В минувшую субботу, 30 сентября в Абхазии прошли торжества по случаю Дня независимости и 30-летия победы в грузино-абхазской войне 1992-1993 годов. Состоялось много самых разных мероприятий, в том числе и военный парад. Было много гостей, среди почетных – и Президент РЮО Алан Гаглоев. Кроме того, на праздничные мероприятия из Южной Осетии прибыли бойцы, принимавшие активное участие в освобождении Абхазии и проявившие отвагу и героизм для спасения братского народа. В те времена в этих краях в качестве военного корреспондента довелось побывать и мне.

Желание поехать в Абхазию было осмысленным и осознанным, но осуществить его оказалось не так просто. С одной стороны, хотелось самому оценить обстановку, сравнить с тем, что пришлось пережить нам, рассказать о мужестве наших добровольцев. С другой стороны, считал должным морально поддержать тех, кто оказался в тяжелом положении, к тому времени у меня уже было много знакомых среди абхазских коллег. Но попасть в воюющую Республику было очень непросто. Помог случай. В Гудаута, забрать «бесланский отряд», летел наш вертолетный ас Инал Остаев. Он то и согласился доставить на место... В Абхазии, в свой тот приезд, я находился в общей сложности около двух недель, в августе-сентябре 1993 года. Затем были и другие поездки. А тогда пришлось много поработать, сильно, в буквальном смысле, попотеть. Были выезды на линию фронта, встречи с руководством Республики, полевыми командирами, бойцами интернациональных отрядов, знакомства с новыми людьми, долгие беседы на самые разные темы. В результате появились статьи, интервью, телепере­дачи, аналитические записки, другой СМИшный материал.

Тогда же появилась документальная повесть «Абхазс­кие встречи». И тут больше преследовалась цель не кому-то и о чем-то рассказать, а, скорее, сохранить на бумаге все то, что довелось увидеть и услышать, что пришлось пережить. Сохранить, особо не рассчитывая на коварную па­мять, места, имена, обстоятельства, запахи и звуки, ощущения и настроения. Все увиденное было обдуманно и осмысленно. Впечатления – сгруппированы и проанализированы. Собранный материал появился в виде статей и интервью в различных газетах, а в виде телерепартажей и авторских передач его просмотрели телезрители в Цхинвале, Владикавказе, Нальчике и Сухуме. Сегодня, чтобы хоть как-то вернуться в те тревожные, но памятные дни предлагаю несколько отрывков из той же повести «Абхазские встречи».

Фронтовые и прифронтовые пункты нашего времени во многом схожи друг с другом, будь то Закавказье, Карабах или Приднестровье. Один и тот же звуковой фон: практически не прекращающаяся автоматно-пулеметная стрельба, переме­жающаяся разрывами снарядов той или иной мощности и различной степени интенсивности. Что касается чисто зрительных проявлений, то они ха­рактерны наличием на дорогах военной техники, отсутствием стекол на окнах домов, женщины преимуществен­но одеты в черное, мужчины – в военную форму различного цвета и фасона, нередко с оружием, которое и не пыта­ются скрыть.

Не составляла в этом плане исключение и Гудаута летом 1993 года, разве что на тот момент стрельба приутихла. Городок этот, нежданно-негаданно ставший столицей Абхазии, взвалил на себя все бремя по приему беженцев, обустройству правительственных служб. То, что справлялся он с трудом, было видно невооруженным взглядом. Да это и неудивительно. Пойди, размести здесь все приличествующие суверенной Республике министерства, ведомства, пар­ламентскиеи военные структуры, другие организации!

В здании городской почты, например, в то время размещались: администрация и некоторые кафедры университета, Комитет по внешним связям, Комитет по репатриации, Военный суд, Военная прокуратура, отдельные службы Министерства иностранных дел – это только то, что я успел отметить. Спасало то, что Гудаута находится в курортной зоне, что предполагает наличие здравниц, в которые, в условиях отсутствия отдыхающих, были заселены люди, об отдыхе не помышляющие.

