Мира Валентиновна Цховребова, кандидат филологических наук, профессор, заведующая кафедрой английского языка ЮОГУ, заслуженный работник Высшей школы, вице-спикер Парламента РЮО V созыва, автор научных исследований в области истории и литературы. Она тонкий знаток не только зарубежной литературы, которая является ее специальностью, но и осетинской, из которой больше всего ценит поэзию. Нартский эпос – объект интереса всей ее жизни, хотя даже сейчас она считает, что глубокое знание эпоса – удел немногих. С первого дня она была среди самых активных участников «Адӕмон Ныхас» и знает все о самых важных вехах становления Республики. Кроме того, Мира Валентиновна – очень интересный собеседник, поэтому интервью с ней для нашей газеты не просто работа, но еще и большое событие.

– Мира Валентиновна, Ваш глубокий интерес к национальной истории и культуре, безусловно, складывался в каких-то определенных условиях, ведь что-то привело Вас к работе над книгой «От Скифии до Британских островов». Возможно, это были политические обстоятельства конца 80-х годов прошлого века, в которые Вы погрузились после аспирантуры и защиты кандидатской диссертации в Москве? Зарождался «Адӕмон Ныхас», близились самые тяжелые времена для Южной Осетии...

– Пока мы жили в советской действительности, мы не особо ощущали межнациональные проблемы, не жили ими – мы были советскими людьми, таким было наше самочувствие. Но когда это все стало ломаться с началом перестройки и трагическими для всего советского народа событиями, стали проявляться «новые старые» проблемы. Что меня привело в «Адӕмон Ныхас» с момента его зарождения, это глубоко прочувствованная мною тревога за осетинский язык. При том, что мы получали образование на русском, и русский наш родной язык. Как-то во время одного из долгих разговоров с Нафи он меня спросил, почему я не пишу художественные произведения. Я посмотрела на него в недоумении. Он сказал: «Ты не пишешь и не напишешь, потому что не знаешь осетинского языка, а все, что ты напишешь на русском языке, не принадлежит тебе». Эта фраза меня зацепила, но когда началась оголтелая антиосетинская грузинская пропаганда, фашистская по своей сути, тогда проблемы нашей национальной культуры и ее сохранения, выдвинулись на первый план, и проигнорировать их было невозможно. Собственно, причину искать и не надо – просто потому, что я чувствовала себя осетинкой. Вот это меня и привело в «Адӕмон Ныхас». В первом номере нашей газеты «Адӕмон Ныхас» вышла моя большая статья об осетинском языке. Это было началом моей личной гражданской программы. Я была счастлива, что, спустя годы, мне удалось ее завершить: когда я была депутатом Парламента, наш Комитет, вместе с замечательным юристом Ингой Цховребовой, разработал закон об осетинском языке, как государственном. В моей жизни это было событием не только общественным, но и личным, ведь никогда еще за всю историю существования осетинского языка не был принят документ такого общенационального значения. Закон называется «О государственных языках Республики Южная Осетия». Думается, этот закон стал событием в жизни каждого депутата. Перед той, исторической, с моей точки зрения, сессией, я, как вице-спикер Парламента, попросила всех депутатов явиться при государственных наградах, чтобы подчеркнуть торжественность момента, и они выполнили просьбу. Мы принимали закон, которым было предусмотрено не только сохранение нашего языка, но и пути его возрождения, расписанные постатейно. К моему большому сожалению, этот закон, хотя и вступил в действие, но, по сути, сейчас пылится на полках.

– Но ведь он вроде работает?

– Весьма условно. Должны работать все статьи, в каждой из которых, к тому же, отмечено, кто ответственен за их исполнение.

– А часть закона, касающаяся русского языка?

