Наша газета начинает выборочную публикацию воспоминаний одного из ярких представителей интеллигенции Южной Осетии середины прошлого века Умара Степановича Кочиева (Хъоцыты). У.Кочиев (1903 – 1985) инженер-строитель, кандидат технических наук. Принимал активное участие в становлении Советской власти на юге Осетии. Руководил строительством участков Сухум-Гагра (1938), Гори-Сталинир (1939) Закавказской железной дороги, мостов в Южной Осетии. Участник Великой Отечественной войны. Автор ряда научных работ. Работал на разных ответственных должностях в Южной Осетии. В воспоминаниях У.Кочиева история Южной Осетии предстает перед нами в воспоминаниях очевидца. Без прикрас и исторических измышлений.

ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА

В первых числах апреля 1941 года я начал работать секретарем Юго-Осетинского Обкома КП (б) Грузии по промышленности и транспорту… Моя работа в Обкоме совпала с периодом безудержной агрессии гитлеровской Германии против стран Западной Европы, Балкан и Скандинавии. Над Советским Союзом нависла угроза войны. О напряженности международного положения нашей страны свидетельствовал тот факт, что И.В. Сталин 6 мая 1941 г. был назначен по совместительству председателем Совета Народных Комиссаров СССР. Страна должна была работать очень напряженно, чтобы война не застала нас врасплох. Все партийные и советские органы работали до глубокой ночи. Самоотверженный труд рабочих и служащих обеспечивал выполнение и перевыполнение плана работ по всем отраслям народного хозяйства.

14 июня во всех газетах было опубликовано заявление ТАСС о том, что иностранная печать утверждает, будто Германия сосредотачивает свои войска на Советской границе для нападения на СССР. ТАСС уполномочивался заявить, что эти слухи не соответствуют действительности, и они распространяются враждебными силами для развязывания войны между СССР и Германией. Нетрудно было догадаться, что заявление ТАСС предназначалось для успокоения населения, которое по ряду признаков (небывалые военные сборы, резкое ухудшение снабжения населения продуктами питания и промышленными товарами и др.) чувствовало приближение войны.

На восьмой день после опубликования сообщения ТАСС – 22 июня произошло вероломное нападение фашистской Германии на Советский Союз. Началась ужасная война – Великая Отечественная война 1941-1945 гг.

В этот день (воскресенье) я с утра находился в Обкоме у себя в кабинете, был занят какой-то срочной работой и выключил радиоприемник. И вдруг открывает дверь секретарша Цховребова Вера и со слезами на глазах произнесла:

– Умар Степанович, война! Только что выступил Молотов по радио! Владимир Гедаванович (первый секретарь Обкома Цховребашвили) просит Вас к себе.

Это известие отозвалось у меня в сознании ударом электрического тока. Придя немножко в себя, иду в кабинет Цховребашвили  и  там  застаю В.И. Хубаева (председателя ЦИК-а), С.Н. Санакоева (второго секретаря Обкома) и А.С. Квливидзе (уполномоченного КГБ по Юго-Осетии). Еще раз послушали выступление Молотова (оно повторилось несколько раз с маленькими перерывами). Мы все были подавлены случившимся внезапным вероломным нападением немецких фашистов на нашу Родину. Каждый из нас чувствовал, что вряд ли нашей стране удастся не быть вовлеченной в войну, бушующей в то время в Европе, но не думали, что нам навяжут войну так рано. И вдруг мне вспомнился разговор, который произошел сравнительно недавно у меня с одним ответственным работником.

Это было в конце марта 1941 г. Я ехал поездом Москва – Тбилиси в двухместном купе международного (спального) вагона. Когда поезд тронулся, я предложил своему соседу позавтракать со мной. Он с удовольствием согласился, и мы начали завтракать. У обоих оказались закуски и выпивка. За трапезой мы познакомились, и беседа приняла весьма интимный характер. Он оказался ответственным работником коммунистической  партии;  ехал  в  Ростов для проведения по партийной линии краевого совещания по сельскому хозяйству (фамилию его, к сожалению, не помню). Когда он узнал, что я старый член ВКП(б) и ответственный работник, то разоткровенничался и сказал мне следующее:

– Сейчас идет война двух лагерей между собой – лагеря фашизма и лагеря капитализма. Наша задача заключается в том, чтобы разжечь эту войну, ибо и фашизм наш враг и капитализм тоже. Однако для нас фашизм более опасен и поэтому, когда воюющие лагеря достаточно ослабеют, мы тогда ударим по фашизму. Этот момент вот-вот скоро наступит.