Мои первые встречи на абхазской земле также напря­мую были связаны с войной. Не успели мы приземлиться на аэродроме и прибыть в пансионат «Осетия» – место дислокации нашего батальона – как были приглашены за по­минальный стол. Справляли поминки по одному из полевых командиров абхазской армии. За столом преимущественно сидели боевые друзья и соратники. Не было пышных слов и нарочитой театральности. Застолье продолжалось недолго. Выпив за упокой погибшего, и похватав свои ав­томаты, бойцы отправились туда, откуда только что при­были – на передовую...

Трудно сказать, кого в Гудаутах больше: местных жителей, беженцев или тех, кто прибыл на помощь Абхазии. Но место нашлось для всех. Пожалуй, в городе нет ни одного дома, ни одной квартиры, где бы не проживали две-три, а то и более семей. Заметна нехватка постельных принадлежностей, посуды, других атрибутов быта. С этим свыклись, и не это, конечно, главное. О том, что в дефиците простые стаканы, вспоминают только тогда, когда собираются пить кофе – напиток более чем традиционный в этих краях.

В Гудаутах достаточно много столовых, и все они бесплатные. Правда, пища в них особым изобилием и разно­образием не отличается. Помимо разных каш и чая, запом­нился суп зеленого цвета, сварганенный из израильского порошка. Но обстановка здесь очень домашняя. Обслуживающий персонал всех встречают с искренним радушием, уго­щая, обязательно скажут несколько добрых слов, как родному человеку. Уже это настраивает на особый лад и бойцов, и спасающихся от военных бед. С режимом питания все свыклись и это тоже издержки военного времени. Спасает рынок, который хоть и не предлагает всех разносолов, но достаточно дешев.

Если Гудаута напрямую от военных действий не пост­радала, то следы все отчетливее проступают по мере при­ближения к передовой, начиная с Нового Афона. Особо дос­талось Эшерам. И только буйная зелень скрывает раны, нанесенные пулями и снарядами.

На передовой после прекращения огня все буднично. Каждый занимается своим делом, время от времени пог­лядывая в сторону Сухума. Хоть это строжайше запреще­но, в отсутствии командиров поднимаюсь на нижний Гумистинский мост. В пятистах метрах – окраины Сухума, чуть ближе – позиции грузинской армии. Ходят здесь по одним им ведомым тропам – все вокруг заминировано. Со мной молодой оператор абхазского телевидения. Ис­кушение снять репортаж прямо на мосту превысило все риски и запреты. Останавливало только одно, что с любой из Сухумских высоток снайпер мог шарахнуть по видео­камере. Но и здесь выход был найден. Встал перед каме­рой, взял микрофон и стал пятясь переходить мост, ведя репортаж, а заодно прикрывал камеру. Случил­ся тут и один казус. Откуда-то к нам выскочил рыжий, загорелый субъект и попросил снять и его. Поведал исто­рию о том, что сам он немец, приехал проведать друга, а тут война.Оказалось, что друга его уже до этого убили и он решил остаться и довоевать за него. Внутренне я возликовал, предчувствуя, какой материал может получиться. Но тут наш фигурант перебежал на грузинскую сторону и скрыл­ся в траншее. Заснятый эпизод пришлось выбросить...

Становлюсь невольным свидетелем процесса обмена трупами. Первыми передавала абхазская сторона. Трупы были помещены в гробы и каждый был идентифицирован. Чуть позже с грузинских позиций появился белый флаг и к мосту на носилках поднесли абхазских бойцов. Хотя тру­пами, строго говоря, то, что покоилось в целлофановых мешках, можно было назвать только условно. Какие-то фрагменты тела, кости, обрывки одежды. Кому все это при­надлежало – определить нет никакой возможности, хотя все бойцы абхазской армии носят медальоны, по которым можно точно определить их владельца.