– Здесь, как и прежде, все работает, что естественно и понятно. После принятия закона, в Парламенте был создан отдел перевода. Для того чтобы язык приобрел государственный статус, необходимо было создать соответствующую языковую базу. Так была разработана программа развития осетинского языка, в которую включались комиссии по созданию словарей, терминологические комиссии... Но настоящим гарантом функционирования языка, как государственного, прежде всего, является делопроизводство на этом языке. С этим были проблемы. Язык делопроизводства оченьспецифический, но на этом языке государство ведет свои дела, и если государственных языков два, признанных народом, закрепленных в Конституции, то государство не может игнорировать этот факт. Как я уже сказала, в Парламенте был открыт отдел перевода, благодаря Станиславу Яковлевичу Кочиеву, спикеру Парламента на тот момент. Умный, опытный политик, он сразу понял значение этого закона и приступил к его реализации. Все законы, все решения Парламента, всю нашу документацию мы переводили, и они выпускались на двух государственных языках – осетинском и русском. Мы всячески подчеркивали приоритетное положение осетинского языка. Более того, и на заседаниях Правительства я неоднократно ставила вопрос о создании при Правительстве аналогичного отдела перевода… Но увы, следующий созыв Парламента почему-то счел существование отдела перевода необязательным, тема потихоньку рассосалась, и в итоге при следующих созывах отдел и вовсе перестал функционировать. Между тем в Законе о государственных языках отражены все стороны нашей жизни и предусмотрены все меры по сохранению и возрождению осетинского языка. Почитайте преамбулу к закону, я придумала ее в ночь перед сессией. Надеюсь, мы осознаем тот факт, что в заключительных актах нашей большой древней истории мы сохранились как вид, как осетины, и нас сохранили, по моему глубокому убеждению, два обстоятельства: наш язык и наша культура – прежде всего, фольклор, Нартский эпос, и это совершенно бесспорно. Они хранили нас на всех самых сложных смертельных виражах, которые описывала наша история с древности по ХХ век. Нас становилось настолько мало, что вообще чудо, что мы выжили, как народ.

– Кроме того, в Вашу бытность вице-спикером Парламента был принят закон об осетинских фамилиях. Он тоже не получил развития?

– «Закон об осетинских фамильных именах» – так он называется. Необходимость этого закона была, прежде всего, в том, что наши фамилии – это памятники нашей истории и культуры. Это одна сторона дела, а вторая – при разработке закона мы исходили еще и из практических соображений: одна и та же осетинская фамилия, как вы знаете, пишется по-разному, с разными сочетаниями букв и, как правило, очень далеко отстоит от оригинального звучания фамилии, что, согласитесь, ненормально. Не знаю, у каких народов еще есть такое! Получается какой-то когнитивный диссонанс. Ясно, что давно уже существует необходимость исправить ситуацию. Готовясь принять закон, мы заказали реестр осетинских фамилий. С северными фамилиями работал профессор Руслан Сулейманович Бзаров, а у нас в НИИ список фамильных имен южных осетин составляла доцент Замира Дмитриевна Цховребова. Совместными усилиями они создали Реестр, он вышел в свет как приложение к закону, и его получили подписчики газеты «Южная Осетия». Закон предусматривал унификацию фамилий и максимальное, учитывая фонетику русского языка, приближение к оригинальному звучанию. А реестр давал образец. Однако исправление записи фамилии в соответствии с реестром еще и сопряжено с большими трудностями, нужно собрать огромное количество документов. Есть старый закон о ЗАГС, предусматривающий эту процедуру, но она настолько бюрократическая и усложненная, что очень многие не хотят даже связываться с этим. Кроме того, если вы получите новый паспорт, а другие документы у вас на фамилию с другим написанием, это существенно осложнит вам жизнь, но и эти проблемы можно было решить, приняв подзаконные акты, которые узаконили бы это противоречие. Всегда можно найти выход из положения. Иногда я думаю, что, может быть, от того, что мы обезобразили свои исконные имена, отдалили их от оригинального звучания, адаптировали к другим языкам, в том числе и к грузинскому, все это сыграло свою роль в нашей судьбе на мистическом уровне? Хотя можно поспорить, что является причиной, а что следствием. Мы носим чужие имена, а ведь имя сакрально, и фамильное имя тем более сакрально. И это при том, что у нас все-таки сохранилось клановое мышление, к примеру, в осетинском обществе до сих пор исключены браки не только между однофамильцами, но и родственными фамилиями (ӕрвадӕлтӕ).