Тогда на эти слова я не обратил внимания, ибо подумал, что они были сказаны под влиянием выпитой водки.

Забегая вперед, должен признаться, что эти же слова мне вспомнились в 1944 году в бытность мою в германском плену, дело было так. Как-то в разговоре со мной вахман, охраняющий нас (группу военнопленных) немец, в сердцах выругал зачинщиков войны, которая принесла немецкому народу большое горе и полное разорение. Я не вытерпел и сказал ему:

– А почему немцы напали на Советский Союз?

Он посмотрел на меня с сожалением, покачал головой и сказал:

– Боже мой, это же советская пропаганда! Не немцы напали на СССР, а русские собирались напасть на Германию, и поэтому мы вынуждены были предупредить ваше нападение.

Вот, оказывается, как немецкому народу объяснили причины нападения Гитлера на СССР!

…Немного придя в себя, мы начали обсуждать, какие мероприятия следует провести в связи с началом войны. Было решено направить всех членов бюро Обкома на важнейшие объекты и участки работ для разъяснения задач трудящихся в создавшейся ситуации.

Я поехал на строительство оросительного канала, которое выполнялось колхозниками в качестве трудовой повинности. Собрал всех колхозников и произнес перед ними короткую речь о вероломном нападении на нас фашистской Германии. Им было предложено разойтись по домам и быть готовыми оказать необходимую помощь Родине в развязанной гитлеровцами войне.

Возмущенные коварным нападением Гитлера, трудящиеся нашей области, полные решимости защитить свою страну, не дожидаясь призыва на военную службу, начали осаждать райвоенкоматы с требованием отправить их добровольцами на фронт. Даже многие ответственные работники партийных и советских органов, имеющие брони, записались и отправились на фронт добровольцами.

Однажды, это было 15 июля, около 8 часов вечера, идя на работу после обеда, возле гостиницы заметил, как группа очень взволнованных и суетливых милиционеров в полном вооружении садились на грузовик. Когда я спросил у старшего группы: «В чем дело, что случилось?», он ответил:

– В Знаурском районе высажен вражеский десант!

Я сейчас же прибежал в Обком и узнал, что Цховребашвили, Хубаев, Квливидзе и Каджаев час тому назад выехали срочно в селение Авнеу по какому-то чрезвычайному событию. Но никто конкретно ничего не знал. Тогда я сразу соединился по телефону с Авнеуским сельсоветом, но на месте никого не оказалось кроме сторожа. Как я ни старался, сторож ничего определенного сказать не мог, за исключением того, что в кустах засели какие-то вооруженные люди, говорящие на непонятном языке и открывающие огонь по нашим милиционерам при их приближении. Весть о том, что в Авнеу высажен десант быстро распространилась по городу. А вскоре в Сталинирскую больницу привезли тяжело раненного уполномоченного управления НКВД ЮО Каджаева Ефима Росебовича, который сразу же скончался.  

Около 12 ч. ночи позвонил из ЦК КП (б) Грузии секретарь Топуридзе и спросил, где находится Цховребашвили. Я ему ответил. Через несколько минут позвонил Председатель Комитета Госбезопасности Грузии Рапава и сказал:

– Товарищ Кочиев, с Вами говорит Рапава. Ради Бога проинформируйте меня, что у вас происходит. Звоню в УКГБ и УНКВД, и никто не отвечает. В чем дело? Мне позвонили из ЦК и спрашивают, что случилось в Юго-Осетии.

Когда я ему рассказал все, что знал о случившемся, он спрашивает:

– Какая помощь вам нужна: не послать ли к вам какую-нибудь воинскую часть?

– В этом, пожалуй, нет необходимости, – ответил я, – во-первых, вместе с Цховребашвили на операции находится начальник гарнизона г. Сталинир и он до сих пор не дал приказа о переброске воинской части в Авнеу, а, во-вторых, товарищ Цховребашвили бы обязательно поставил в известность Обком о необходимой помощи.