Обращает на себя внимание мужчина с длинной густой бородой. Он долго и внимательно осматривает каждый клочок, принесенный с другой стороны Гумисты. На лице его полное отчаяние. «Я уже две недели нахожусь здесь. Прошу, чтобы вы­дали мне труп моего брата. Домой, в село, в отцовский дом мне дороги нет, пока я его не найду. Там уже все гото­во для похорон. Сказали: привези труп грузина – тогда обменяем. Поехал в Шрому. Там под огнем выволок труп грузинского бойца. Как мог одел его, привел в порядок, положил в гроб и переправил им. А теперь мне дают вот это (он показывает на носилки) и говорят, что это мой брат. Кто мне докажет, что это он? Никто не докажет. Как своего брата я это хоронить не могу. Но не похоронить это тоже не могу – это не по-людски. Получается, что я должен похо­ронить неизвестно кого и неизвестно что. В конце-кон­цов вообще не ясно, комупринадлежат эти останки. Быть может, они к абхазам вообще никакого отношения не име­ют», – сетует мужчина.

Еще одна горестная примета войны – пленные. Удалось посетить одно из мест их нахождения – асфальтированная площадка, огороженная металлической сеткой и под навесом. Здесь находилось до сотни военнопленных – разного возраста, из разных районов Грузии. Старший по званию в чине генерала. С ним и его сын… Все они были захвачены в районе Сухумской ГЭС. На вопросы отвечают охотно. Какой-то подавленности, следов насилия нет. Они считают, что свое уже от­воевали – для них война закончилась и не сегодня-завтра их обменяют. Говорят, что в абхазов не стреляли. Спрашивает­ся, кто же тогда вел девятичасовой бой, в результате кото­рого погибло шестеро, и было много раненых? Тут подоспел обед, и оказалось, что кормиться пленные будут той самой пищей, которая подается в столовой для абхазских бойцов.

Что еще характерно для военного времени – появление легенд. В разных местах от разных людей я слышал одни и те же истории, которые уже смело можно причислить к легендам. Здесь вам расскажут о бойце, который подор­вался на мине, лишившись обеих ног. Придя в себя, пере­вязав раны и сделав себе обезболивающие уколы, пополз в сторону Гумисты. Когда ему попытались помочь, он дос­тал гранату (есть вариант - пистолет) и заявил, что подор­вет (застрелит) первого, кто к нему подойдет. В течение двух часов на руках полз он до реки, и только достигнув ее, разрешил поднять себя на носилки… Слышал я и об одном из командиров осетинского ба­тальона, который при малом росте и весе взвалил на себя раненого весом под сто килограммов, которого никто не рисковал вынести из-под огня, и доставил до абхазского тыла…

На рыночную площадь лихо вырулила видавшая виды БМП. Броня густо облеплена бойцами разного возраста и пола. Пытаюсь определить их национальную принадлеж­ность. На рукавах гимнастерок и панамах медсестер алан­ская символика. На борту самого БМП – эмблема армии Конфедерации, а на одном из люков – знакомый профиль одинокого волка. Пойди, разберись.

Подхожу, представляюсь. После короткого знакомства все становится ясным. Командир Бибо и механик-водитель из Владикавказа, башенный стрелок из Гудаута, среди экипажа еще и кабардинец. Таким оказался состав знаменитой «ноль-девятки». Ратных дел за ними скопи­лось много, да и сами по себе каждый из них – личность весьма любопытная.

Самому молодому на вид лет 17-18. Но ему доверена башенная пушка и пулемет. Несмотря на малый рост и детское лицо, характер у него крутой, в чем мне вскоре довелось убедиться. Сказал, что зовут его Малыш. В газетах я уже до этого читал о некоем героическом Малыше, но Бибо уточнил, что таких малышей здесь много, а этот – их личный. На мой вопрос этот Малыш ответил, что его всегда ставят в середину между двумя «стариками» в качестве защиты.

Впоследствии довелось встретиться и с другими «Ма­лышами». С легкой руки того – телевизионного Малыша – их стало достаточно много.

