(продолжение, начало в № 51-53, 54-55, 56-57, 60-62, 63-64, 68-70, 71-72, 73-74)

В нашем ретроспективном обзоре мы прослеживаем далекое и близкое прошлое юга Осетии в русле исторических процессов, которые происходили на Кавказе со времен седой старины до наших дней. Эта тема актуальна в год 10-летия признания независимости РЮО Российской Федерацией. Эпохальному дню 26 августа 2008 года предшествовали события вековой давности, которые во многом определили сегодняшние политические реалии.

Говоря о процессах, которые проходили в русле «осетинского вопроса», необходимо отметить довольно высокий уровень политико-судебной борьбы, с которой южные осетины отстаивали свою свободу и независимость. Эта борьба, уникальная по своей политической культуре для Кавказа, где острые социальные и этнические конфликты, как правило, решались насильственными методами. Горцы Южной Осетии не только вооружались для отпора карательным экспедициям, но и инициировали расследованияи судебные процессы в деле противодействия притязаниям грузинских князей.

При этом надо понимать, что написание даже простой жалобы требует определенного опыта составления официальных документов, а составление прошения в Сенат или на имя императора – двойного умения. Едва ли в самой среде горцев можно было бы найти такого человека. Даже если бы в Гори и Тифлисе – центрах российской бюрократии на Кавказе и можно было бы оплатить услуги судебного клерка, то продвижение самих документов по инстанции было бы затруднительно. Ведь двери высоких кабинетов для простых горцев были недоступны. Поэтому, есть основания предполагать, что организацией написания прошений, инициированием расследований исудебных слушаний негласно занималисьпредставители российской администрации. Причиной этого могло быть как чувство справедливости, так и желание сбитьспесь с грузинской знати, зарвавшейся в своих притязаниях на юг Осетии.

Однако и в судебной сфере добиться успеха было непросто, слишком сильно было влияние прогрузинских сил в Тифлисе и Санкт-Петербурге. Вручение в 1837 году Николаю I, во время его посещения Тифлиса, документов, доказывавших независимость Осетии от грузинских тавадов, не могло иметь успеха для осетинской делегации. Судьба представленных тогда императору бумаг осталась невыясненной. Но второй пакет этих же документов находился в Горийском суде.

Специальному представителю было дано указание изучить положение на месте, и заодно ознакомиться с иском и документами, представленными осетинской стороной. Полковник Демонкаль, представитель наместника, посетил 44 осетинских села, в каждом из которых он получил один и тот же ответ – отказ от платы каких-либо повинностей до тех пор,пока не состоится судебное разбирательство. Горцы всегда отличались особой доверчивостью – казалось, что природа, лишенная иллюзии и до «жестокости» реалистичная, сама заставляла их придерживаться открытости и соблюдать законы, сложившиеся в горах в основательных традициях.

Осетины надеялись на суд, который примет справедливое решение. Демонкаль ознакомился с иском осетин и их документами в суде. Оказалось, что документы, представленные для суда, частью были залиты чернилами, частью оказались с оторванными кусками. В них ничего нельзя было уже прочитать, они подверглись такой порче, что по ним нельзя было вести судебное разбирательство. Узнав об этом, осетинская сторона создала делегацию и с новыми документами отправила ее к наместнику. На этот раз документы осетин были зарегистрированы в Тифлисе и переправлены в Горийский суд для разбирательства. Такая оперативность еще раз утверждает нас в уверенности в существовании у горцев покровителей в имперской администрации на Кавказе.

Весной 1845 года состоялся суд. Фактически он рассматривал два дела: 1. Правомерность владения Мачабели феодальной собственностью в Южной Осетии; 2. Феодальные притязания князей на владение ущельями Урсдзуарским, Дзомагским и Рукским. С перевесом в три голоса Горийский уездный суд принял решение о признании 46 юго-осетинских сел и указанных ущелий «во всегдашнем потомственном владении Мачабели». Такое постановление суда нисколько не казалось осетинской стороне убедительным. Они продолжали считать, что «князья Мачабели никаким актом не доказали своих помещичьих прав на владение осетинами» и что «достаточно доказывают непринадлежность свою» к зависимости от грузинских тавадов.

Решение Горийского уездного суда не показалось достаточно убедительным и наместнику Воронцову. По его инициативе дело о взаимоотношениях князей с осетинскими селами передали «в апелляционном» виде в Тифлисскую палату уголовного и гражданского суда. Однако было очевидно, что «старания» Воронцова провести дело через Тифлисскую судебную палату, подконтрольную наместнику, было не лишено умысла. Он хотел добиться в судебных инстанциях безоговорочной поддержки притязаний грузинских князей. И это ему удалось. Весной 1849 года суд в Тифлисе утвердил решение, принятое в Горийском суде. В решении Тифлисской судебной палаты была сделана запись: «Осетины свободы своей ничем не доказали». Но столь категоричная запись высшей на Кавказе судебной инстанции не явилась для осетинских обществ убедительной. Борьба была продолжена и после принятия решения в Тифлисской судебной палате. Жалобы осетин в порядке апелляционных обращений последовали в правительствующий Сенат в Санкт-Петербург.

