Вячеслав Гобозов – известный политолог, опытный переговорщик, политик, депутат Парламента Южной Осетии первых трех созывов, востребованный журналист, как на Юге, так и на Севере Алании, один из составителей Конституции РЮО и многих важных законов страны, государственный и общественный деятель... О нем можно сказать, что он с легкостью ориентируется в самых сложных ситуациях в стране, высказывает прямо свои убеждения, расставляет акценты и предлагает решение самых запутанных вопросов. А еще он очень интересный собеседник и давний друг газеты «Республика». В сегодняшнем интервью Вячеслав Гобозов поделился своим взглядом на внутриполитическую ситуацию в стране, необходимость стратегического планирования, конституционную реформу и необходимых переменах в политическом устройстве Республики.

– Вячеслав Федорович, мы рады Вас приветствовать у нас в редакции, спустя много лет после последней нашей встречи здесь. Два года назад Вы оставили должность полномочного представителя Президента в Парламенте, расскажите, чем Вы занимались все это время.

– Преподавал в Университете политологию, геополитику, правоведение и, кроме того, занимался систематизацией материала, который накопился у меня за все эти годы. Выпустил монографию «Государство Алания. Геополитический шанс для осетинского народа», сейчас занимаюсь кандидатской диссертацией, вернулся, наконец, к ней, спустя годы. Планирую еще одну монографию по конституционной реформе. В практической политической деятельности сделал паузу, хотя, конечно, анализирую происходящие события, высказываю свое мнение, когда надо.

– Политическая перезагрузка?

– Просто человеку иногда надо брать паузу, чтобы переосмыслить кое-какие вещи, проанализировать, что достигнуто, в чем ошибался и потом ужевыстраивать дальнейшие шаги. Благодаря этой паузе я, наконец-то, занялся давно отложенными задачами в научной деятельности, есть еще несколько вопросов, с которыми надо разобраться. Я слежу, сколько научных, аналитических и правовых материалов издано, например, по Абхазии, по ее государственной независимости, развитию государства. И насколько меньше в этом плане сделано у нас. Это означает, что мы, в какой-то степени увлекшись внутренними противоречиями, потеряли то, чем был силен Первый Парламент – мы не добились бы тогда того, чего добились, если бы практическая повседневная деятельность и выстраивание политических приоритетов не шли параллельно. Мне кажется, что сейчас мы остановились на оперативке, на сиюминутных вопросах, а стратегический анализ остался за бортом. В текучке этого как будто и не замечаешь, а сейчас я смог обдумать все это спокойно. У меня проекты четырех монографий по политологии и правовым вопросам. В конституционном праве РЮО у нас полнейший провал. Мы очень много говорим о конституционной реформе, но иногда люди понимают под ней вещи, совершенно далекие от конституционного права. Сейчас у нас и внутренняя, и внешняя ситуация не самая радужная, и это во многом следствие того, что мы, занимаясь оперативными вопросами, забыли о стратегическом планировании.

– Наверное, есть и другие причины отсутствия у нас стратегического планирования, помимо чрезмерного увлечения оперативными вопросами?

– Одна из наиболее важных причин ухода на второй план вопросов стратегического планирования в том, что мы почувствовали себя слишком защищенными. До признания, еще в 90-е годы, у нас бывало больше дебатов с российской стороной, чем с грузинской, это я говорю, как активный участник переговоров. Многие российские представители не скрывали тогда, что другого варианта, кроме как втолкнуть Южную Осетию в состав Грузии, они вообще не представляют. И, видимо, когда понимаешь, что надеяться не на кого, ты включаешь весь свой потенциал. Причин сложившейся сегодня ситуации много, это и исход кадров, и, к сожалению, падение общего уровня, хотя это черта всего постсоветского пространства. Но лавинообразный характер у нас это приняло именно после 2008 года. Заметьте, что уже нет того внимания, которое мы обращали на процессы, идущие в Грузии, сегодня мне даже сложно сказать, есть ли у нас вообще структуры, которые конкретно занимаются не просто вопросами пересечения границы, а именно серьезным анализом внутренних процессов в соседней Грузии. Как будто у нас нет больше этой проблемы. К сожалению, Цънелисский кризис во многом вернул нас в реальность.

– Помимо внешнеполитического аспекта, у нас и внутри сейчас не все гладко. Как Вы считаете, можно ли назвать ситуацию сейчас сложной?

