Каждый год, 30 октября отмечается День памяти граждан, ставших жертвами преследований по политическим мотивам. Для жителей бывшего СССР эта дата преимущественно ассоциируется с политическими репрессиями Сталинской эпохи 30-х годов ХХ века. Трагическими страницами отметился этот период советской истории и в Южной Осетии. Сотни представителей осетинского народа были уничтожены только за то, что стремились к национальному единству.

Сегодня можно много говорить о том, насколько соответствовала здравому смыслу та жестокость и безапелляционность, которые были в основе репрессий Сталинской эпохи. Можно понять расстрелы и ссылки в отношении политических оппонентов, но как объяснить, скажем, смертный приговор крестьянину Калужской губернии за то, что он… регулярно посещал церковь?

По результатам работы в архивах профессору К.Дзугаеву удалось выяснить, что в списке репрессированных по Южной Осетии наличествует 406 человек. В том числе: осетин – 251, из них к высшей мере наказания приговорено 108 человек, что составляет 48,65 % от общегоколичества судебных решений. Для сравнения – процент расстрелянных по остальным регионам СССР составил в среднем лишь 9,6%.

Осетия вообще оказалась в лидерах среди регионов СССР по количеству приговоренных к смерти. Например, в Северо-Осетинской АССР в ноябре 1941 года исполнения смертного приговора ожидали 796 осужденных, это было самое большое количество по всему Советскому Союзу. В той же Грузии – 395, в огромной по территории и населению Волгоградской области – 144 человека, в Казахстане – 396, Молдавии – 420 граждан, осужденных на расстрел.

В Южной Осетии репрессивные меры по большей части коснулись граждан, которые выступали за объединение Южной и Северной Осетии, высказывались за сохранение использования осетинского языка в официальной сфере, критиковали грузификацию горного края. Именно в годы государственного террора 30-х годов по этой причине была уничтожена лучшая, пассионарная часть осетинской интеллигенции. Как пример, дело первых руководителей Юго-Осетинской автономной области, первого секретаря областного комитета компартии Б.Таутиева и председателя ЦИК И.Джиджоева. В основе уголовного дела – проводимая ими политика по объединению Осетии. Правда, эта причина в обвинительном заключении практически никогда не упоминалась, ее заменяли фантастические измышления.

7 июня 1938 года в Сталинире (Цхинвале) состоялся пленум Компартии Южной Осетии, на котором выступил первый секретарь Обкома Владимир Цховребашвили. Он сменил на этом посту расстрелянного годом ранее Бориса Таутиева. В своей речи Цховребашвили практически повторил обвинительное заключение грузинского НКВД в отношении репрессированных представителей Южной Осетии. «В Юго-Осетии была вскрыта и ликвидирована правотроцкистская контрреволюционная организация, возглавляемая бывшими секретарями обкома Таутиевым, Хубаевым и председателем ЦИК Джиджоевым и объединяющая все вражеские силы по автономной области, как то: меньшевиков, троцкистов, гвардейцев, бичераховцев и прочую сволочь. Эта контрреволюционная организация проводила вредительство в сельском хозяйстве, животноводстве, промышленности, народном образовании, в торговле, связи, здравоохранении и других областях и подготавливала вооруженное восстание против советской власти. Они готовили террористический акт над руководителями партии и советской власти. Наша советская разведка, руководимая Сталинским Наркомом тов. Ежовым, под руководством партии, разоблачила этих гнусных предателей и раздавила железным каблуком», – докладывал с пафосом Цховребашвили.

Еще одной «расстрельной статьей» было обвинение в сотрудничестве с вражескими разведками. Такими подробностями пестрит дело Александра Тибилова, ученого и известного общественного деятеля Южной Осетии (расстрелян 10 ноября 1937 г.). «Материалами следствия изобличается в том, что с 1930 г. по день ареста он состоял в сети одной из иностранных разведок, занимался шпионажем и вел контрреволюционную вредительскую работу, получая за это денежное вознаграждение», – указано в материалах следствия. Приговор: расстрел с конфискацией личного имущества.

Порой содержание пунктов обвинения в некоторых уголовных делах напоминает отрывок из шпионского романа. Для примера, небольшая цитата из дела одного из репрессированных осетин юга нашей Родины: «Материалами следствия изобличается в том, что с 1921 года по день ареста состоял агентом двух иностранных разведок, занимался шпионской и диверсионно-вредительской работой, а также вел вербовку контрреволюционных элементов для формирования повстанческих кадров на случай войны в СССР. Состоял на положении резидента одной из иностранных разведок, втянул в свою шпионскую, диверсионно-вредительскую сеть 8 человек, из них 6 завербовал сам. За свою работу получил в виде вознаграждения от иностранной разведки 24 тысячи рублей», – такое ощущение, что разговор идет о Джеймсе Бонде, а не о простом строителе. По сравнению с этим формулировки «бывший эсер», «бывший меньшевик» или «троцкист» не выглядят сколь-либо зловещими.

Иногда машина репрессий, к счастью, давала осечку. В январе 1942 года был арестован уроженец с.Гуфта Джиоев Матвей Леванович, заведующий ларьком. Неизвестно, в чем его обвиняли по политической статье, но уже в феврале он был освобожден с формулировкой: «дело прекращено за недоказанностью обвинения». Возможно, по той причине, что маховик репрессий с ремаркой «расстрел», который пришелся на 1937-38 гг., к сороковым годам стал замедляться. Но даже в 40-50-х годах любой человек мог оказаться в центре внимания компетентных органов, и порой по ложному навету.

Жертвой таких обстоятельств едва не стала и Марта Плиева, знаменитая председатель горного колхоза-миллионера селения Рук. В 1947 году ее обвинили в расхищении колхозного имущества и даже в укрывательстве… дезертиров. К счастью для нее, проверка показала, что все обвинения были клеветой. Самое удивительное то, что авторы анонимки, которых удалось выявить, были наказаны – они были сняты с работы и исключены из партии.

…Прошло время. Понятно, что сгоревших в огне репрессий нам уже не вернуть, но мы должны помнить об исключительной ценности человеческой жизни, даже в сравнении с любыми политическими задачами.

Коцты Х.