На этом этапе, однако, стало известно как Сенату, так и Воронцову мнение Николая I, заявившего, «что каково бы ни было решение... трудно будет признать такового в пользу Мачабели». Стало ясно, что мнение монарха будет последним словом в столь долгой и сложной судебной тяжбе, каким являлось правовое противостояние между осетинскими обществами и грузинскими тавадами. Таким образом, слово императора оказалось решающим.

Не дожидаясь решения Сената, Воронцов, не разделявший позицию императора, спешил предложить свой проект решения юго-осетинского вопроса, который, естественно, был направлен в защиту интересов грузинских князей. По мысли наместника, князьям Мачабели «назначался потомственный пансион» в размере 6 тысяч рублей в год «взамен отчужденных из зависимости их осетин». Осетинское население переходило в государственное ведомство, но за Мачабели наместник просил закрепить земельную собственность, на которую князья претендовали. При этом своим «соломоновым решением» Воронцов «оставлял свое» и осетинам, по его видению Мачабели хоть и признавались собственниками юго-осетинских земель, тем не менее, не имели «права выгонять» осетин из тех мест, в которых они проживали; осетины же обязывались нести повинность (бегара) – вносить князьям Мачабели 1/10 часть урожая в год. Так, после слов императора, видел решение вопроса Воронцов.

В итоге, в феврале 1851 года четвертый департамент правительствующего Сената после тщательного предварительного изучения вынес решение, не совпадавшее с проектом Воронцова. В решении департамента Сената подчеркивалось «что князья Мачабели не представили никаких уважительных доказательств действительного владения осетинами». Свое заключениеСенат основывал на документах, представленных особыми следственными комиссиями, работавшими в 1841 и 1846 годах. Сенат, принимая решение о независимости крестьян от Мачабели, подтвердил также, что «осетины не только не отбывали никаких повинностей Мачабели», но, как выяснилось, последние «даже не бывали» в Осетии.

Департамент Сената отклонил и аргумент Воронцова о получении князьями от российских властей документов, согласно которым они были признаны обладателями крепостного права над осетинами. Сенат посчитал, что «право это по неприведением оного в действие было ничтожно». Кроме того, российские сенаторы приняли еще одно важное решение – они отменили судебное постановление Тифлисской палаты уголовного и гражданского суда и утвердили другое постановление: «князьям Мачабели отказать в домогательстве о признании крепостного их права над осетинами».

К вопросу конфликта между грузинскими феодалами и югоосетинскими обществами Сенат подошел как наиболее компетентный властный орган. По существу, им полностью была признана независимость южных районов Осетии от грузинской знати. В то же время стоит подчеркнуть – подобная прогрессивная позиция Сената объяснялась не какой-то своей особой спецификой, а скорее тем, что он наиболее серьезно отнесся к сбору материалов, относившихся к делу и не позволил себе откровенной предвзятости, которой придерживались официальные власти, когда речь заходила о грузинских тавадах и их притязаниях.

Узнав о решении Сената, наместник Воронцов снова обращается к императору с надеждой на пересмотр дела. Он пишет о том, что лишившись осетинских владений «князья совсем обнищают», чтоюжные осетины «остаются разбойным племенем, которое нужно держать в постоянном страхе и повиновении», что решение российских властей введет грузинскую знать «в стан врагов государства российского». В свою очередь грузинское лобби в северной столице также постаралось добиться пересмотра решения Сената. В итоге, осенью 1852 года Сенат вернулся к слушанию «по делу осетин», и вновь подтвердил принятое ранее решение о непризнании власти грузинских тавадов над Южной Осетией.

…Идея об освобождении осетин от засилья грузинских тавадов являлась для Петербурга давней. Но ее реализация проводилась не по инерции. А возникла она, скорее всего, в связи с той крупной карательной экспедицией, которую в 1850 году Воронцов направил в Южную Осетию под командованием генерала Андроникова. Видимо, верховную власть беспокоило не только несходство грузинского феодализма с российским, но и то, как дружно грузинские тавады собирались в военную организацию и с какой высокой активностью они обрушивались на Южную Осетию. Легко формировавшиеся национальные вооруженные силы Грузии не могли не настораживать Николая I, ведь в то время европейские державы до предела обострили кавказскую проблематику и во всеуслышание заявили о вытеснении России из Закавказья. При этом, в Петербурге были уверены, что в войне за Кавказ европейские державы будут широко привлекать местные народы к антироссийскому фронту, и не сомневались, на чьей стороне окажутся грузинские тавады и их вооруженные формирования.

В то же время, Южная Осетия для российских властей становилась важным политическим полем, благодаря которому российское правительство могло не только влиять на непосредственных участников феодальной экспансии в Южной Осетии, но и оказывать политическое давление и на другую часть грузинской знати, периодически увлекавшейся феодальной фрондой.

Подготовил С.Остаев

(продолжение следует)