«Ната родилась в 1912 году и была третьим ребенком в семье. Отец трагически погиб за несколько месяцев до ее рождения, и матери пришлось одной поднимать малолетних детей – новорожденную девочку и двух ее братьев: трехлетнего Каспола и пятилетнего Илью. Жили они в селении Квернет вплоть до июня 1920 года, в доме, который построил отец». Запись этих коротких воспоминаний Натальи Семеновны Келехсаевой сделана в 2005 году в рамках проектаBBC «Radio Diaries» («Радио-дневники»), когда ей было уже 93 года, и использовалась в программе «Обыкновенные истории» на радио «Нæу улæн» в Южной Осетии. Память сохранила события тех страшных лет расплывчато, особенно то, что не воспринималось детским умом как реальность – страх, жестокость, холод и отчаяние. К тому же само слово «геноцид», если и произносилось в эпоху интернационализма и дружбы советских народов, то с опаской. Частично события, о которых долгое время нельзя было даже говорить, и вовсе стерлись из памяти восьмилетнего ребенка. Но сохранилось обостренное понимание несправедливости и чувство протеста.

«Мне было 8 лет, когда грузинские войска напали на Осетию. Я запомнила из тех событий только то, что видела своими глазами, потому что дети не понимали всего, что происходит… Село наше расположено на возвышенности, откуда вдалеке хорошо был виден полыхавший Цхинвал. Мама в тот день не выпустила нас на улицу, и мы все время находились в нашем дворе вместе с собакой, которая не переставая лаяла, предчувствуя что-то неладное. Мы видели, как в село привезли на телеге мужчину из города, слышали, что он ранен. Было много разговоров о стрельбе и пожарах, о грузинской гвардии, которая была уже совсем близко от нашего села… Мама не знала, куда деваться с детьми. В доме не было мужчин, кроме моих братьев. Что делать? Бежать, бросить живность и окончательно обнищать? Выдержат ли дети скитания по лесам?.. Но другого выхода уже не оставалось. Прибегали соседки поторапливать нас. Мама вместе с мальчиками собрала кое-какие пожитки – одежду, постельные принадлежности и что-то из еды, обвязала все веревками и разделила поклажу, что была полегче, между братьями. Мне ничего нести не дали, но строго наказали не падать, не отставать и не хныкать. Односельчане ждали нас на окраине, и только несколько женщин, как и моя мама, продолжали причитать у своих домов и пристегивали калитки веревками как можно прочней.

…Мы сравнительно быстро дошли до Зара, но в самом селении уже никого не было и уже за селом влились в большую колонну беженцев – часть из них добралась из города, те были совсем несчастные и испуганные, перечисляли имена убитых. Другие стекались, вернее, поднимались к этой тропе из окрестных сел. Я почему-то сразу заметила, что плакали в основном взрослые, и с пониманием поглядывала на детей, своих ровесников, которым, как и мне, запретили путаться под ногами и не отвлекать от какого-то страшного горя, которое пришло во все наши дома.

К вечеру, когда шедшие впереди остановились, мы были уже очень высоко, стало холодно. Дети, тащившие узлы и мешки с вещами, старики, которых вели под руки, стали отставать, все проголодались и устали. Толпа потихоньку углубилась в лес, здесь и решено было остановиться. Разбились на большие группы и разбрелись. Лес был густой, с огромными деревьями до неба. Мама с мальчиками соорудила небольшой шалаш из веток, и мы устроились, как могли.

Ночью несколько мужчин спустились обратно в сторону Цхинвала, посмотреть, что происходит. Может быть, их что-то обнадежило, не знаю, но мы оставались еще почти месяц в этом лесу, где нас не было видно и слышно. Надеялись вернуться домой. Было немного муки, женщины пекли из нее лепешки на костре и очень экономно делили между детьми и стариками. Ночью зажигать огонь было нельзя, поэтому было очень холодно. Мужчины уходили по ночам в окрестные села, куда не добрались грузинские убийцы, и доставали какой-нибудь еды… Время шло, война не заканчивалась, а наши приняли решение идти дальше, через Зикарский перевал на север. Шли к Зикаре очень долго, ночевать на перевале было невыносимо холодно, почти все болели, нескольких умерших от простуд младенцев и стариков похоронили на склоне. Могилы отметили сложенными камнями, но кто бы нашел потом эти камни после зимних лавин? Большую часть скарба пришлось бросить, оставили только теплую одежду и самые необходимые вещи... Не помню, как, наконец, перешли перевал, но становилось теплее и мы поняли, что спасены.

…Беженцы разбрелись по разным селам севера Осетии, группами заходили во дворы и стояли молча, опустив головы. Помню, мы тоже стояли в чьем-то дворе, мама взяла меня на руки, а мальчикам сказала снять шапки... Хозяева насприняли с готовностью, хотя сдержанно – в семье были и свои дети моего возраста, а беженцев из Южной Осетии было очень много, и местные жители не были всостоянии проявить гостеприимство в полной мере… Мы оставались в доме приютивших нас сельчан очень долго. Мои братья пасли деревенский скот. Мы с мамой чаще всего оставляли свою еду для братьев, они возвращались вечером очень голодными. Увы, маленькая девочка в доме была бесполезной, но я старалась просто не мешать никому. Потом началась холера, и местные боялись, что она пришла с беженцами. Я очень хотела домой, к своей собаке. Верила, что она вернулась к нашему дому, после того, как долго бежала за нами по Зарской тропе...

…Когда грузинских националистов, наконец, изгнали, беженцы решили вернуться домой в Южной Осетию. Идти надо было, конечно, снова пешком и снова через перевал. Нас было много. Дорога домой была такой же тяжелой, если не хуже. По пути мы видели немало ужасов. Люди шли изможденные, одни падали, другие лежали мертвые, замерзшие, их просто укладывали на краю тропы ногами к Востоку и оставляли так… Кое-как мыдобрались до села Кешелтæ. Нас приняли в большом доме, развели огонь в очаге, где горели целые бревна, чтобы согреть замерзших людей. Из соседней комнаты были слышны крики и плач больных. Многие отморозили ноги до черного цвета. Некоторые ночью умерли, их похоронили там же, в селе… Наш дом в Квернет, как и все остальные дома в селении, был сожжен дотла. Оставаться было негде, поэтому дядя забрал нас с мамой и братьями к себе в Цхинвал. В его доме, на том месте, где потом построили кинотеатр «Фидиуæг», к счастью, еще можно было жить, хотя очень много домов и здесь было сожжено. Жили все очень тяжело, был голод. Илья с Касполом трудились на мельнице, я помогала по дому. Так и жили постепенно восстанавливая наш быт… Таких семей, как наша, было большинство. Многие потеряли своих близких, многих из тех, кто умер в дороге, не смогли даже похоронить, а некоторые села и вовсе больше не возродились, потому что возвращаться было некому...».

Келехсаева Наталья Семеновна прожила 104 года, став свидетельницей еще одного нашествия грузин на ее Родину. Но она застала и долгожданное признание независимости Южной Осетии. Ее не стало в 2016 году…

Инга Кочиева