– Можно. И это взаимосвязанные вопросы – анализ внутренних процессов и внешнее стратегическое планирование. В 90-е годы, во время Iи II созывов Парламента, мы видели и знали цели, к которым идем, видели пути, хотя у каждого было свое видение, велись споры, но мы понимали, что это все нормально, в спорах рождалась истина. И как бы остро мы не критиковали друг друга, как не сходились наши позиции, трудно было представить ту грязь в отношении друг друга, которая есть сегодня в интернете. Так вот, мне кажется, что мы нашей цели уже не видим. Отсутствие стратегического анализа и планирования – во многом причина того, что у нас такая сложная обстановка. Мы опаздываем с реформами, в отличие от той же Российской Федерации, которая гораздо больше защищена, имеет больший потенциал, и нынешнее руководство РФ очень четко держит руку на пульсе, реформы проводятся, во всяком случае, не с таким опозданием, как у нас. После 2008 года мы опоздали с реформой нашей политической системы. Эта система осажденной нации давала сбой уже тогда, когда еще была оправдана. Посмотрите, у нас каждые президентские выборы был кризис. Не факт, что нынешние президентские выборы пройдут спокойно. Не может быть нормальной система, которая перманентно рождает кризис, а она рождает. Если раньше это можно было списывать на обстоятельства, то после 2008 года надо было понять, что нужны срочные реформы, что ситуация изменилась. Отсутствие своевременных политических шагов рождает и экономические проблемы. Если бы мы приступили к реформам, не было бы этого безобразия с восстановлением и коррупцией, и мы бы за короткий срок не потеряли то воодушевление, которое было после признания независимости, и отношение к нам со стороны мира не сменилось бы от «героев южных осетин» до «казнокрадов южных осетин». Более того, мы пошли худшим путем, стали приспосабливать свою политическую систему под чужие лекала. При всем уважении к Российской Федерации, у нее своя практика, у русского народа свой менталитет, а у нас свой. Надо, безусловно, брать лучшее отовсюду, но понимать, что это лучшее не обязательно будет действовать и у тебя. Совсем недавний пример – Афганистан. В Америке система действует эффективно, создали самое мощное государство в мире, но их попытка сделать что-то подобное в Афганистане развалилась, как карточный домик. Вместо того, чтобы применить положения российской системы, трансформировав их под себя, мы просто переписали их, и в итоге то, что действует там, не действует здесь. Для примера возьмем наше избирательное законодательство. Худо-бедно наши законы функционировали, мы избирали и депутатов, и президента. И не указывали в законе, что человек не должен употреблять наркотики и не быть алкоголиком. Зачем это указывать?! В огромной Российской Федерации избиратель может не знать кандидата, а у нас? Спроси любого, и тебе выдадут родословную кандидата до седьмого колена и биографию вплоть до количества выпитых бутылок вина. Эти излишние критерии, а их немало, втискивают в законы только для того, чтобы использовать их против политических противников. В обществе давно уже идет огромный спор по цензу оседлости, который мы превратили в какой-то тюремный срок и высчитываем количество дней, которые кандидат был в Республике, сколько не был, имеет ли право уехать во время отпуска или нет, прожил он 365 дней или нет, и если 364, то все, ценза нет и т.д. Мы берем правовые нормы, которые в других государствах прекрасно функционируют, потому что есть четкий механизм их правоприменения, но у нас этого нет, а некоторые правовые нормы просто не применимы без споров. Но мы их берем. Другой пример – диктант для кандидатов. Это же вообще катастрофа, потому что есть ценз грамотности и ценз языковый, но мы их путаем.

Во всем мире в президенты идут наиболее подготовленные, люди, которые побывали уже на других выборах, выиграли хотя бы одни выборы в жизни. Но у нас нет других выборов, кроме президентских и парламентских. Мы же так и не начали проводить хотя бы выборы местных органов власти – глав районов и местных представительных органов. Это вертикаль власти, и что нам мешает ее избирать, выполнив свою собственную Конституцию? Финансирование? Финансирование районов заложено в бюджет Республики, так давайте изберем этот районный совет.

– Когда Вы были в комиссии посредников по кризису в прошлом году, то назвали происходящее «революцией справедливости». Сразу возникли аналогии с цветными революциями. Как в наших условиях провести реформы без всяких цветных революций?

