Если честно, договариваясь об интервью с Жанной Валерьевной Гагиевой, Заслуженным деятелем культуры РЮО, директором Цхинвальского музыкального училища имени Ф.Ш. Алборова, мы предполагали легкий весенний разговор только о прекрасном, о музыке и «души прекрасных порывах». Но помимо творческого заряда, которое дает эта беседа в преддверии 8 марта, мы услышали тревогу за перспективы любимого училища, которому в этом году исполняется 55 лет, и надежду на то, что с помощью государства Цхинвальское музыкальное училище сможет сохранить и развить тот высокий уровень, который был задан его основателями.

– Жанна Валерьевна, почему раньше в цхинвальском обществе придавали такое большое значение тому, чтобы девочки обязательно получали музыкальное образование?

– Эта прекрасная традиция, к сожалению, ушла вместе с теми временами, когда было принято домашнее музицирование, дóма обязательно должен был стоять инструмент, и, когда приходили гости, было приятно показать, как девочка замечательно играет. Это была важная часть вечера после чаепития, и было показателем того, как родители вкладываются в своего ребенка, даже если это был любительский уровень. Если в семье было несколько детей, один из них обязательно должен был заниматься музыкой, причем необязательно девочки, мальчиков отдавали на скрипку, это был элитный инструмент. В те времена очень много мальчиков ходило на скрипку, на альт, это было популярно. Город был многонациональный, музыкальное образование считалось популярным, и общество было очень развитое, не только интеллектуально, но и эстетически, так что дети, занимавшиеся искусством, очень отличались. Современной молодежи трудно представить, но это было естественно, когда дети дома читали стихи для гостей, пели, играли на своем инструменте.

Сейчас я могу сказать, что в определенной степени та атмосфера возрождается, хотя не в тех масштабах, но тогда и населения было намного больше. Тут сыграло свою роль то, что у наших детей появилось очень много возможностей дляразвития – плавание, художественная и эстетическая гимнастика, открылись очень хорошие хореографические студии. Выбор большой и, может быть, поэтому сегодня уже не так активно приводят девочек в музыкальную школу. А если даже приводят, то это происходит по-другому – привели и оставили, потому что родители хотят развивать своих детей как можно более разносторонне, но в итоге часто получается везде по чуть-чуть и в итоге – ничего. Ребенок после школы приходит на музыку, потом бежит на гимнастику или в хореографическую студию, еще и на английский пару раз в неделю, вечером он должен учить уроки на завтра, поздно ложится спать… Мы сами отнимаем у своих детей силы, мешаем их нормальному физическому развитию.

– То есть ребенок становится жертвой амбиций родителей.

– Абсолютно. Это ведь мы хотим, чтобы он успевал везде, был загружен, чтобы он отошел от гаджетов, от интернета. Но он настолько загружен, что у него не остается времени на восстановление физических сил, и на выходе мы получаем не очень здорового ребенка.

– Важно вовремя определить талант ребенка, и помогать ему развиваться в этом направлении.

– Мы находим эти таланты. Я занимаюсь педагогической деятельностью около тридцати лет и могу сказать, что мы быстро определяем талант, даже с пятилетнего возраста. Раньше в музыкальных школах не было вокального отделения, оно не считалось целесообразным из-за возрастных ограничений: якобы со временем нужно прервать обучение в музыкальной школе, потому что у ребенка начинается мутационный период в какой-то момент. Но этот стереотип уже стерт, сегодня работа с мужским полом в пубертатный период не требует прерывания обучения в музыкальной школе, мы просто сужаем диапазон и спокойно проходим этот возраст.

– Чаще все-таки мальчики не доучиваются, они ведь более непоседливы, а учиться музыке это труд?

