Наша газета начинает выборочную публикацию воспоминаний одного из ярких представителей интеллигенции Южной Осетии середины прошлого века Умара Степановича Кочиева (Хъоцыты). У.Кочиев (1903 – 1985) инженер-строитель, кандидат технических наук. Принимал активное участие в становлении Советской власти на юге Осетии. Руководил строительством участков Сухум-Гагра (1938), Гори-Сталинир (1939) Закавказской железной дороги, мостов в Южной Осетии. Участник Великой Отечественной войны. Автор ряда научных работ. Работал на разных ответственных должностях в Южной Осетии. В воспоминаниях У.Кочиева история Южной Осетии предстает перед нами в воспоминаниях очевидца. Без прикрас и исторических измышлений.

(продолжение)

КРЫМСКИЙ ФРОНТ

К вечеру 26 января 1942 года мы прибыли в Керчь. Переночевав в Керчи в полуразрушенном доме, утром явились в штаб Крымского фронта. Здесь нас принял начальник Политуправления фронта, член Военного Совета, дивизионный комиссар Ф.А. Шаманин. Тов. Мехлис в это время находился на передовых позициях. Шаманин объяснил нам цель нашего прибытия в Керчь, которая заключалась в том, что мы зачисляемся в действующую армию в качестве штатных политработников, а не командированных на определенный срок.

После окончания процедуры ознакомления из кабинета Шаманина вышло 7-8 человек из посланцев ЦК, заявив, что не могут ехать на фронт, т.к. больны, сославшись кто на язву желудка, кто на боли в печени, и т.п. Трое из них все же были оставлены в Керчи для использования в редакции фронтовой газеты «Боевая Крымская», остальных же вернули в Тбилиси (судьба их мне не известна). Стоит добавить, что мы были назначены в 224-ую стрелковую (грузинскую дивизию) на должности политруков рот и батальонов…

Вскоре нас собрали снова и перед нами выступил прибывший Мехлис – начальник Политуправления Вооруженных сил СССР, представитель главнокомандующего, который сказал:

– Я только что вернулся с фронта, был на передовых позициях, подробно ознакомился с обстановкой на всех участках фронта, и должен сказать, что положение наше тяжелое. Немцы начали сбрасывать на наши позиции 1000 килограммовые бомбы, от взрыва которых образуются воронки величиной с наш дом (трехэтажный большой дом). Воображаете, какие приносит разрушения и потери. Зачастую бойцы, особенно националы, проявляют трусость, измену родине. Вы обязаны резко улучшить политическую работу в создаваемых нами национальных дивизиях. Для этой цели вы и прибыли сюда. Правда, я вас вытребовал в командировку, но, ввиду обострения положения на фронте, вы остаетесь в армии до конца войны. А если вам очень хочется домой, то, пожалуйста, хоть завтра же кончайте эту войну и марш домой, ха-ха-ха (гомерический хохот)!

Слушал я выступление Мехлиса внимательно и надо сказать, что оно многим из нас не понравилось по своему цинизму и легкомыслию.  Что значит «я вас вытребовал в командировку, но ввиду обострения положения на фронте, вы остаетесь в армии до конца войны»? Ведь со дня отправки депеши в ЦК прошло не больше недели и вряд ли за это время могло случиться на фронте нечто неожиданное и непредвиденное. Да и изначально было ясно, что командировка на фронт (а тем более на передовые позиции) – это фикция, и мы прекрасно догадывались, куда едем и зачем. Следовательно, Мехлис прибег к продуманному, но ничем неоправданному обману. С другой стороны, зачем ему понадобилось запугать людей, отправляющихся на передовые позиции тонными бомбами, оставляющими после взрыва воронки 15-ти метровой глубины? (Кстати, я лично ни на передовой линии, ни во втором эшелоне не видел такой воронки). Ведь его слова не могли способствовать поднятию боевого духа, а, наоборот создали у некоторых паническое настроение. Откровенно говоря, мне стало очень грустно от того, что судьба фронта была доверена такому как Мехлис…

…Этой же ночью мы, прошагав 10 км по мокрому снегу и глубокой грязи, изрядно нагруженными личными вещами, добрались до сел. Акмонай, где был расположен штаб дивизии. Как только вступили в село, начался интенсивный минометный обстрел, продолжавшийся до темноты. Мы все впервые оказались под таким жутким огнем. Особенно ужас наводил душераздирающий вой мин при приближении к нам. Когда раздавался взрыв мины, чувствовалось облегчение от того, что смерть миновала тебя. При этом обстреле не было людских жертв, только разрушено несколько домов…

…С первых же дней моего пребывания, я заметил, что командир части капитан Ковалев ни разу не побывал на передовой линии, в расположении двух наших рот. Это меня несколько удивило, и я ему сказал:

– Товарищ капитан, я хочу побывать на передовой, когда Вы собираетесь туда, я пойду вместе с Вами.

– А зачем Вы хотите побывать на передовой? С меня и с Вас никто этого не требует. Если Вам кто-нибудь нужен, вызовите его сюда. Там стреляют и очень опасно!