– Некоторые фамилии в осетинской форме, написанные по-русски, немного неблагозвучны.

– Если исходить из принципа благозвучия или желания кому-то нравиться, мы рискуем утратить свою национальную идентичность. В мире живут разные люди, и они все говорят на разных языках, Вавилонскую башню давно снесли, пора с этим смириться.

– Как пример, наша журналистка решила поменять фамилию на осетинское звучание и заодно, таким образом, изучить закон, т.е. пройти всю процедуру от начала до конца, но все оказалось настолько сложно, что она отказалась от этой идеи.

– Закон облегчает процедуру. Кстати, мы предлагали выдавать свидетельства о рождении новорожденным, фиксируя их фамилии правильно, но здесь уже вмешались борцы за права человека и за свободу выбора – а что, если я не хочу? А закон не может быть избирательным, он для всех один.

– После всех тягот военных лет строительство сильного независимого государства – самый надежный путь к тому чтобы не допустить новой агрессии. Расскажите о Вашем брате, каким человеком был Алан Санакоев (Парчъи)? Мы неоднократно на страницах газеты ставили вопрос о несправедливости того, что он не был удостоен высшей воинской награды Южной Осетии – ордена «Уацамонгӕ».

– Алан был человеком войны, к мирной жизни был абсолютно не приспособлен, наград никогда не искал. На войне особенности его характера, его личности выразились наиболее полно. Военная смекалка у него была на каком-то генетическом уровне. Однажды его младший товарищ Алан Газзаев (Зыв-зыв) рассказал мне, что и он сам, и все другие ребята хотели идти в бой именно с ним, потому что с ним они возвращались живыми и даже не раненными, так Алан умел все продумать. Он был очень скромным, ни в одной хронике вы его не найдете, чтобы он позировал с группой или что-то вроде того, очень редко. Есть только в личных архивах фотографии, мне их часто присылают ребята, где он вместе со своими братьями по оружию. Алан был мужественным, и храбрым, но бездумным на поле боя никогда не был, чтобы без смысла лезть под пули, он прекрасно понимал тактику боя и знал цену жизни. Понимал, что это работа для ума. Еще в нем был какой-то неистребимый романтизм. В первую войну, когда наши ребята находились на позициях вокруг города в период этой тяжелой блокады, он в окопах при свете свечки читал ребятам истории про спартанцев, об их подвигах и самоотверженности. Ему они самому нравились, он воспитан был на этом. У нас вообще была очень читающая семья, тогда все много читали. Он вырос на героических произведениях. Эти рассказы имели для них значение, хотя тогда все наши парни и без спартанских подвигов были чрезвычайно самоотверженными. Подумать только, небольшой горсткой они дрались за свои дома, за своих близких, за свою Родину, но понимали ли они масштабы того, чему противостояли, мне трудно сказать.

– После августовской войны 2008 года Вы много ездили с осетинской делегацией по разным странам с целью довести до мировой общественности, что произошло в Южной Осетии. Как вас принимали, как реагировали?

