Мы продолжаем нашу рубрику «экс», в которой предлагаем вниманию читателей беседы с бывшими руководящими работниками или видными общественными деятелями страны, которые на заре становления государственности РЮО внесли весомый вклад в развитие Республики, сыграли в ее судьбе определенную роль.

Послевоенные годы во всех без исключения странах часто становятся решающими в сохранении суверенитета, в удержании ситуации от сползания к анархии или перехода к бесконтрольной тирании власти, в строительстве основ экономики на руинах и преодолении хаоса. Владислав Николаевич Габараев – один из тех, кому выпало лично участвовать во всех исторических событиях на пути становления Республики – и в боях за ее свободу, и в попытках создать базу экономической самостоятельности, и в сложнейших ситуациях внутренних конфликтов в государстве, когда одно неверное решение могло повлечь за собой необратимую катастрофу.

– Владислав Николаевич, в 1991 году Вам пришлось после успешной спортивной карьеры забыть о мирной жизни и защищать Отечество в рядах сильнейшего боевого отряда – группы Гри Кочиева.

– Это было закономерно. Гри был не просто моим тренером по тяжелой атлетике, он во многом формировал характер своих подопечных, и на меня также оказал большое влияние, как наставник и как человек. В Цхинвале принято было чем-то заслужить уважение сверстников, быть спортсменом, например. Нельзя было быть никем и никаким. Чемпионом я не был, не буду хвалиться, занимал призовые места в Грузии, стал мастером спорта, занимался на уровне профессионала, но, к сожалению, вынужденно бросил спорт после травмы в 22 года. Что же касается Григория Васильевича, то мы, несмотря на разницу в возрасте, были близкими друзьями, все праздники вместе отмечали.

Так что, когда в 1989 году грузинские экстремисты впервые пришли в Южную Осетию, мы, конечно, были вместе. В те годы во все юго-осетинские организации приходили циркуляры из Тбилиси с требованием переводить на грузинский язык делопроизводство и т.д., в общем, чувствовалось, к чему это приведет, тем более что жива была генетическая память о геноциде 20-го года прошлого века, она передается от поколения к поколению. Мы в своем спортивном кругу обычно только об этом и говорили – что без войны нам, видимо, не обойтись и надо искать оружие. Но в Советском Союзе у населения были разве что мелкокалиберные и охотничьи ружья, законы были строгие. Мы по удостоверениям «Охотсоюза» приобретали какой-то мизер оружия на свои деньги на Северном Кавказе и хранили в надежном месте, ждали, когда оно понадобится.

Но сначала было 23 ноября 1989 года, когда на въезде в Цхинвал колонне экстремистов наши ребята преградили путь. Мы тоже простояли эти дни там, пока колонна не повернула обратно, наблюдали за ними, оценивали, на что они способны. Поняли, что надо серьезно заняться поисками оружия, чтобы было чем оказать сопротивление... Прогнозы наши подтвердились 6 января 1991 года, когда тысячи грузинских милиционеров и бандитов, вооруженные автоматами, с собаками вошли в город по дороге, открытой генералом Малюшкиным. Мы собрались в 12-й школе – группы, которые на тот момент уже неформально существовали по микрорайонам города.