Как забудешь 14-летнего Ирбега из Мизура. Ну, ничего в нем нет боевого. Доверчивое лицо сельского паренька. Рукава не по размеру большой камуфляжки закатаны до предела. На поясе штык-нож, кажущийся громадным по сравнению с небольшим ростом его владельца.

Нашим, цхинвальским Малышам, лет поболее – от 17 до 20. Есть такие, которые здесь уже давно. Некоторые так и «не рассчитались» со школой.

Всех здесь волнует судьба этих Гаврошей нашего вре­мени. Что ждет их, какое у них будущее? Успокоило одно: в беседах с ними не заметил озлобления, крайних сужде­ний. Беседуют обычно на самые мирные житейские темы. И ничто, положенное по возрасту, им не чуждо. А то, что любят оружие – так ведь это нормальное чувство для большинства мужчин любого возраста. Есть у Малышей еще одно преимущество – переход от мирной жизни к боевой и обратно для них совершается быстрее и безболезненнее. Да и адаптируются к услови­ям войны они легче.

О национальном лидере абхазов – Владиславе Григо­рьевиче Ардзинба – известно далеко за пределами его Роди­ны. Эта харизматичная личность сплела в себе все: народ­ную мудрость, твердый характер, глубокие знания, личное мужество, а главное – понимание своего предназначения и готовности взять всю ответственность за судьбу своего народа. Вокруг него сплотился народ, готовый идти до конца. В свою очередь, каждым сво­им словом, каждым шагом он полностью оправдал народное доверие и еще при жизни стал национальным символом. Большое впечат­ление производило то, как относились к нему люди. Неза­висимо от социального слоя, личностных интересов, про­фессиональной принадлежности, каждый, когда речь шла об Ардзинбе, выражал крайний пиетет и уважение.

Зная, что резиденция Владислава Ардзинба временно находится в Гудаутах, я не мог не помышлять о встрече с ним и на этом построить хороший журналистский мате­риал. Рассказал о своем желании Кристиану Бжания, который исполнял тогда должность то ли помощника, то ли пресс-секретаря Владислава Григорьевича. Тот сразу ответил, что такой вариант маловероятен, посколь­ку глава Республики, в тот период, интервью не дает даже представителям московских «центрушек», но пообещал «тему прозондировать». Чуда я не ожидал, но оно произо­шло. Через день Кристиан сообщил, что согласие на встре­чу получено и указал время. Понятно, что я был в пол­ном восторге и, по-дурости, поделился своей радостью с со­седями по журналистскому блоку. Те, неделями томящиеся в полной невостребованности, сильно возбудились и стали просить, чтобы я заб­рал их с собой. Тут я с ужасом понял, что моя выстрадан­ная встреча может провалиться. В итоге от своих коллег, ближе к назначенному времени, мне пришлось ­бежать, ретировавшись через окно. Такова она суровая журналистская действительность…

Резиденция Ардзинба располагалась в просторном част­ном двухэтажном доме с балконами и переходами, с са­дом и стоянкой для машин. Кстати, самих машин и при­сутствие охраны обнаружить было трудно. На всем вто­ром этаже размещались секретарь, помощник и двое из службы обеспечения безопасности. Меня и телеоператора, которого я забрал с местного телевидения, сразу провели к Владиславу Григорьевичу.

Удивила будничность происходящего. Как будто не бы­ло за стеной большой войны. Никаких военных карт, дру­гой боевой атрибутики. Хозяин кабинета умиротворен и как-то по-домашнему настроен. Под запись интервью за­няло минут пятнадцать, затем наша беседа продолжалась еще два часа. Поразило, что за все это время нас ни разу не прервал приход посетителя или звонок телефона.

