражают эпоху...

– Особенно сейчас. На фоне развития Интернета и социальных сетей об этом часто говорят. Ведь Интернет дает читателю возможность представить свое мнение и свою собственную правду. Государство стремится позитивно представлять себя через свои СМИ, и, конечно, когда медиа представляют читателю определенную картинку, ему хочется вставить свое слово о том, чего он не увидел в СМИ, представить свою правду. Такое общение очень важно, СМИ не должно бояться своих читателей. Можно, например, выставить правила общения на своем сайте или странице в социальной сети и строго требовать их соблюдения – ограничить какие-то темы, запретить сведение счетов и прочее. Речь идет не о пресловутой смелости журналиста, в отсутствии которой часто упрекают государственные СМИ, а о четком следовании букве Закона о СМИ, знании своих прав, твердой уверенности в достоверности информации и ответственности. Доходит иногда до того, что журналисту требуется смелость бороться с теми, кто требует полной свободы слова, происходит абсурдная подмена смыслов. Другое дело, когда журналист отказывается освещать какие-то темы, потому что боится последствий. Это тоже реальность работы современных СМИ – у нас, как показал опыт, общество не готово или не желает заступаться за журналиста. Наступила определенная стабильность, и человек как будто подсознательно отторгает то, что может нарушить его благополучие. Это мало способствует консолидации, но запрос на национальное развитие в обществе есть, и ему надо придать форму, образ. Так что СМИ всегда есть, к чему стремиться – формировать, а не только отражать процессы. Как газета «Республика», которая стала энциклопедией понятия «ирондзинад»!

– Спасибо Вам за беседу! А со своей стороны газета «Республика» надеется, что в скором времени свет увидит сборник публицистики нашего автора, выходу которого уже давно пришло время...

Козаты Рена