Многие могут рассказать об этом нашем первом сборе. Там были Гри Кочиев, Алихан Пухаев, Георгий (Гельди) Гельдиев, Морис Санакоев, Вова (Коко) Дзуццаты, Темо Цховребов и другие, я не всех сейчас помню. Некоторые предложили сохранять спокойствие и рассчитывать на действия Внутренних войск, повторяя знаменитое «Ма фæрæдиут!» («Не поддавайтесь на провокации!»). Это тоже понятно, мы были советскими людьми и не просто было вот так решиться на сопротивление вооруженной милиции, хотя они привели с собой разный сброд, готовый к кровопролитию. Лично я сказал: «Вы как хотите, но они не пожалеют наши семьи, для того и пришли сюда, так что я буду стрелять». В общем, сошлись на том, что терпеть безропотно агрессию мы не будем. В тот же день привезли бетонные плиты и соорудили первую баррикаду на стыке улиц Ленина и Советской. В других местах тоже появились заслоны. Когда стемнело и грузины начали стрелять по нам, мы тоже открыли огонь и постепенно все вместе смогли оттеснить их с улицы Ленина, но они закрепились на части улицы Сталина и Театральной площади. Ночью мы подобрались в Пионерский парк и стреляли по их укреплениям, пытаясь выбить дальше. Потом сожгли пожарную машину-водомет, которую они пригнали в первый день, и тогда они уже начали пасовать... Весь январь был напряженным, а мы все полны энтузиазма, хотя были погибшие среди наших ребят. 7-го января погиб Инал Тасоев... Группы дежурили, по очереди обеспечивая безопасность Тореза Кулумбегова, за ним ведь особенно охотились грузинские военные. Мы построили позицию из мешков с песком на перекрестке улиц Ленина и Пушкина и дежурили по очереди. Спустя какое-то время грузины объявили, что вводят комендантский час, и тогда мы, представители групп защитников, встретились с командованием грузинских отрядов. Встреча проходила в городе в подвале одного из домов по ул. Октябрьской. Пытались поговорить с ними, предъявили наше требование: они уходят из города, и мы расходимся без кровопролития, в противном случае поднимаем свои отряды и тоже начинаем действовать. Грузины стали выдвигать свои условия, в частности, Кванталиани настаивал, что они назначат главой, начальником города своего человека, грузина. Никаких начальников, – отвечали мы... Грузинские формирования все же покинули город – до них дошло, что прикрываться операцией по наведению порядка уже нет смысла, шла полноценная война. Но выйдя из города, они закрепились на въезде в Цхинвал, близ Згудерского холма, из-за чего начальника грузинских вооруженных подразделений Эпиташвили называли комендантом кладбища. Грузинские группировки, милицейские и бандитские вместе, вели артиллерийские обстрелы города, где даже автоматического оружия было считанное количество. 29 января Тореза Кулумбегова заманили на турбазу под видом переговоров при участии командования Внутренних войск МВД СССР и похитили. Так они надеялись запугать нас и сделать сговорчивыми...

Но компромиссы были недопустимы, гибли люди под обстрелами, мы оказывали сопротивление, как могли, и не только в городе. На села часто нападали грузинские банды с военной техникой, мучили население, убивали и грабили, жгли дома. Нам приходилось выезжать туда, помогать людям. В селах создавались отряды, дух сопротивления был высокий, но и потерь было много.

В апреле 1991 года мы попытались прорвать дорогу через грузинский анклав, чтобы очистить эти села от вооруженных банд. Начали наступление на Тамарашен, но встречная атака со стороны Дзау сорвалась и план не удался, хотя мы со своей стороны уже дошли до того места, где сейчас здание «Симда», дальше была кролиководческая ферма, мы смогли захватить территорию до нее. В бою погибли двое наших товарищей, Виталий Валиев и Тымы Галаванов, Тузар Тедеев был ранен. Я предложил разделить этот участок между группами, чтобы у каждой была своя территория ответственности, и взять анклав общими усилиями, но сил и вооружения для наступления было мало. Это потом мы пригнали БТРы из Северной Осетии. Они, правда, были без пулеметов, но даже это было неважно. Мы прорвались через анклав, с нами были Знаур Гассиев и Вадим Габараев. Один БТР опрокинулся, грузины сожгли его, водитель погиб... Каждый боец был на счету, каждый погибший был потерей практически близкого человека, поэтому больше запоминались утраты, чем подвиги. Но все же мы крепко держались, учась на ходу военному искусству, используя то, что получили от предков вместе с генами.

…Торез вернулся домой только через год, в его освобождении участвовало много сил, в том числе международные правозащитники. Если спрашивать мое мнение, то, начиная с тех времен и по сегодняшний день, Торез был честнейшим и порядочнейшим человеком и самым преданным Южной Осетии. Он больше всех из руководителей пострадал за нашу Родину. Больше я таких не знаю, он заслужил намного большего признания, царство ему небесное! Торез был лишен даже минимального внимания со стороны государства. Сейчас всем нашим экс-президентам Конституция пожизненно гарантировала неплохие льготы и права – машину с водителем и охраной, например. Но их заслуги с Торезом не равнозначны! Хотя и в мирное время было не меньше важнейших задач, от которых зависело будущее Республики. Создавать производственную базу, как основу экономики независимой страны, формировать бюджет, собирать налоги... К сожалению, заслуги тех, кто хоть чего-то добился в свое время, находясь во власти, воспринимаются как своего рода ходячий упрек, и вот ты уже не просто оппонент, а, кажется, даже враг. Но как не оппонировать, когда видишь созидательные возможности мирного времени и невнятные собственные достижения, не основанные на российской помощи? Если не будет внутреннего раз-

вития, не будет производственной базы, мы исчезнем как нация.