– Это были поездки по линии «РИА Новости» в сентябре, сразу после войны. Цель была в том, чтобы донести правду, ведь тогда Россию обвиняли в том, что она совершила вторжение, напала на «маленькую демократическую христианскую Грузию». Насколько нам это удалось, не могу сказать, потому что и сегодня – что бы ни происходило в мире, правду назначают, а не ищут, и виновных тоже назначают, а не проводят расследование. Мы ведь сейчас живем в мире сброшенных масок. Я помню, как мы стояли перед Европарламентом в Страсбурге перед началом заседания, к зданию подходили депутаты, представители разных европейских стран, а мы стояли прямо у лестницы и давали им буклеты с документальными снимками разрушений и жертв августа 2008 года. Они брали буклеты с дежурной улыбкой, но когда слышали, что мы из Южной Осетии, то прямо при нас, не стесняясь, скидывали буклеты в урну. Им эта правда была не нужна, но мы все равно продолжали гнуть свою линию в надежде на то, что кто-то услышит, и были такие, которые слышали. Я помню, у меня был очень долгий разговор в кулуарах Европарламента с депутатом из Великобритании, он с большим интересом слушал то, что я рассказывала, были еще отдельные встречи с другими депутатами. Огромную роль в наших контактах тогда сыграла Татьяна Жданок, депутат от Латвии, настоящий друг России, друг правды. Она нам организовывала встречи, познакомила нас с депутатами Европарламента от Партии зеленых, которые в то время начинали обретать политическую силу. В сущности, мы боролись за каждую душу. Это было важно, потому что весь Европарламент был на стороне Грузии, за очень редким исключением. В Берлине мы оказались на международной конференции журналистов по событиям 2008 года, где были и российские журналисты, и тогда, кстати, впервые было признано, что события 2008 года освещались односторонне и тенденциозно. Вторая поездка была вместе с Марией Котаевой и Иналом Плиевым, мы давали интервью различным газетам, местным радиостанциям, встречались с землячествами, с нашей диаспорой и т.д. В Германии «Юнгевельт» устроил для нас пресс-конференцию с участием местных жителей. В Страсбурге был устроен прием в российском консульстве. В вестибюле были размещены фотографии августовских событий в Южной Осетии. Здесь их уже в урну нельзя было скинуть, и приглашенным депутатам Европарламента пришлось разглядывать снимки раненых и убитых, сожженных домов и т.д.

– Вы филолог, литературовед, заведуете кафедрой английского языка в университете, и сочетаете это с политической и общественной деятельностью, с историческими исследованиями. Охват интересов очень широкий, но что-то все же занимает центральное место?

– Интерес к нашей античной истории всегда присутствовал в моей жизни, и мне всегда казалось, что в современных курсах истории, которые изучаются в университетах и школах, история наших предков обойдена вниманием, недостаточно раскрыта, что для народа нет ничего важнее национальной истории и культуры. Мы следуем традициям своего народа, говорим на своем языке, просто смотрим «Симд» и сталкиваемся с чем-то родным, исконным, неотъемлемым от своей личности. Иногда мне кажется, что не может быть, чтобы кто-то испытывал такие же потрясающие ощущения от своих национальных произведений искусства, как мы, когда начинается «Хонгӕ» или, когда пары совершают солярные фигуры в «Симде».

Мне всегда интересно открывать что-то новое. В литературе, например, большую часть своего лекционного курса я отвожу модернизму, постмодернизму, хочу объяснить своим студентам, что эксперименты новых направлений – это форма познания, попытка, часто успешная, расширять горизонты познания. Новое – всегда вызов, но вызовом является и старое, известное. История нашего народа мне всегда была интересна, и хотелось понять, верно ли она интерпретируется. Что и побудило меня обратиться, к примеру, к средневековым английским хроникам, записанным британскими монахами и историческими личностями, чьи труды стали основным источником для профессиональных исследователей истории Британии. Мне стало интересно, почему все эти источники указывают, что первыми людьми, которые пришли в Британию, были скифы.

– Под скифами имелось в виду что-то другое?

– Существует расхожая точка зрения, что «скифы» – собирательное название всех варваров, на что ссылалась потом официальная история, объясняя, откуда появились в британских хрониках скифы. Официальная британская историография, а следом за ней и европейская, считали, что скифы хроник – это некие условные скифы. Кажется, в книге «От Скифии до Британских островов» мне удалось показать и доказать, что это были не условные, а исторические, реальные скифы.

– Вы специально назвали книгу «От Скифии до Британских островов» вслед за книгой С. Литлтона и Л. Малкор «От Скифии до Камелота»?

