Эта история одна из тысяч в кровавой летописи геноцида осетин. Одна из тысяч историй осетинских семей, судьбы которых в 20-ые годы прошлого столетия были исковерканы грузинским национализмом. Одна из тысяч историй тех, кто чудом выжил и продолжил жизнь на земле своих предков. Вопреки всему.

Они встретились летом 1921 года. Встретились случайно. Два одиночества, смирившиеся, казалось бы, с судьбой, прошедшие ад и потерявшие веру в будущее. Она, ровно год назад потерявшая всю семью – мужа и двоих детей и он, исходивший всю северную часть Осетии в поисках жены и сына. Его надежда умерла незадолго до их встречи, когда он встретил в одном из сел Северной Осетии соседскую женщину. Ее рассказ облил ледяной водой тлеющие угольки надежды его уставшего сердца. Это был рассказ, то и дело прерывающийся рыданиями, в котором она поведала о страшных обстоятельствах смерти Софьи и ее двухлетнего мальчика. Они погибли по дороге на север где-то в горах. В муках, от отравления какими-то дикими ягодами. Возвращаться домой, в Корнис, Митуш уже не хотел. Да и зачем? Дом грузины сожгли дотла, семьи уже нет, веры в будущее тоже не осталось. Он, тридцатилетний молодой мужчина, за эти несколько месяцев поисков нашедший приют в чужом доме, днем уходил в поле. Уходил, чтобы снова и снова погрузиться в свою молчаливую скорбь. Он безмолвно плакал лишь вечерами, когда семья, предоставившая ему кров, собиралась во дворе. Он подолгу смотрел на самого младшего в семье, пятилетнего Махарбега и вспоминал своего сына, навечно оставшегося в бездонной пропасти между гор, разделяющих юг и север Осетии… Потом, пасмурным летним днем он встретил ее, Лиду. На скромном празднестве по случаю рождения сына у соседской семьи Тедеевых, тоже беженцев с юга. Она обратила на себя внимание сразу. Безразлично наблюдающая за происходящим молодая женщина выделялась из общей массы. Она почти ничего не говорила, не улыбалась. Худая и бледная. Он понял состояние ее души на уровне какой-то интуиции. Потом он нашел повод подойти и поздороваться. И увидел в этом потухшем взгляде всю свою боль. Без слов. И без слез. В этом взгляде была вся боль пережитого им самим. Так может понять и прочувствовать лишь человек, сам прошедший через схожие тяжелые обстоятельства.

Уже потом, расспрашивая соседей о судьбе своей новой знакомой, он проникнется к ней еще большим сочувствием. И примет для себя решение. Потерявший собственное счастье, Митуш решил попробовать подарить счастье Лиде… Она согласилась. С условием, что он увезет ее домой. На юг. И для нее совершенно не имело значения, что возвращаться придется на пепелище.

Весной 1922 года они вернулись в Южную Осетию, в Корнис. Вернулись на место, где когда-то был его дом. Дом, в котором он был счастлив... В селе уже появились новые дома, люди возвращались к жизни. Дом Митуша, который он построил из бревен за каких-то полгода, вскоре наполнился радостью – в семье Цховребовых родился сын. Его назвали Махарбегом, как того мальчика из северо-осетинской семьи, у которой его отец незадолго до его рождения нашел временный приют. Лида начала возвращаться к жизни лишь после его рождения. И рассказывать о пережитом в 1920-ом году тоже начала позднее, уже спустя много лет. Она рассказывала взрослеющему сыну о своей прошлой жизни, о его брате и сестре, которые остались где-то далеко в горах Осетии. Рассказывала, как бежала из селения Дзау с двумя детьми, с сотнями таких же беженцев, спасающихся от огня грузинского национализма… Это было страшное повествование о прошлом, которое она забывать не хотела. Они уходили из Дзау в спешке, когда грузинские гвардейцы уже начали поджигать дома и убивать людей. Последующие дни Лида помнила до деталей. Помнила, как они, почти два десяток женщин с детьми остановились на ночь в доме семьи Плиевых в селении Рук. Помнила, как бежали под утро в горы, когда все село разбудили вестью о том, что грузинские вооруженные гвардейцы направляются в село. Потом были долгие дни на перевале. Долгие и страшные. Количество дней она не помнила. Возможно, их было пять, а может и неделя. Стоял июнь. Но в горах все еще местами был снег. Именно снег она и ела все эти дни. С одной стороны он был спасением для изнуренных от голода и жажды людей, с другой – он убивал. Убивал этот холод, этот промозглый не по-летнему июнь. Нужно было постоянно двигаться, чтобы не замерзнуть. Между тем, у уставших людей подкашивались ноги и они засыпали прямо на сырой земле. Это стоило многим жизни. Пятилетний сын Лиды умер в дороге от обморожения. Она оставила его под мокрыми еловыми ветками прямо там, в нескольких метрах от горной тропы и, пытаясь спасти хотя бы дочь, двинулась дальше, в неопределенность. Девочку трех лет она донесла до Северной Осетии живой.

Потом в ее жизни было другое испытание, когда в селах, где обосновались беженцы с юга, случилась вспышка тифа. Ослабленный организм ребенка не выдержал страшной болезни и она скончалась. Самой Лиде только чудом удалось выжить… Уже потом, придя в себя после долгого беспамятства, она узнает и о смерти дочери, и о смерти мужа, который заживо сгорел в их доме в Дзау, пытаясь спасти свою престарелую мать...

Спустя много лет, когда сын станет уже совсем взрослым, она расскажет ему, как возвращалась к жизни после пережитого, как они с его отцом, пережив потерю своих семей, будут пытаться обрести новое счастье. В отличие от Лиды, Митуш о прошлом не говорил. Никогда. Даже спустя годы. Его первая жена и маленький сын так и остались в его сердце вечной болью. Болью, которую он не хотел, казалось бы, делить ни с кем. Не говорил он и о своем участии в событиях 1920 года.

В 1943 году, когда Махарбега, единственного сына Цховребовых, призвали на фронт, семья, уже раз пережившая трагедию, вновь погрузилась в печаль. Муж и жена, мужественно бросившие вызов судьбе один раз, с этим потрясением уже не справились. Через полгода после призыва сына на фронт умер Митуш. Ушел во сне, от остановки сердца. Она пережила его ненадолго. Спустя несколько месяцев не стало и ее. О том, что сын вернется с фронта живой, родители уже не узнают. Но это уже другая история...

Всего грузинскими карательными войсками по самым скромным подсчетам только в городе Цхинвал было убито более пяти тысяч человек, и это не считая жертв в селах и тех, кто погиб при переходе через Кавказский хребет. Между тем, количество жертв геноцида 1920 года было серьезно занижено в советские годы. Все семьдесят лет советской власти фактически не проводилось никакой работы с очевидцами геноцида, пока последние были живы. Именно поэтому многие из живых свидетелей геноцида унесли правду о злодеяниях грузин с собой в могилу. Как и те, о которых написан этот небольшой материал...

Рада Дзагоева