– Это труд, как для девочек, так и для мальчиков. Есть другая сторона этой проблемы – мальчики стесняются ходить на музыку. С какого-то возраста их начинает задевать, что другие мальчишки над ними подшучивают, что учиться музыке не очень мужское занятие. Пацанов с крепким стержнем трудно сломать, на самом деле, но иногда они просто теряют интерес. Приходится много с ними разговаривать на эту тему. Бывает, что ребенок в каком-то возрасте бросил музыкальную школу, а после у него проясняется сознание, и он возвращается.

– Есть конкретные случаи?

– У нас парень окончил хореографическое отделение, сейчас он один из лучших танцоров госансамбля. Поступил на отделение осетинской гармоники. И вот однажды услышал токкату Баха, теперь у него мечта сыграть ее на фортепиано. Пассакалии у нас играют и на осетинской гармонике, и в переложении на аккордеон, но, в общем, это органная музыка, ее часто исполняли у нас в Органном зале. И вот он забредил этим произведением и сейчас готовится исполнить его на фортепиано. Что ж, хореография это хорошая основа, она предполагает эстетическое и интеллектуальное развитие. Чтобы прийти к танцу, ты должен знать, что такое ритм, знать музыку народов мира, историю танцев различных народов, классического танца. Но пока, к сожалению, у нас нет такой хореографической школы, чтобы там все это сочеталось.

– Не хватает ресурсов, преподавателей…

– У нас зарплаты ниже, чем в общеобразовательной сфере, у нас нет зала. Очень много факторов, которые не смогли дать ход развитию хорошей хореографической школы, куда поступали бы в детском возрасте. Пока ребенок находится в хрящевом периоде, все гораздо легче делать, как в гимнастике.

– Расскажите о своем пути к музыке. Вас тоже родители привели в музыкальную школу?

– Да, мама привела. Она сама окончила музыкальную школу и даже в пожилом возрасте садилась за инструмент и играла, вспоминая молодость. Меня привели практически насильно, поэтому не скажу, что я была самой примерной ученицей, сидение за инструментом было испытанием для меня, очень подвижной шестилетней девочки. У меня было счастливое детство, мы росли на улице, играли на солнце, зимой снег был похож на снег, а летом ждал пионерский лагерь, который надо было заслужить хорошей учебой. Мои первые преподаватели говорили, что у меня были хорошие данные. Меня отдали в школу-студию, она тогда была в школе №3, а первым педагогом была Манана Малакиевна Алборова. Заканчивала же я уже в Первой музыкальной школе. Ходила в студию без энтузиазма, просто все очень быстро запоминала, и учеба шла легко, без особого рвения с моей стороны, родители очень по этому поводу беспокоились. Впрочем, даже великие музыканты, как правило, проходили через розги. Я тоже прошла эти розги, то есть жесткий контроль со стороны родителей. Однажды мне попал в руки ежемесячный сборник «Песни радио и кино», его многие тогда выписывали, некоторыми из них я даже сегодня пользуюсь, вон они лежат на рояле, последний сборник вышел в 1996 году. И вот мне очень захотелось разобрать одну песню, это были «Очи черные». Я много трудилась и справилась. После этого стала легко общаться с нотами, разбирала уже фортепианные произведения и поняла, что хочу связать свою судьбу с музыкой. Путь в консерваторию лежал через музыкальное училище, я его окончила. Это только вокалисты могли поступить в консерваторию сразу после музыкальной школы, минуя училище. Но и они должны были пройти там всю музыкальную грамоту с нуля. Учиться в консерватории сложно, какая-то основа все же должна быть, поэтому наши учащиеся заканчивают отделения «Академический вокал» или «Эстрадный вокал» и потом уже могут поступать в консерваторию.

– Вы поступили на фортепиано?

– Да, я изначально пианистка. После консерватории вернулась в Цхинвал и начала концертмейстерскую деятельность на отделении Академического вокала. Здесь работала замечательный педагог Мзия Дмитриевна Ломидзе, Народный учитель РЮО, очень яркая личность, я у нее проработала тринадцать лет концертмейстером. Это общение с ней привело меня к мысли пройти переориентацию на базе моего фортепианного отделения, и я закончила вокальное отделение Ростовской консерватории. До этого были Уральская Государственная консерватория в Екатеринбурге и Северокавказский институт искусств в Нальчике. Училась я много.