– Это аллюзия, название книги аллюзивно, оно встраивается в ряд других исследований типа «От Скифии до Камелота».

– Идея о сарматах и аланах на Западе пробивает себе дорогу книгами Говарда Рида, Тура Хейердала, Скотта Литтлтона и Линды Малкор и других. Насколько она продвинулась от гипотез к теории? Ведь генетически сейчас можно проверить эту идею, есть возможности масштабных ДНК-исследований.

– Вполне. Идея о впечатляющем присутствии скифов, сарматов, алан в Западной Европе вплоть до Британии, уже давно утвердилась. Есть огромное количество исследований, монографий, статей. Как и гигантская литература о короле Артуре и его сарматских и даже аланских корнях. Такая литература пришла с Запада к нам, а не из Осетии на Запад. Она уже перестала быть сенсацией, став известной в середине ХХ века или раньше, когда появились исследования, посвященные североиранцам на Западе. Но дело в том, что во всех этих исследованиях есть какая-то недосказанность, связанная с тем, что, например, Британия или Франция, где более всего ощутимо присутствие североиранцев, связывают свою историю с кельтами. Хотя сам термин «кельт» появился лишь в Новое время, раньше такого слова не было, онопридумано немецкими учеными, и это широко известный факт. Кельты вообще не упоминаются в британских хрониках. Интересный факт, не правда ли? Он бросает вызов академической истории древнего мира и истории Британских островов. Академические концепции, соответственно, должны быть пересмотрены. А это большой труд. Другое дело, какое это имеет значение для нас. Для меня, как для человека, который занимался этим и будет еще, надеюсь, заниматься, это не есть предмет гордости, то есть я никогда не унижу себя пустым тщеславием, что, смотрите, где только нас не носило. У меня только чисто исследовательский интерес. Еще одна вещь, которая меня во всем этом необыкновенно привлекает – тайна киммерийцев, братского народа скифов. Они вместе со скифами вышли из-за Каспийского моря, когда распадалась индоарийская общность и пришли в Европу, обогнув Каспийское море с юга и севера. Это все очень интересно и весьма загадочно. Обо всем этом говорится в книге, так что не буду подробно. Это исследование не из тщеславия, что, скажем, наши предки целому народу, скандинавам, дали Бога – Одина. У меня чисто научный интерес – как складывались их пути и чем это закончилось. Потому что на эти вопросы история не дает исчерпывающего ответа. Пока здесь есть место только гипотезам, мои гипотезы основываются на исторических документах, фольклоре и античных источниках.

– Судя по аналогиям в книге, Вы глубоко знаете Нартский эпос.

– Вовсе нет, я не скромничаю, так и есть. Знать глубоко Нартский эпос – удел немногих. Однако достаточно, чтобы увидеть аналогии между т.н. Кельтским эпосом и Нартским эпосом. Я пытаюсь раскрыть природу этих аналогий, найти ее в этом волшебном ларце.

– У вас есть исследования по теме Ӕгъдау. Расскажите об этом, как Вы считаете, работают каноны Ӕгъдау сегодня, скажем, для молодежи?

– Я коснулась этой темы в «Мистериях Нартиады», как сумела. Да, они работают. Конечно, Ӕгъдау работает. Во всех поколениях старшие говорили о младших «Ӕгъдау сӕм нал ис». Может быть, это какой-то пароль, который сохраняет ӕгъдау, магическая формула, с помощью которой старшее поколение побуждает младших к нравственному выбору, формирует их нравственное сознание. Ӕгъдау, с моей точки зрения, это система жизни, мыслей, порядок, космос. У каждого народа был такой порядок. Ӕгъдау – наш космос, основа нашей жизни. Мы и следуем ему, и он уже как бы в нашей крови, эволюция об этом позаботилась, это то, что делает нас осетинами, аланами наряду с культурой и языком. Современная молодежь тоже находится внутри этой системы. Система подвергается изменениям, эволюционирует, но ее основной каркас сохраняется неизменным, а стержень, на котором он держится, называется «ӕфсӕрм». Это не только «стыд», а прежде всего «уважение». И ӕфсӕрм существует, он есть. Интересно, что из всех этических систем наши предки выбрали систему, в основу которой положено не подчинение, не бездумное следование законам, а принцип уважения, поэтому она вечна. Обречена на вечность.