– У нас такое отношение к этим революциям. Если бы они назывались «цветная эволюция», наверное, поставили бы под запрет слово «эволюция». Революция это когда происходит более-менее кардинальный поворот в общественной жизни, в научной жизни и т.д. Научную революцию тоже поставим под запрет? Я назвал ситуацию революцией, и сегодня повторяю, что это не просто политический кризис, это революция в том плане, что произошел очень сильный разрыв между обществом и политической прослойкой, т.н. политическими элитами. Сегодня наши политические элиты, как правящие, так и не правящие, не отображают общественные интересы. Я с горечью констатирую, что в последнем кризисе было очень много личного, эмоционального и очень мало анализа, программных моментов. Я не увидел ни с одной, ни с другой стороны понимания того, что нас привело к этому и что надо сделать, чтобы это не повторилось.

– Общество потребовало провести реформы МВД.

– Реформа МВД ничего не изменит, если не будет реформы всей правоохранительной и политической системы. Не бывает так, чтобы Прокуратура была одновременно и следственным органом, и органом, наблюдающим за законностью. Основная функция Прокуратуры – надзор за законностью и защитой прав и интересов человека, не власти, а именно человека. В России эта реформа с созданием следственного комитета была проведена Путиным потому, что он, как юрист, понимает, что такая ситуация неправильная. В советское время Прокуратура формально имела право заниматься следственными действиями только в исключительных случаях, в самых резонансных делах, не лезла в каждое дело, а выполняла именно роль надзирающего органа.

– Вы сказали, что у нас каждый может баллотироваться в Президенты. В материалах нашей газеты уже лет десять проводится идея о том, что Южной Осетии надо вернуться к парламентской форме правления. Все кризисы происходили именно во время президентской формы, а Парламент первых двух созывов принято считать лучшим, поскольку тогда не один человек решал судьбу страны, а коллегиально. Нам больше подходит такая форма – ментально и исторически, когда Ныхас решал важнейшие вопросы. Ваше мнение.

– Во-первых, еще раз повторю – должна действовать выборная система, чтобы человек, прежде чем баллотироваться в Президенты, испытал себя на других уровнях – в районных, сельских выборах.Помните, какой бум был в Республике в 2011 году? Многие вообще не представляли, что Президент это не только представительские функции, но и каторжный труд. Какая же система нам больше подходит – это вопрос обсуждения. Но система президентского абсолютизма, которая у нас создавалась еще со времен Л. Чибирова, нам однозначно не подходит. И дело не в том, что мы избираем неудачных президентов. При той системе, которая у нас есть, какого бы хорошего президента мы бы ни избрали, через какое-то время все равно получим не устраивающий нас результат. Я согласен насчет Ныхаса, который традиционно у осетин решал все. Поэтому нам надо иметь в виду коллективистские варианты управления. Я уверен, что стоит сохранить и президента, как главу государства, но не как главенствующего, подавляющего, а как один из элементов системы сдержек и противовесов. Как в дальнейшем должно развиваться Государство Алания – об этом надо думать. Но недопустима ситуация, когда восемь месяцев Парламент не работает, и недопустимо, когда Президентигнорирует мнение 2/3 депутатов Парламента. Эта ситуация показала, что наша система подошла к своему окончательному вырождению, и ее надо менять.

– Какие нужны условия для конституционных реформ? Сейчас перед выборами это невозможно, но нет и личностей, готовых начать эту работу, и общество стало инертней.

– К сожалению, да. Парадоксально то, что первый, кто должен быть в этом заинтересован, это Президент, если он не хочет попасть в ту же самую яму, в которую попадают все президенты Южной Осетии. Потому что нельзя объять необъятное. Зачем нужна была генералу Де Голлю конституционная реформа, он же прекрасно жил? Или президенту Жаку Шираку, когда он сократил президентский срок с 7 до 5 лет? Если президент, сегодняшний или будущий, не хочет каждый раз с площади слышать крики «В отставку!», он должен быть готов сбалансировать полномочия органов власти. При этом, когда мы говорим президентско-парламентская система, все забывают, что у нас есть еще судебная власть, прокуратура. Почему бы не избирать судей первого звена, нам нужны операционная и кассационная системы, чтобы сделать судебную систему нормальной. За Верховным судом должна остаться только надзорная функция. Реформы – это очень серьезно. И кризисы – симптомы болезни, которую необходимо лечить.