– Вы выступали как вокалист?

– Нет, моя дипломная работа была посвящена методике преподавательской работы в музыкальных образовательных учреждениях. Я не взяла на себя смелость выступать, потому что вокалисты должны созревать с раннего возраста, я к этому пришла поздно и не позволила себе выходить на сцену, к тому же мне очень нравилась моя сфера деятельности – преподавательская работа. В докризисный период мы часто выезжали с детьми на фестивали. Иногда я выводила ребенка и с фортепианной программой, и с вокальной. У меня было много талантливых учащихся, некоторые уже закончили консерватории, а многие пока доучиваются.

– Насколько мне известно, концертмейстеров в Южной Осетии очень мало.

– На самом деле очень мало. Это очень сложная работа. Одна из лучших концертмейстеров Екатерина Бязрова, она работает на отделении народных инструментов, меня восхищает ее отношение к инструментам, к музыке, она человек с богатым внутренним миром, и это передается клавиатуре. Дело не только в технической задаче, когда ты просто справляешься с нотами, а в содержании музыкального произведения, в том, как ты вяжешь саму музыкальную ткань, это большое умение концертмейстера. Он не просто сидит на втором плане, он больше чем преподаватель, потому что выход таланта на сцену иногда на девяносто процентов зависит от концертмейстера. Контакт солиста и человека, который обогащает солирующую партию, очень важен. Скажем, домра – малозначимый инструмент, и всю богатейшую ткань дает фортепиано, делает исполнение на домре более красочным, тембрально более окрашенным. Можно сравнить с роскошной рамой для картины.

– Какова практическая сторона музыкального образования, даже самого блестящего, в наших условиях? У нас один или два оркестра, нет оперного театра, филармонии, и музыкант начинает искать хоть какую-то работу.

– Оперные театры есть в больших городах. В Северной Осетии-Алании есть Театр оперы и балета – филиал Мариинского театра, есть колледж культуры и профессиональный колледж искусств имени В. Гергиева, где много отделений и высокий уровень педагогического мастерства. Там молодежи гораздо проще развиваться, у нас таких возможностей нет, потому нам негде реализовываться, если только на внутренних площадках, таких, как Музыкальное училище. В год один-два раза мы даем отчетные концерты, сейчас готовимся к юбилейному концерту в апреле. В одно время после войны мы были вынуждены прервать нашу традицию, но приложили усилия и возобновили их. Часто выезжали за пределы Республики, на Северный Кавказ, по разным российским городам и возвращались одухотворенные. Потом опять из-за пандемии нам пришлось два года отменять отчетные концерты, но все равно занимались со студентами, чтобы не потерять то, чего добились.

– Говорить о создании Государственного симфонического оркестра в нашей маленькой стране – это наивно?

– Симфонический оркестр предполагает огромную группу инструментов. Если взять минимальное количество, человек двадцать в оркестре, то понадобится струнная группа – до пяти первых скрипок, вторые скрипки, альты, виолончели, контрабас, потом духовая группа – флейта, гобой, кларнет, валторна, труба и прочее, плюс ударная группа. По этим инструментам не готовят в училище, даже такого популярного инструмента, как скрипка, у нас в училище уже нет... А когда-то у нас был свой Камерный оркестр. Камерный предполагает более узкий круг инструментов, как, например, ансамбли «Скрипачи Сибири», «Виртуозы Москвы» и другие. У нас есть две профессиональные скрипачки: Инга Зенашвили, преподаватель Первой музыкальной школы, и Кетеван Котолова – во Второй музыкальной школе. Они окончили в свое время наше музыкальное училище, у них обучается очень много детей, но после музыкальных школ им некуда идти, потому что у нас в училище нет этого отделения.