– Мы можем считать, что в генах у нас это все есть, и оно работает само по себе? Скажем, если даже потерять осетинский язык…

– Это все потеряется вместе – язык и ӕгъдау умрут вместе. Ӕгъдау, конечно, в генах, но приучать ребенка к правилам и принципам необходимо. Все эти правила, как мы знаем, были обязательны, но эта обязательность не была обременительной, она была естественной, так как утверждалась с младых ногтей. Ӕгъдау это порядок и принципы для всего в жизни и в смерти, т.е., в том, как закончить свой земной путь.

– Связь Ӕгъдау с осетинским языком так очевидна, что друг без друга они не существуют… Я подумала о том, как мало молодых родителей придают этому фактору значение, воспитывая детей.

– Есть исследования, которые подтверждают, что в подкорке есть центр, развитие которого связано с родным языком, и он отмирает, если человек не говорит на родном языке, с последующей деградацией личности. Посмотрите, у нас нет ораторов, очень редки случаи свободной хорошей речи на осетинском. Это все издержки нашей многоязыковой ситуации, когда ты формулируешь мысль на одном языке и потом переводишь ее на другой. Отсюда часто косноязычие. А тут еще современная ситуация, когда невежества уже не стыдятся, когда не стыдно не читать книги, в результате мы получаем субкультуру, лишенную духовности. Необходимо вернуться к чтению, нужно так преподносить литературу в школах, чтобы дети не шарахались от классики. Нужно, чтобы учителя показывали им то вечное, что делает ее классикой. Это все очевидные вещи, много раз говоренные, всем понятные. А что касается осетинской литературы, мне кажется необходимо пересмотреть программу, адаптировать ее к современности и больше уделять внимания осетинской поэзии. Я считаю, что, если, допустим, в прозе мы не сильны, то поэзия у нас – на самых высоких уровнях, так же, как и живопись.

– Почему мы не сильны в прозе?

– Это сложно сказать и долго рассказывать. Замечу лишь, что у каждого народа есть что-то вроде своей специализации. Можете с ходу назвать мне английских композиторов?

– Только рок-музыки J

– А итальянских, наверное, назовете или французских, немецких. Наша национальная специфика это, однозначно, хореография. На генетическом уровне, как мне кажется. Так же и поэзия, мы умеем мыслить образно, собственно, наш язык хранит необычайную образность в своей основе. Какие у нас фразеологические обороты! Я помню, был юбилей Василия Ивановича Абаева, его отмечали во Владикавказе в Осетинском театре, вышел ректор СОГУ и стал зачитывать поздравление от Шамиля Джиккаева. От первого до последнего слова это были нанизанные друг на друга арфӕтӕ, выраженные исключительно фразеологическими сочетаниями. И по мере того, как он переходил от одного арфӕ к другому, зал постепенно вставал, и когда он закончил читать, зал стоял. Родное слово подняло целый зал, как не беречь этот язык! Вот эта образность сохраняется у нас и в поэзии. Но у прозы другие правила. У нас, конечно, есть Гӕдиаты Секъа, Коцойты Арсен, Гуыцмӕзты Алеш, но наш конек – это поэзия, в которой наши поэты поднялись на невероятные общечеловеческие высоты.

– Ваши песни были очень популярны, больше не пишете?

– Нет. Как говорил Пушкин, «года к суровой прозе клонят». Сейчас у меня на столе Нартский эпос.

– Мира Валентиновна, спасибо за интервью. Успехов Вам в творческой и научной деятельности.

Инга Кочиева