Если до сих пор какие-то иллюзии еще были, то сегодня иллюзий становится все меньше. Мы доживем до такого политического вырождения, когда люди просто перестанут ходить на выборы. Политические элиты должны решить: либо у них останутся какие-то шансы, либо придут другие и просто снесут их. Кризис и посткризисная ситуация показали, что негативные моменты копятся и копятся, и ни одна из проблем, которые вызвали нынешний кризис, не решилась. То, что наступило временное затишье, ничего не значит, и у нашей политической системы может не оказаться механизма, который удержит ситуацию в разумных рамках. Поэтому тут уже вопрос инстинкта самосохранения политических элит, пойдут ли они на реформирование. До поры до времени, пока у нас была ситуация осажденной нации, можно было не думать об этом, а потом наступила эйфория от полной защищенности. Эйфория тоже закончилась потрясением, когда осетина убили осетины. Сложился очень четкий разрыв – политическая прослойка существует сама по себе, общество само по себе. В обществе, может быть, еще чего-то ждут, но пока не видят шагов. Вот сейчас интересно, с чем пойдут на выборы наши кандидаты, ведь в обществе, к примеру, никогда так долго не говорили о необходимости парламентской или президентско-парламентской республики.

– Есть мнение, что предстоящие президентские выборы будут тяжелыми.

– Признаться, я бы не хотел, чтобы эти выборы прошли под лозунгом «кто угодно, только не этот». И надеюсь, что кандидаты предложат варианты реформирования. Для общества есть некая градация плебисцитов. К примеру, на парламентских выборах, будем откровенны, голосование во многом безответственное, там не слушают, что предлагают депутаты, потому что парламентские выборы в последние десятилетия стали второстепенными. Президентские же идут по другому критерию. Но нам надо создавать выборную вертикаль полностью, у нас президентские полномочия даже в формальном юридическом плане намного больше, чем в России. То есть наша система правления не втискивается ни в какую из существующих систем.

– Кто-нибудь из кандидатов обязательно пообещает решить Цънелисский кризис, да и вопрос единения с Россией также традиционно будет присутствовать. А с народом кто-нибудь говорит о необходимости реформ?

– На парламентских выборах я излагал все эти идеи. Но я повторяю, парламентские выборы это безответственные выборы. И не хотелось бы говорить неприятные вещи о депутатах, но мало иметь полномочия, надо еще уметь ими пользоваться. Я часто привожу пример Парламента III созыва, когда у нас был конфликт, и мы три месяца не выходили. У нас тоже вопрос был принципиальный, и все эти три месяца, причем и с одной, и с другой стороны, мы пытались найти какой-то механизм. Мы его выработали, и после этого механизм соблюдался. Но когда правовой нигилизм возводится в абсолют, это ни к чему хорошему не приведет. И сегодняшние негативные тенденции во многом связаны с излишней концентрацией полномочий в руках одного человека. Если бы феодальный абсолютизм был хорошим строем, он бы и сегодня существовал, а на сегодняшний день абсолютизм сохраняется только в нескольких арабских странах. Во всех демократических странах, включая Российскую Федерацию, есть тенденция к децентрализации и деконцентрации власти, посыл которой именно в этом – в отделении института главы государства от института исполнительной власти. Следующий за В. Путиным президент будет иметь намного меньше власти, при той же формальной юридической системе.

– Вам не кажется, что абсолютизм, о котором Вы говорите, сформировал у общества разочарование в способности Южной Осетии построить успешное независимое государство, и надежда только на то, чтобы как-нибудь попасть, наконец, в состав России? Углубляется разрыв между т.н. «независимцами» и «вхожденцами», тогда как раньше они прекрасно уживались.

– Дело в том, что эти два вопроса никогда не были антагонистами. Их сделали таковыми из четкой политической конъюнктуры. Эти два направления спокойно сосуществуют в зависимости от геополитической ситуации. Вопрос построения независимого государства решаешь ты, а вопрос вхождения в состав России решаешь не ты.

– Российские эксперты нам часто предъявляют, что мы сами не знаем, чего хотим, у нас не определен вектор развития…