– Исчезновению нации способствует множество факторов, не только производственная база…

– Давайте, теперь я Вам задам вопрос: как Вы представляли себе нашу жизнь после войны? Вот так как сейчас или лучше?

– Надеялись, что все будет прекрасно после войны, как самого главного препятствия на пути к процветанию.

– Мы все на это надеялись.

– У Вас экономическое образование, как Вы использовали советский опыт, когда пришлось строить экономику независимой Республики?

– Опыт был небольшой. Я был председателем «Потребсоюза» в Квайса, в Дзау, мне было 26-28 лет. Приходилось присутствовать на заседаниях бюро Обкома партии, где принимались бюджетные статьи области. Потом начался развал Союза, распад единой банковской системы, закрыли Расчетный кассовый центр (РКЦ), который у нас тут был, Россия стала независимым государством, мы тоже провозгласили независимость. Грузины ввели свою национальную валюту лари. В этих условиях в октябре 1992 года мне предложили возглавить Национальный банк Республики.

– Но ведь денег физически не было в банке?

– Развал банковской системы случился не на второй день. Когда единое государство распалось, Россия объявила о своей независимости и стала правопреемницей СССР, каждой бывшей союзной республике дали переходный период, в том числе и Грузии, чтобы они создали свою банковскую систему, провели эмиссию, выпустили деньги, чтобы покрыть дефицит, создать золотой запас. У Южной Осетии тоже была небольшая часть, потому что у нас был определенный производственный потенциал, и на тот момент были хозяйствующие остатки предприятий – «Вибромашина», «Эмальпровод», сельское хозяйство и т.д., все это должно было финансироваться. Если бы Россия захотела, она бы нам сразу все закрыла, и мы остались бы в банковской системе Грузии. Но Москва нам помогала, например, финансировала закупки муки и т.д. Потом Россия провела денежную реформу, а у нас оставались советские рубли. Надо было срочно искать выход, договариваться, решать воп-рос. Мы собрали все деньги в Республике и отвезли их в Россию, чтобы поменять один к десяти на новые рубли. Южная Осетия осталась в рублевой зоне.

– Этот момент, несомненно, сыграл свою роль в том, что Вас назначили Председателем Правительства.

– Людвиг Алексеевич Чибиров, будучи председателем Верховного Совета, чувствовал неэффективность системы распределения полномочий. Нужно было, чтобы исполнительную власть возглавил кто-то другой, а Председатель ВС осуществлял бы общее руководство. Он прислушивался к мнению Валерия Хубулова, они подбирали кандидатуру. Потом Казбек Кочиев, министр сельского хозяйства, посоветовал ему присмотреться ко мне, как к человеку воевавшему, хорошо знавшему всех полевых командиров, и способному навести порядок.

– Навести порядок не только в экономике, так? Это ведь был очень трудный период.

– Да, много грязи было. Мы начали работать, после утверждения Парламентом моей кандидатуры. Л. Чибиров оставил В. Хубулова моим замом, он курировал оборону, которая была очень слабая и нуждалась именно в такой твердой руке, таком высоком авторитете, как Валера. Не скажу, что у нас было полное взаимопонимание, но мы были едины во мнении, что надо менять многое, сам принцип работы руководящих органов, менять подходы, которые установила война. Я стал освобождать министров одного за другим – Нацбезопасности, объединявшего МВД, Оборону и КГБ, освободил руководителей МВД и госбезопасности, назначил других. Вопрос порядка в тот момент был самым болезненным. Я работал уже три месяца, но разборки и убийства, производные т.н. поствоенного синдрома, в городе не прекращались. Молодое поколение, бывшие защитники Отечества, заявляли, что они хозяева города. Привлекать их к уголовной ответственности тогда было утопией, действовали военные понятия, авторитеты, правоохранители (за исключением ОМОН) боялись их так же, как гражданские. Преступность зашкаливала. Да и вообще, местным ребятам было нелегко применять в их отношении силу, поскольку все они воевали, друг друга знали, и т.н. этика военного содружества мешала им быть до конца требовательными.