Напоследок я выразил надежду, что наша следующая встреча и новое интервью состоится в уже освобожден­ном Сухуме. Владислав Григорьевич вполне серьезно обна­дежил меня в этом и слово свое сдержал, согласившись встретиться со мной через два года в своей резиденции в абхазской столице. И если бы не преждевременный его уход из жизни, наши встречи обязательно имели бы продолжение. Телеинтервью, несмотря на рез­кость некоторых суждений и выраженное отношение к известным политическим фигурам, имело успех, и было показано по нескольким телеканалам…

Информационной службе в Абхазии отводится одна из первостепенных ролей. Это заметно по всему, и, прежде всего, по отношению к работникам этой сферы. Авторитетом они пользуются громадным, поэтому и помощь к ним идет отовсюду. И отношение такое, конечно же, пост­роено не на пустом месте. Во-первых, все здесь понимают, что от эффективности работы средств массовой инфор­мации зависит оперативность и качество передачи досто­верных сведений о событиях в Республике – а это, в ко­нечном итоге, формирует общественное мнение со всеми вытекающими из этого политическими, военными, экономическими и т.д. последствиями. Во-вторых, на информационную службу, как в армию, призваны лучшие интеллектуальные кадры нации. Поми­мо профессионалов, здесь сосредоточены преподаватели ВУЗов, деятели культуры, научные работники.

Расположенный в здании местной администрации Рес­публиканский пресс-центр является, по сути, не только средоточием всех информационных потоков, он превра­тился в своеобразный клуб. Людей притягивает сюда, как магнитом. Здесь можно узнать все новости, отсюда можно позвонить в различные места, точно узнать о положении на фронтах, здесь же расскажут о том, что го­ворит или пишет то или иное издание, вещает та или иная радиостанция. Пресс-центр принимает и отправляет гос­тей. Здесь и накормят, и определят на ночлег. Решаются и иные, чисто бытовые вопросы, к службе инфор­мации касательства не имеющие. Царит в пресс-центре Аида Ладария. Вот уж к кому мож­но обратиться по любому вопросу и получить реальную помощь. Трудно представить себе эту службу без Аиды. Молва о ней идет впереди нее. Еще до прибытия в Абхазию, мне советовали связаться с ней и решать с ее помощью все возникающие проблемы. Так, соб­ственно, и получилось.

Из всех средств массовой информации среди населе­ния особой любовью и доверием пользуется Государст­венное телевидение. Здесь вам обязательно на-помнят, что телевизионщики – это, пожалуй, единственная орга­низация, которая смогла полностью вывезти свое обору­дование из оккупированного Сухума. Тут, видимо, срабо­тали профессиональные качества – быстрая реакция и по­нимание ситуации. Сейчас телевидение расположено в здании бывшего детского сада... Дважды в день, после блока российских новостей, вы­ходит в эфир Абхазское телевидение, которое также основ­ной упор делает на передачах информационного плана…

Довелось поработать с заместителем редактора газеты «Республика Абхазия» Виталием Шария. Это профессио­нал, знающий в газетной работе абсолютно все. По свое­му журналистскому потенциалу он давно перерос га­зету, но покидать Абхазию и переходить в какой-либо цен­тральный орган ему и в голову не приходит, хотя его ма­териалы охотно берут все российские газеты.

Интересное наблюдение. Всех журналистов, находящихся сейчас в Гудаутах, объе­диняет одно общее качество – все они беженцы. Их дома и квартиры остались в левобережье Гумисты, а здесь они ютятся, кто где может. Но при этом абсолютно нет налета обреченности или безысходности, так свойственных тем, кого насильно отлучили от родного дома. И это во многом потому, что они истинные профес­сионалы, приученные работать в любых условиях и при любых обстоятельствах, потому, что они осознают свою нужность и потому, что уверены – не сегодня, завтра они вернутся к родным очагам, и вернутся победителями.

Но и в таких условиях абхазские журналисты делали все, что можно было, и даже больше. Признаться, все время хотелось включиться в совместную работу, и это вскоре было осуществлено. Кульминацией явилось, когда я и старший редактор те­левидения Руслан Хашиг вместе вели один из репортажей. Особенность абхазского телевидения в то время заключалась в том, что любую передачу повторяли за день трижды, чтобы ее смогло посмотреть как можно больше людей. И когда я поздним вечером вернулся в «Черноморец», то стал уже фигурой узнаваемой...