– Нужна государственная поддержка. Как выяснилось, Правительство с пониманием относится в вопросе совместительства к той ситуации, которая сложилась в сфере культуры с дефицитом узких специалистов.

– Я с надеждой наблюдаю, что у нас в сфере культуры что-то начинает меняться, и верю, что эти позитивные перемены приведут к хорошему результату в целом. В сфере культуры есть вопросы, которые, конечно, надо подводить к каким-то рамкам, но есть ситуации, к которым, мы надеемся, будут все-таки подходить индивидуально. У нас есть преподаватели, которых буквально некем заменить: Сармат Дудаев и Сармат Кабисов, прекрасные аккордеонисты и гармонисты, на вокальном отделении у нас преподают Ацамаз Гассиев и Ацамаз Сланов, окончили один Ростовскую консерваторию, другой Краснодарскую, оба вернулись на родину, чтобы решать здесь практические задачи, реализовывать себя. Безусловно, нам нужна поддержка государства. Мы отправляем детей в профильные ВУЗы и ждем пополнения. Но, как правило, они редко возвращаются, и их можно понять. Скажем, вокалисту, окончившему консерваторию, необходимо развиваться в оперном театре. И если ему дают роль хотя бы в массовке, он с удовольствием остается там и плюс находит себе подработку где-то в музыкальной школе.

– Если бы ведомство назначало стипендии учащимся, направленным по квотам в российские ВУЗы, это обязывало бы их вернуться?

– Я считаю, что студент должен проживать студенческую жизнь, понимать, что такое трудности. А когда он прекрасно обеспечен, пока учится, то, вернувшись сюда с дипломом и получив более чем скромное предложение, он вряд ли задержится здесь. Но, конечно, надо учитывать материальное положение семьи студента, и подходить индивидуально. В мое время в училище было около 600 студентов, были отделения: скрипка, альт, кларнет, гобой, контрабас. У нас были русский и грузинский секторы. В какой-то период открыли теоретическое отделение, этого добилась Жанна Васильевна Плиева, когда была директором училища, она приложила много усилий, боролась за это в министерстве культуры ГССР. В мое время директором был Феликс Шалвович Алборов, основатель Цхинвальского музыкального училища, первые три года я училась при нем. Потом его сменил Павел Борисович Битиев, тоже уникальный человек. На моем отделении учились десять пианистов, из них я единственная поехала учиться в консерваторию в 1991 году, и я бы не рискнула, если бы не огромная поддержка моих родителей. И тогда уже сложно было поступить в консерваторию, особенно пианистам, потому что были очень сильные школы – русская школа, тбилисская. А сейчас требования еще более ужесточились.

Учиться музыке – это адский труд, и без мудрого наставника мало кому удается пройти этот путь успешно. Поэтому государство должно держаться за этих специалистов, чтобы они не уехали искать себя в другие города и страны. Молодежь у нас сейчас прекрасная, развитая, ей нужны поддержка и внимание. Наши специалисты востребованы в Северной Осетии-Алании, потому что там много музыкальных школ, есть Лицей искусств. Гергиева Лариса Абисаловна пропагандирует музыкальную культуру, организует с преподавателями работу по выявлению талантов, проводит фестивали, конкурсы. Там очень развитая творческая жизнь, и даже несмотря на это, мало кто решается продолжать учебу в профильном ВУЗе. А у нас тем более нехватка квалифицированных специалистов, поэтому тех, кто у нас есть, мы должны беречь и лелеять.

– Мы часто на страницах нашей газеты проводим идею развития какого-то одного направления в Южной Осетии – в медицине, например, или в музыке (оркестр). Так, чтобы эта сфера стала лидером, скажем, на Кавказе.