– Я с ними согласен. На самом деле выбор только один: строить свое государство, а потом когда будут геополитические условия, добиваться и решения вопроса вхождения (объединения). Южная Осетия это не США и не Россия, от ее желания в геополитическом плане ничего не зависит. У нас есть цель, наша мечта – объединение Осетии, она будет всегда, нет такого человека, который откажется от объединения. Но мы должны понимать, что политическое объединение зависит не от нас. Пуэрто-Рико почти каждый год проводит референдумы о присоединении к США, и что, их присоединили? Мы провозгласили независимость, и только через 18 лет получили признание, когда создались геополитические условия. Мы отстаивали свою независимость, сражались, мы не в подарок получили признание, мы его заслужили. И когда мы сегодня говорим о вхождении в состав России, мы почему-то хотим подарок. Но каждое государство делает тот или иной шаг, исходя из своих интересов. Для того чтобы Южная Осетия вошла в состав России, это должно быть выгодно России. Крым был вынужденным шагом, Россия прекрасно отдавала себе отчет, какие будут негативные последствия, но понимала, что если этот шаг не сделать, будет еще хуже для страны, и она действовала, исходя из своих национальных интересов. Та же самая ситуация здесь. Понятно же, сколько негатива получит Россия, присоединив Южную Осетию. Того негатива, который она, кстати, избежала, когда признала нашу независимость. А теперь вопрос: назовите мне положительные последствия для России от присоединения? Чего у нее сегодня нет: исходя из договоров с Южной Осетией, у нас единый оборонный контур, идет гармонизация всех сфер, и законодательных, и прочих, у нас есть военная база России… Пока нет никаких причин, для чего бы России понадобилось присоединять Южную Осетию. С 1990 по 2008 год мы приняли огромную массу документов, в которых просили Россию признать независимость РЮО. Но решение было принято, когда это стало необходимым для самой России. При этом надо помнить, что только государство, доказавшее свою состоятельность, может быть интересно другим, в том числе и своим союзникам.

– У Вас есть планы по возвращению в большую политику? В боевой ли форме сейчас партия «Фыдыбæстæ»?

– «Фыдыбæстæ», безусловно, в боевой форме и будет участвовать в выборах. Используя предвыборную кампанию, мы в очередной раз будем пытаться объяснить людям, что вопрос не в том, кто будет Президентом, а в том, кто способен изменить эту систему, кто найдет в себе силы отказаться от президентского абсолютизма, кто сможет понять, что всего не охватить, и надо распределить эту нагрузку, чтобы в итоге сделать больше. Пока механизм функционирования государства не будет коллективистским, мы каждый раз будем получать президента, которым будем недовольны и каждый раз будем получать площадь. Кроме того, существующая система плоха еще и тем, что она рождает временщиков, и эта психология еще больше усиливает негатив.

В университете, кстати, мы часто обсуждаем эти вопросы со студентами, и я получаю огромное удовольствие от этой работы, потому что вижу отдачу. Обсуждаем и вопрос вхождения в состав России. И я говорю, ребята, нет никаких разногласий. Вопрос в том, что если ты идешь ко мне домой жить, ты меня пока спросил?

– Вы готовите к презентации книгу «Государство Алания. Геополитический шанс для осетинского народа», поясните, о каком шансе речь.

– Эта книга – попытка проанализировать события с 1990-го по 2018 год, в концентрированном виде изложить все в одной монографии. И работая над ней, я понял, что все в одной монографии не поместится. Это политико-правовой анализ пути, проделанного с 1990-х годов по 2018 год. Там и о необходимости политической трансформации нашей системы, во многом пока общие стратегические установки, но в дальнейшем продолжение будет.

– Можете дать оценку современному обществу Южной Осетии, способно ли оно на конструктивные перемены?

– Я оптимист. События прошлого года показали, что общество активное, не безразличное. Урок политическим элитам был очень серьезный, если они его поймут. Но я уверен, что мы преодолеем эти проблемы, найдем варианты реформ. Я согласен, что во многом это и наша вина, тех людей, которые занимаются политикой и политическим анализом. Мы должны более активно работать, более активно проводить свои идеи, а не от случая к случаю, признаю это в порядке самокритики. Хотя не каждое СМИ, как газета «Республика», будет эти идеи публиковать. Со всей ответственностью это говорю, потому что прекрасно помню мои большие интервью «Республике» и в 90-е годы и в нулевые, когда меня вообще здесь не печатали, и вы были единственным изданием, которое давало мне возможность высказаться. За эти два года, с тех пор как я престал быть полпредом, я не отказал в интервью ни одному СМИ, другое дело, что и предложений не было. Но зато у меня появилось время заняться политико-правовым анализом, работать над монографиями.

– Вячеслав Федорович, Вы известны более всего как переговорщик, не только в Южной Осетии, но и в России, в Грузии, и в международных организациях. Как Вы считаете, есть сегодня возможность у Южной Осетии прорыва во внешнеполитической сфере?