…Сказать о том, что в Абхазии большое развитие полу­чило искусство – значит, ничего не сказать. Этот древний, самобытный народ сумел за годы советской власти под­нять данную сферу на большую высоту. Многочисленные твор­ческие коллективы, театральные труппы, исполнители и деятели изобразительного искусства достойно представ­ляли Абхазию на всех уровнях. Но поскольку сконцентри­ровано это было в столице Республики, представители аб­хазской культуры превратились в бойцов и беженцев, рас­пались творческие коллективы. В те дни общественность Абхазии потрясло сообщение о гибели солиста ансамбля «Шаратын», с оружием в руках боровшегося за освобождение своей Родины. И это не единственный пример. Среди музыкантов и актеров, художников и танцоров, других дея­телей культуры, к сожалению, тоже были убитые и раненые.

Ко мне на улице подошел бывший солист ансамбля на­родного танца Фазыл-бей Куруа и стал вспоминать о тех связях, которые были налажены между творческими кол­лективами наших республик: «Всех помню, ваших ребят и девчат из ансамбля, на­чиная с 56-го года. Могу перечислить их. Знаю и о тех, кто ушел от нас, в том числе и в эти военные годы. Очень переживал, когда узнал о смерти Хазби Гаглоева. У него здесь было много друзей, а артист он был милостью Божьей… Какие мы только мероприятия не проводили: фестивали, творческие встречи, взаимные гастроли… Неужели эти времена не вернутся?.. Как бы хотелось вновь принимать у нас в Сухуме ваш прослав­ленный «Симд», ваш театр, другие коллективы… Передавай всем моим коллегам горячие приветы. Мы всех их помним и любим и просим приезжать к нам как можно чаще. Война когда-нибудь закончится, и уже сейчас надо думать о мирном будущем, о развитии искусства на­ших талантливых народов», – говорит мой собеседник.

Буквально через несколько минут познакомился с акте­ром абхазского театра Рушни Аджопуа. И услышал от него исповедь, которая повторяла то, о чем говорил Фазылбей. «Как бы хотелось сейчас повидать Давида Габараева, Ростика Дзагоева, Люду Галаванову, всех других моих дру­зей, – говорит Рушни. – Знаем, что вы безвременно потеряли одного из талантливейших ак­теров вашего театра. Я имею в виду Мэлса Кокоева. Знал его не так хорошо, как актеров старшего поколения, но пережил его смерть тяжело. Наш театр готовил новый репертуар. Хотели провести полноценные гастроли в Южной Осетии, но не успели... Не знаю, удастся ли все это восстановить и выполнить намеченные планы. На себя мало надеюсь – человек я уже пожилой. Но верю в нашу талантливую молодежь. Поверь мне: она умеет не только воевать. Тот, кто пережил такое и с честью выстоял – способен на многое, в том числе и на большие творческие свершения», – выразил свою уве­ренность Рушни Аджопуа.

…Когда эти заметки были закончены, ситуация в Абха­зии резко изменилась. Произошло то, что собственно предсказывали все мои собеседники. Были нарушены ус­ловия перемирия, грузинская сторона не выполнила свои договорные обязательства, а потому вновь возобновились воен­ные действия. В итоге, в результате прямой атаки был взят город Сухум, а вскоре абхазские войска вышли на реку Ингури – восточную границу Абхазии. Грузинские формирования вынужденно покинули оккупированную территорию. То есть то, что грузинская сторона со­ответственно договоренностям должна была сделать доб­ровольно, ее принудили сделать силой. Результат для агрессора был поистине катастрофичес­ким...