– Новое мы начнем делать, когда мы будет выезжать куда-то и что-то видеть. Спортсменов вывозят, каждую неделю они участвуют в каких-то крупных соревнованиях. Нам надо видеть, как работают другие коллективы, какие есть новые методики, как организуется концертная деятельность, чтобы мы не отставали, чтобы шли в ногу с лидерами в сфере культуры. Периодически я слышу об открытии новых музыкальных школ в северо-кавказских республиках, когда общаюсь с коллегами. Радуюсь за них, но при этом думаю о том, что редко какую из этих музыкальных культур можно сравнить с нашей музыкальной тканью, рисунком, со всем живописным составляющим нашей музыки. У нас богатейший мелодический мир, нашу осетинскую мелодику слушаешь и просто восхищаешься.

– Известен необыкновенный успех группы аутентичной осетинской музыки «Къона». Это направление не рассматривается в училище как перспективное?

– Не просто рассматривается, мы создали подобие такой же группы на базе училища на полном энтузиазме, впрочем, «Къона» тоже не зарабатывает этим. Уникальные ребята, Таму Бероев и остальные, возродили этническую музыку, старинные инструменты: дала-фӕндыр, хъисын-фӕндыр, дыууадӕстæнон фӕндыр и другие, причем именно в старинном исполнении. Уадындз есть у многих народов на Кавказе, но наш лалым-уадындз имеет очень много общего именно с шотландской волынкой, историкам этот факт хорошо известен.

– Я слышала, что Вы увлекаетесь рок-музыкой.

– Я не увлекаюсь рок-музыкой, я ее люблю. Я застала то время, когда можно было слушать в Советском Союзе «Rolling Stones», «LedZeppelin»... Я с удовольствием их слушаю и сейчас. Кстати, у нас ребята аккордеонисты и гармонисты умело соединяют импровизацией классическую музыку с рок-музыкой. Мне нравится эта идея.

– А как относитесь к современной классической музыке?

– Современная классическая музыка предполагает такие формы, как додекафония, атональная музыка, двенадцатиступенчатые лады. В этом стиле писала наша Жанна Плиева, Альфред Шнитке начинал писать в стиле этих ладов, Дмитрий Шостакович. У этих произведений сложный рисунок, я слушаю их как аналитик, это все же музыка будущего, а мне ближе гармония классической музыки – Шопен, Бах, Рахманинов и даже импрессионизм и экспрессионизм. Наверное, у меня консервативный вкус. Есть еще легкая популярная музыка, это вариант эстрадного переложения на инструмент, ее легко слушать и исполнять. И слава Богу, что такая музыка родилась, потому что благодаря ей многие приходят к нам учиться, чтобы выучить «Moon River» или что-то из «Secret Garden», из Людовико Эйнауди. Я сама с удовольствием их играю.

– Творческому человеку и, особенно, женщине нужно личное пространство. Жанна Валерьевна, какая Вы дома?

– У меня много преподавательской работы, на самом деле очень устаю и мне нужна энергетическая подпитка, нужно время, чтобы отойти от творческой сутолоки, а это возможно только, если побыть одной в тишине. Мы это определили дома, но я не злоупотребляю этой «договоренностью», все-таки дом – это уют, тепло и атмосфера, которые создает женщина. Я очень люблю готовить, люблю возиться с тестом, это меня прекрасно восстанавливает. Я окунаюсь в свои мысли, иногда приходят какие-то творческие идеи, которые я потом реализую.

– С наступающим женским праздником Вас!

– Спасибо! В преддверии 8 марта хочу пожелать женщинам не только Осетии, но и всего мира терпения, пожелать, чтобы не теряли свою веру. Есть абсолютные ценности, которых ты не всегда можешь достигнуть, но все же есть какой-то предел, до которого нужно расти, а чтобы дорасти, нужно много над собой работать духовно. Всем желаю хотя бы чуть-чуть заниматься творчеством, музыкальным или каким-то другим, каждый найдет свое направление. Приобщение к музыке дает огромный толчок не только в творческом развитии, но и духовном. В нашем сложном мире очень трудно психологически выдерживать процессы, с которыми мы сталкиваемся. Желаю всем женщинам терпения, духовных сил и любви!

Инга Кочиева