– У нас все сконцентрировалось на Женевских дискуссиях, начиная с 2008 года. И я считаю, что эту площадку можно было использовать гораздо более активно для пропаганды наших идей. Женевские дискуссии нужны, но в какой-то степени они приобрели кулуарный формат. С другой стороны, нельзя сосредотачиваться только на Женевском формате. При этом мы не используем даже те площадки, которые дает нам Россия, мы не выходим даже на российское общественное мнение, на сегодняшний день нет сколько-нибудь постоянных связей с политологическим обществом России. Я уже не говорю, что у нас и с Северной Осетией связи приобрели какой-то эпизодический характер. Мы вообще уничтожили свой Третий сектор, вместо того, чтобы его использовать более конструктивно. У государства возможности достаточно ограничены, не так много площадок, куда наши официальные власти приглашают участвовать. Намного больше площадок, куда будут приглашать общественных деятелей. Нам нужны эти площадки. Более того, нам самим их надо создавать. Вот скажите, когда мы в последний раз здесь проводили какую-нибудь серьезную конференцию с приглашением российских или других иностранных политологов? Надо создать механизм реагирования на информационные поводы для объяснения своей позиции, для увеличения количества своих друзей. Юго-осетинская повестка должна быть постоянной. Нам необходимо использовать международные площадки, и не только по политическим вопросам. К примеру, не используются возможности нашей диаспоры, мы с ней вообще не работаем. Проходит съезд осетинского народа, и потом тишина до следующего съезда.

– Когда Вы в последний раз участвовали в переговорном процессе?

– В Москве в далеком 2002 году. Однажды возглавлял осетинскую делегацию на встрече экспертных групп. А так в работе СКК часто принимал участие.

– Рассказывают, какой дискомфорт Вы создавали грузинской делегации, да и ОБСЕ, которые тогда были не участники, а «при участии».

– В те годы мы очень уверенно вели переговоры, с куражом, сопредседателю от российской стороны даже приходилось взывать к нашей «гуманности», так сказать, чтобы наша позиция не привела к срыву переговоров. Много было ситуаций. Однажды, помню, И. Мачавариани, глава грузинской делегации, сталпугать нас тем, что, если мы не договоримся, то они встают и уходят. Я сказал своим коллегам: «Встаем и уходим». Ираклий кинулся за нами: «Вы куда, Вячеслав Федорович?» Я говорю: «Мы не договоримся, поэтому уходим сразу». И тогда они стали покладистей... У нас постоянно бывали споры из-за формулировок, которые грузинская сторона пыталась протащить и использовать потом против Южной Осетии. Российская сторона в те годы не видела в этих положениях ничего страшного, они сами из нихисходили, потому что не признавали Южную Осетию, как отдельное государство. Поэтомумы очень четко следили за тем, чтобы в документах не было ни одного положения, которое завтра грузинская сторона могла бы трактовать, как наше согласие.

– Может, если бы сейчас, как во время первого Парламента, люди могли присутствовать на сессиях, работа шла бы эффективней?

– Первый Парламент был уникальным. Любой мог прийти на сессию и выступить, внести предложение, депутаты отличались только тем, что они голосовали, и не тайно, а на виду у всех. На мой взгляд парламентские заседания и сегодня должны быть гласными, я не говорю о присутствии, как раньше, сотни горожан, но прямой эфир должен быть в обязательном порядке. В таком случае и депутаты будут дисциплинированными, да и готовиться к заседаниям серьезней.

– Вы в политике с начала образования Республики. Можете кратко охарактеризовать руководителей Южной Осетии за весь период ее существования, начиная с Тореза Кулумбегова?

– У каждого, безусловно, были свои плюсы и минусы. В какой-то степени это определялось условиями работы. Я всегда говорил, что надо отдать должное каждому руководителю Республики. Не принижать значение и вклад, скажем, Тореза Георгиевича, а такие попытки есть. Необходимо, наконец, произвести и официальную реабилитацию Алана Чочиева. Это нужно не ему, а нам. Политическую борьбу, конечно, никто не отменял, но надо уметь отходить от этого в интересах государства, оставляя эти нюансы аналитикам и политологам. Людям, которые сыграли значительную роль в жизни государства, стояли у истоков ее основания, надо отдать должное. Минусы есть у всех, ангелы политикой не занимаются. Неамбициозному человеку нечего делать в политике. Другое дело, что иногда бывает трагическое несовпадение амбиций и возможностей человека.

Инга Кочиева