Решение было найдено следующее – ввести совместное патрулирование с Комендатурой города, являющейся составной частью ССПМ. Мою инициативу поддержал начальник штаба Миротворческих сил, после чего было принято решение о введении комендантского часа. Так, в ночное время стало проходить совместное патрулирование города представителями военной комендатуры и сотрудниками наших правоохранительных органов. Была также отстроена тюрьма, причем я лично принимал участие в бетонировании, и задержанные преступники теперь уже отправлялись в камеры, а не ходили по городу, как раньше, когда их некуда было сажать. В итоге идея с комендантским часом и совместным патрулированием сработала. Нам удалось сломать хребет преступности. Эта вынужденная мера дала очень хороший результат.

– Из кого еще состоял криминалитет? Например, были тогда «воры в законе» и тому подобное?

– Нет, были группировки, которые в то время враждовали между собой, делили то, что можно было присвоить, часто случались изнасилования, да и правоохранители порой сами превышали полномочия.

Параллельно борьбе с преступностью Правительство занималось банковской системой, открыли корреспондентский счет в Северной Осетии, в первый раз сформировали бюджет для Республики, налоговый кодекс... Мне оставили много задолженностей к моему приходу в Правительство. Было очень сложно. Придет к тебе, к примеру, педагог в кабинет и говорит, что нечем кормить детей и что делать?.. Страшное было время, может, вы и не помните.

– Помню. Мы получали зарплату в лучшем случае дважды в год.

– Я сам разработал бюджетные параметры, опираясь на тот опыт, который получил в советское время. Изучили опыт других стран и создали свою таможенную систему. У страны появились свои деньги, производились отчисления в бюджет, и мы смогли выплачивать хотя бы небольшие зарплаты. Вот примерно все, что я успел.

– А как состоялась Ваша отставка? Говорят, Вы единственный глава Правительства за всю историю Южной Осетии, который покинул должность добровольно, по собственному желанию.

– В 1996 году в Москве Б. Ельцин, А. Галазов, Л. Чибиров и Э. Шеварднадзе подписали «Меморандум о мерах по обеспечению безопасности и укреплению взаимного доверия между сторонами в грузино-осетинском конфликте», который предполагал осуществлять переговорный процесс с грузинской стороной, налаживание отношений, т.е. процесс урегулирования «конфликта». Я не вписывался в этот процесс, не видел в таком развитии своего места. И покинул должность в сентябре 1996 года, хотя у меня была сильная поддержка в Правительстве.

– Кроме того, еще до подписания «Меморандума», в феврале 1996 года в Южной Осетии разразился политический кризис.

– Это был очень опасный момент в истории нашей страны. Оппозицией Л. Чибирова были ребята воевавшие, известные, заслужившие признание и уважение, но предельно радикально настроенные и во внутренних делах, и во внешней политике. Россия к радикальным шагам в отношении Грузии не была готова и воевать с ней не собиралась, поэтому руководству приходилось вести взвешенную политику. На внешнюю политику России сильное влияние оказывала неоднозначная позиция министра иностранных дел Козырева, обострились проблемы российско-грузинского военного сотрудничества. Для самой России был очень сложный период.