Поздней ночью стало известно, что был убит еще один человек. А утром, к часам 9-ти, вернулись из Авневи Цховребашвили, Хубаев, Квливидзе и стало достоверно известно следующее.

Днем, в жаркую пору, в селении Авневи, когда все были на полевых работах, появился молодой красноармеец в полном вооружении и попросил на ломанном русском языке у одной старушки воды. Старушка, увидев молодого бойца, разжалобилась, и вместо воды напоила его вином. Сильно охмелев, боец начал выкрикивать на своем языке (потом он оказался ингушом) какие-то слова и стал двигаться на север к горам. На его крик сбежались колхозники, и кто-то, приняв ингушский язык за немецкий, подал мысль, что этот тип никто иной, как немец, выброшенный десантом. И когда вооруженные колхозники-ополченцы приблизились, к нему, он убежал, отстреливаясь, и спрятался в кустарнике у села Убиат. Затем позвонили об этом случае в Сталинир и Знаур в несколько преувеличенном виде. Прибывшее милицейское подразделение во главе с Каджаевым блокировало место укрытия преступника, и ему было предложено сдаться. Тот отказался. Тогда Каджаев вышел из укрытия и во весь рост двинулся на него. Тот выстрелил, и Каджаев упал, тяжело раненный. Тогда к нему начал ползти зам.начальника Цховребов Илья Бибоевич, чтобы вытащить Каджаева для оказания ему медицинской помощи. Однако меткая пуля дезертира (как потом выяснилось, этот ингуш служил в одной из Сурамских частей и дезертировал с целью пробраться к себе на родину) сразила Цховребова насмерть. Тогда решили подождать и брать преступника утром.

Однако, когда утром прочесали кустарник, то дезертира не обнаружили. Начали  осматривать  все  кругом, и нашли в одном месте брошенную винтовку, в другом месте патронташ, а затем ботинки....

Через пару дней преступника нашла милиция Карельского района спящим в винограднике. По приговору трибунала его расстреляли…

Между тем, в городе проводилась необходимая работа. В частности, три школы города Сталинир были оборудованы под военные госпитали. Комплектация их медицинским и обслуживающим персоналом были закончены к 20-му января 1942 г., а 21 января, вечером, на станцию Сталинир уже прибыл первый эшелон раненных бойцов.

В эту ночь, в десять часов вечера, мне позвонил из ЦК Топуридзе и сообщил:

– Тов. Кочиев, Вам предстоит командировка на Северный Кавказ. Поэтому одевайтесь потеплее и выезжайте завтра на заседание Бюро ЦК Грузии в Тбилиси.

– На какой срок и куда предстоит командировка?

– Месяца на полтора. На Северный Кавказ.

Я не стал уточнять место и цель командировки, но у меня промелькнула мысль, что, наверное, я понадобился на восстановительные работы транспортов недавно освободившихся от оккупации районов Ростовской области.

Ровно  в  10  часов  утра  началось  заседание  Бюро ЦК КП (б) Грузии,  где присутствовали вызванные ответственные работники, численностью около 50 человек.

Тов. Чарквиани, открыв заседание, зачитал телеграмму представителя Ставки Верховного Главнокомандования начальника Политуправления Вооруженных Сил СССР Мехлиса Л.З., адресованную первому секретарю ЦК КП (б) Грузии Чарквиани. Он просил командировать на Крымский фронт ряд ответственных партработников для усиления политработы в национальных частях.

В этот же день нам выдали военное обмундирование, командировочные удостоверения. Вечером погрузились в специально выделенные мягкие вагоны поезда Тбилиси – Краснодар и ночью двинулись в путь (через Баку).

25 января ночью мы уже были в Краснодаре, а 26 числа утром прибыли в Новороссийск. Здесь нас посадили в военный катер, оснащенный зенитной артиллерией. На море бушевал шторм и сразу почти всех нас начала одолевать морская болезнь. А тут еще на нас налетела немецкая авиация и начала бомбить катер. День был очень пасмурный, черные тучи спускались низко, но это не спасало нас от бомбежек. Зенитки яростно обороняли нас. Налеты вражеских самолетов повторялись несколько раз, вплоть до прибытия в Керчь, но мы остались невредимыми: видимо низкая облачность и штормовое море спасло нас от гибели...

(продолжение следует)