Я был поражен таким ответом и сразу же догадался, что причина такого ответа в трусости.

Личный состав дивизии состоял из грузин и только частично армян и осетин (из Грузии), за исключением разведподразделений, которые были укомплектованы в основном из русских и украинцев.

Как-то в частях получили приказ откомандировать из разведподразделений всех украинцев, в результате чего эти подразделения сильно поредели. В связи с этим нас – комиссаров частей – созвал комиссар дивизии и предложил каждому из нас представить к 15-00 список грузин-добровольцев, из особо благонадежных, желающих послужить в разведке. Но при этом предупредил, чтобы запись была сугубо добровольная. Я собрал, на мой взгляд, самых надежных саперов и, объяснив цель вызова, сказал: 

– Прежде чем записаться в разведчики, подумайте, что от разведчика требуется помимо бесстрашия, также трезвость ума, беззаветная преданность Родине и готовность выполнить любое трудное задание. Если вы не чувствуете в себе эти качества, то лучше не записывайтесь. Подумайте хорошенько и скажите свое слово.

После некоторого раздумья добровольцами записались только… два человека, и их данные я передал комиссару дивизии.

Однако, и так возвращаясь с чувством неудовлетворенности, я заметил, что около моей комнаты стоят эти два записавшихся. Через некоторое время обратились ко мне:

– Товарищ комиссар, – сказал один из них, – мы очень извиняемся и просим Вас вычеркнуть нас из списка добровольцев-разведчиков: мы еще раз подумали и пришли к выводу, что не сможем быть разведчиками…

Делать было нечего. Я снова пошел к комиссару дивизии и все время думал, как выйти из неудобного положения, в котором оказался. Однако, страшно волнуясь, набрался храбрости и доложил, что мои добровольцы пошли на попятную. Комиссар, заметив мое волнение, поспешил успокоить, заявив:

– Знаю, знаю! В других частях произошло то же самое!..

…Большое политическое и моральное значение имели подарки, присылаемые населением Грузии военнослужащим нашей дивизии. Подарки были следующие: куры засоленные, ветчина, чурчхелы, орехи, яблоки, лобио, чеснок, лук, вино, а также зимние шерстяные носки ручной вязки. День получения и раздачи подарков был истинно торжественный день. Особую радость проявляли к фасоли (лобио), и тот день, когда варили обед из лобио, был настоящий праздник. А один раз и вовсе прислали четыре большие бочки вина. При открытии их в трех оказалось кахетинское вино «Саперави», а в одной «чача» (водка), принявшая цвет коньяка от долгого хранения в дубовой бочке…

…Вечером, 27 февраля мы получили приказ командира и комиссара 224-ой дивизии, что в 07.00 дивизия вместе с остальными соединениями фронта переходит в наступление, для чего нам предлагалось: зачесть данный приказ личному составу части; накормить людей в 4 часа горячей и калорийной пищей; подготовиться к разминированию мест проходов нашей пехоты; навести переправы через противотанковые рвы и другие естественные препятствия для пропуска артиллерии и другой военной техники, а также транспорта. Мы должны были прорвать оборону противника, снять осаду Севастополя и дойти до Перекопа. Однако ночью, приблизительно в 22 часа, пошел сильный дождь (до этого стойко держалась сухая погода). Поэтому к моменту наступления наших частей дороги стали непроезжими для военной техники и транспорта – проезжей частью служила глина, превратившаяся теперь в высшей степени вязкое месиво, где застревали колеса. Да и для пехоты они оказались труднопроходимыми.

Во исполнение приказа в 5.00 командир и я выехали на лошадях на передовую позицию. В это же время наша артиллерия открыла интенсивный огонь по немецким позициям… На пути нам попадались застрявший транспорт и военная техника, которые с большими усилиями сдвигались с места живой силой. Изначально было понятно, что наступление при создавшихся условиях, несмотря на полную неожиданность его для противника, находится под угрозой срыва. Так и оказалось на самом деле: наши части немцев выбили с передовых позиций, но, продвинувшись на небольшое расстояние и, понеся большие потери, вынуждены были наступление приостановить. Надо сказать, что нашему успеху помешали не одни последствия дождя: были и другие причины, главная из которых – несомненное превосходство немецкой военной техники над нашей. И честно говоря, нам было, непонятно, почему, когда начался дождь время наступления не было перенесено.

…Вскоре после провала нашего наступления был получен приказ укрепиться на новых рубежах и готовиться к позиционной войне. Честно говоря, это обстоятельство сеяло тревогу среди комсостава. Ведь, если мы перешли к обороне, то это значит, что немец должен готовиться к наступлению, убедившись в нашей слабости, неспособности командования фронтом решать стратегические задачи. А сможем ли мы устоять против наступления противника, значительно превосходящего нас военной техникой и имеющего территориальные преимущества – он нас обстреливал с суши, воздуха и с моря, а мы могли обороняться только с суши…».

(продолжение в следующем номере)