Собравшиеся в районе Текстильной фабрики бывшие защитники и их сторонники требовали роспуска Верховного Совета. Я поехал к ним на переговоры. Омоновцы стояли близко к месту сбора, ситуация была накаленной, потому что накануне в столкновении с омоновцами был ранен один из представителей оппозиции, Джиоев, я сам помог донести его в больницу, но он скончался, а с противоположной стороны был уже убит омоновец Дзеранов. На площади стояли БТРы. Я предложил: «Если дело во мне, и если недовольство связано с моим руководством Правительством, я завтра же выступлю перед Парламентом и уйду в отставку». Отдал им свой пистолет и предложил решить вопрос мирно, не допустив столкновения. Никто не хотел кровопролития, они к этому не стремились, все понимали, что надо договариваться. Я пробыл там до утра, после чего пошел в Верховный совет, как и обещал, выступил перед депутатами, сказал, что ухожу в отставку. Сообщил им также о своем обещании оппозиции о том, что никого из них не арестуют. Временно задержанные Темо Цховребов, Алан Санакоев (Парчи) и другие были вскоре освобождены. Сразу за мной выступил Нафи Джусойты, затем Павел Догузов, они попросили не уходить в такой сложный момент, что сейчас не время. Они были старше меня, я прислушался к их мнению, потому что уважение таких людей дорогого стоит. Постепенно стараниями обеих сторон все успокоилось. Я передал Л. Чибирову полномочия по контролю над правоохранительными органами. Премьер-министр и без того имел большие полномочия и, если бы МВД и силовые ведомства контролировал я, то стоял бы выше председателя Верховного Совета по принятию решений. Это было бы неправильно.

– Вы покинули пост главы Правительства после перехода к президентской форме правления. Как Вы относитесь к необходимости возвращения к парламентской форме?

– Я считаю, что мы проиграли с этим переходом. Парламентская форма на 90% приведет нас в чувство, чтобы мы начали работу. Результат работы Парламента должен быть такой: наши внуки должны жить лучше нас. Я полностью уверен, что надо возвращаться к парламентской форме, потому что единоличное управление ломает государство, любой правитель постепенно превращается в наместника Бога.

Я всегда считал, что лучше всегда коллегиальность – сказать друг другу свое видение, обсудить сообща, задать вопросы, предъявить требования и назвать ошибки. Это, может быть, неприятно, но ты получаешь информацию, которую можно использовать, чтобы сделать все как можно лучше, объективную информацию. Она не должна восприниматься как враждебная. И, к слову, именно поэтому, при парламентской республике, когда зарождалась наша государственность, принимались оптимальные решения, потому что все решалось не одним человеком, а сообща, коллегиально.

К главе государства, как и в целом к руководителю, очень большие требования, особенно у осетин. Удовлетворять им непросто, он ведь представляет всех нас, всю страну. Когда я возглавил Правительство, были очень высокие требования к власти, друг к другу. Конечно, делали скидку на послевоенный период, но всем хотелось уже, наконец, начать жить благополучно. Мы стремились хотя бы оставить фундамент во всех сферах, создать основу. К примеру, в образовании делать ставку на действительно высококлассных специалистов, а не всеобщее высшее образование без качества. Надо выпускать и плотников, и каменщиков, а профтехобразование не популярно среди осетин, такой у нас перекос в менталитете. Также обязательно сотрудники правоохранительных органов должны иметь юридическое образование, чтобы они не позволяли себе превышение полномочий – наличие оружия еще не говорит о том, что ты прав. В сельском хозяйстве нужны точные расчеты, а не просто так выращивать пшеницу. Когда я работал, мы вырастили 1800 тонн зерна. Сдали в «Заготзерно» и пекли свой хлеб, т.е. происходил оборот средств, в производство были вовлечены и колхозы, и пекарня, люди работали. Помню, однажды мои оппоненты засунули живого червяка в буханку хлеба, чтобы продемонстрировать, что это непродуктивное производство, что местное зерно не пригодно и т.д., при этом они не объяснили, почему червяк не пропекся в печи J.

– Владислав Николаевич, Вы продолжите политическую карьеру?

– Встречный вопрос: Чего вы хотите от жизни?

– Благополучия своим родным и близким. А Вы?

– Мои дети взрослые, но внуки еще маленькие. Что я могу хотеть от жизни? Чтобы Южная Осетия была не захолустьем, а культурной страной. Чтобы уважение и æфсæрм по отношению друг к другу были, как во времена моей молодости, без хамства и распущенности. Я не считаю, что достиг выдающихся успехов в работе. Просто выполнял свои обязанности добросовестно, это была моя работа. И я все еще здесь, хотя чаще всего, отработав свой срок, некоторые руководители покидают Южную Осетию, перебираясь в места более пригодные для беззаботной жизни. Надо жить по совести, это самое главное. Это дает внутреннюю силу.

Инга Кочиева