В беседе со мной один из полевых командиров так ко­ротко определил положение вещей: «Не мы начали эту войну, не мы вторглись на чужую территорию, и не мы пытались подмять под себя народ, который численно и технически превосходили. Могут возразить, что наш Пар­ламент принимал решения, которые шли вразрез инте­ресам грузинского населения. Допускаю, что могло быть и так, но какой народ, какое правительство не наломало дров, когда распалась империя, в условиях хаоса и пра­вового беспредела. Но значит ли это, что за выска­занную вслух точку зрения нас надо было покарать ору­жием? Неужели не было другого пути? Кстати, насколько мне известно, то же самое произошло и в Южной Осетии. Скажу тебе прямо: Сухум, Абхазию никто нам добро­вольно не отдаст. Свою землю мы должны отвоевать и защищать сами. А если кто нам в этом поможет, совершит правое дело. Не думай, что если сейчас не стреляют, то все вопро­сы решены. Тишина обманчива. Она меня пугает – я не знаю, что за ней. По мне уж лучше бы стреляли»…

Мировое сообщество осудило абхазскую сторону. Ей вменялось в вину нарушение условий перемирия, гено­цид против грузинского населения Абхазии, сепаратизм, нарушение прав человека, этнические чистки... Каждое из этих обвинений страшно само по себе… Со стороны, возможно, это так выглядит. Но был ли кто из тех же обвинителей хоть на миг в шкуре тех, кого они огульно обвиняют? Испытывали ли они хоть раз состояние человека, припертого к стене? Нависла ли хоть единожды над его народом угроза полного уничтожения? А ведь в Абхазии вопрос стоял только так: или полное уничтожение и изгнание всех абхазов, или же они навеч­но должны были признать свою второсортность, предполагаемое медленное, но верное угасание. Но самое главное право человека – это право на жизнь, са­мое главное право народа – право на существование. Вот за это право воюет абхазский народ, каждый его предста­витель. И Бог им в этом в помощь!

Со времени написания этих строк прошло три десятилетия – возраст одного поколения. За это время многое поменялось, да и мир стал иной. Абхазия и Южная Осетия стали международно признанными странами, последовательно выстраивают свою государственность, укрепляют авторитет, обеспечивая безопасность и благосостояние своего населения. Но считать, что все проблемы решены и внешних угроз нет – не приходится. Мир попал в зону турбулентности, когда старые порядки рассыпаются на глазах, а новые, устраивающие всех, еще не выработаны. В этих условиях хаоса и беспредела закон уступает силе, благоразумие – волонтаризму. Меняется мировой порядок – на смену глобализации и гегемонизму формируется многополярный мир. В условиях, когда верховенство закона оказалось под вопросом, международное право грубо попрано, некоторые страны пытаются в условиях мировой неустойчивости решить свои проблемы или проще говоря – урвать кусок пожирнее. У многих стали пробуждаться реваншистские настроения, желание вернуть «оккупированные земли». Наглядный тому пример Азербайджан, который после успешных военных действий перевел под свое полное подчинение армянский Нагорный Карабах. На этом фоне возбудились реваншистские силы в Грузии, где вновь стали чаще раздаваться голоса о возврате под свою юрисдикцию Абхазии и Южной Осетии. Эти устремления, в частности, прозвучали в выступлении премьер-министра этой страны Ираклия Гарибашвили на Генеральной Ассамблее ООН. Поэтому нам необходимо быть всегда начеку и порох держать сухим.

Осенью же 1993-го никто не мог и предположить, что через 30 лет абхазы и осетины, особенно после августа 2008 года, вновь окажутся в одном боевом строю, участвуя в составе объединённых сил в Специальной военной операции России на Украине. Символично и то, что воюют они, в том числе и в составе легендарного интернационального боевого отряда «Пятнашка», который основал осетин Олег Мамиев («Мамай»), а после его гибели, объединение возглавил абхаз Ахра Авидзба. Боевые победы наши народы будут всегда отмечать на должном уровне, но никакие празднества не должны затмевать каждодневную боевую готовность, непрекращающуюся работу над укреплением своей безопасности и готовность достойно отвечать на все внешние вызовы.

Батрадз Харебов

На фото: Гудаута. Батрадз Харебов (первый слева) и Инал Остаев (третий справа) с осетинскими добровольцами из Беслана