Католический праздник День святого Валентина давно уже считается праздником влюбленных во всем мире. Но исходя из его «нестандартной» истории происхождения, он абсолютно не подходит менталитету нашего народа. В то же время возникает вопрос – почему в немалом «реестре» осетинских праздников не нашлось места своему осетинскому празднику влюбленных? Соответствующего небожителя нет, но тогда, возможно, надо просто более внимательно изучить осетинскую литературу и учредить свой национальный День влюбленных? В связи с этим мы предлагаем вам бессмертный рассказ Сека Гадиева, чьи герои Азау и Таймураз ассоциируются с Ромео и Джульеттой. Хотя любовь последних, безусловно, меркнет перед чувствами наших влюбленных из ущелья Гудыком, особенно, если сравнить времена и обычаи, в которых они жили. Так почему мы должны дарить открытки в виде валентинок, а не, скажем, в виде листочка карагача – эти два дерева до сих пор стоят несколько склонившись друг к друг на могилах Азау и Таймураза. И это был не вымысел, и не легенда, а правдивая история, которая благодаря славному осетинскому писателю стала достоянием мировой литературы, и в очередной раз доказала, что любовь действительно «всего превыше на земле»...

Азау и Таймураз

(по мотивам рассказа Сека Гадиева «Азау»)

 

На берегу Арагви лежит село Ганис. Когда-то здесь кипела жизнь, люди жили вольно и счастливо, ни в чем не зная нужды. Были в Ганисе два соседа: Боба Сачинаты и Бибо Тогузаты. Они любили друг друга, словно два брата. Оба были женаты. Жену Бибо звали Томиан, а жену Боба – Канукон. Эти семьи делили все свои радости и заботы пополам, и печаль у них была общая: обе были бездетны.

Но, видно, Бог услышал их молитвы, и Томиан и Канукон забеременели одно­временно. Надежда поселилась в обоих до­мах и часто, беседуя, две женщины говорили друг другу: если родятся у нас мальчики – будут братьями, родятся девочки – будут сестрами, а если у одной родится мальчик, а у другой де­вочка – пусть будут мужем и женой. И дали друг другу слово, что так и будет.

В ночь под Новый год родила Томиан мальчика, а Канукон девочку. Мальчика назвали Таймуразом, а девочке дали имя Азау.

Дети потихоньку росли, и с тех пор, как начали ходить, были неразлучны. Они всегда играли вдвоем и жили то в доме Бибо, то в доме Боба. Как-то летом Томиан и Канукон вернулись домой из леса. Дети спали, обнявшись, во дворе Бибо, а сверху на них лежала большая черная змея. Женщины в ужасе закричали. Змея, испу­гавшись их крика, скользнула и скрылась в густой траве, а Таймураз и Азау проснулись и с улыбкой потянулись к матерям. Те кинулись к ним, осмотрели со всехсторон и, даже убедившись, что с детьми ничего не случилось, долго не могли успокоиться. Змея больше не появлялась, но черной тенью осталась на сердце предчувствием какого-то несчастья.

Шли годы. Таймураз и Азау повзрослели и расцвели, словно яблони весной. Их детская привязанность росла вместе с ними и превратилась в любовь: они уже ни минуты не могли оста­ваться друг без друга. Им исполнилось по двадцать лет, но Би­бо и Боба все откладывали свадьбу.

Настала весна, и Бибо погнал свой скот на горные пастби­ща. Он сделал загон в зеленой долине высоко в горах и пас скот вокруг него. В канун праздника Атынаг вдруг начался снегопад. Всю ночь, усиливаясь, шел снег и к утру выпал в рост человека. Мир стал белым и безмолвным. И тогда, разорвав громом тиши­ну, с высокой горы сошла лавина, унесла Бибо вместе со стадом и похоронила под снегом в узком ущелье.

Горе пришло в осиротевший дом, и эхо вторило рыданиям Томиан. Собрались люди, похоронили покойника, сказали: «Свет­лая тебе память!», и разошлись. Того, что осталось от всего добра Бибо, едва хватило на поминки. Люди держатся от бедняков подальше, и счастье обходит их стороной. Боба словно подменили. Он стал холоден с Таймуразом и больше не заходил к нему в дом, запретил Азау встречать­ся с Таймуразом, зорко стерег ее, так что молодые люди не имели возможности даже поговорить друг с другом. Канукон стала чваниться, она уже не любезничала с Томиан. И если та, как прежде, заговаривала с ней, Канукон презрительно усмеха­лась и отворачивалась. Боба тем временем подыскивал для до­чери другого жениха. Таймураз уже не устраивал его: он обед­нел и не годился больше в зятья Боба.

И вот однажды в дом Боба пришли сваты от Биганата – очень богатой семьи – и, устроившись за столом, повели с Боба переговоры. Боба не отвечал ничего определенного и, хоть не по­давал виду, но внутренне ликовал: его расчеты оправдывались, дочь его сватали в самый богатый дом в округе. Они долго ходи­ли вокруг да около и, наконец, сошлись на калыме в семьдесят коров.

Азау слушала, притаившись за дверью. Когда онапоняла, что договорсостоялся, силы покинули ее и она схватилась задверной косяк, чтобыне упасть. Горе и гнев переполняли ее, раз­рывая грудь.Слезы сами собой покатились из глаз.

Вбежав в дом, она бросилась к матери:

– Наш волк хочет отдать меня какому-то медведю, а ты что скажешь, нана?

– Пусть твою нана принесут тебе в жертву: люди боятся нищеты, а ты сама к ней стремишься! Чем он будет кормить тебя, твой Таймураз? Где что найдет? Не отказывайся от богатст­ва и счастья и не беги вслед за своим глупым сердцем!

– Разве ты забыла, нана, что говорила мне раньше?

– Помню, но то было давно, а теперь они нищие, у них больше нет ничего!

– Люди живутне только радижелудка! – воскликнула Азау. Рыдания душили ее.

– Хорошо, родная моя, хорошо, я поговорю с твоим отцом, и он не отдаст тебя.

Но это были пустые слова. Все осталось, как было. Азау просватали.

Азау похудела, лицо ее побледнело и осунулось от горя, в глазах пылал гнев. Она упорно молчала и не разговаривала ни с кем. Как дикий зверь, смотрела она на отца и мать. А Боба и Канукон думали так: «Когда Азау станет женой сына Бигана, она полюбит его».

Но разве смог бы кто-нибудь вытравить из ее сердца образ Таймураза? Разве была на свете сила, которая бы заставила ее забыть все, чем она жила с детства?

Как-то Таймураз шел с работы, глубоко задумавшись и гля­дя себе под ноги. Впереди легла чья-то тень. Он поднял глаза и вздрогнул: перед ним стояла Азау. Она несла еду пахарям. Они смотрели друг на друга, не в силах отвести глаз, и не могли вы­молвить ни слова. Наконец, Таймураз произнес:

– Дай Бог тебе счастья. Ты нашла хорошего жениха.

Лицо Азау вспыхнуло, в глазах блеснули слезы.

– Видно, так мне было суждено. Но ты будь счастлив.

– Клянусь покойным отцом, пока я жив, я никому не отдам тебя!

– Твоей любовью заклинаютебя, Таймураз, оставь меня, не обрекай на позор!

– Нет, Азау! Даже если весь мир восстанет, никто не смо­жет отнять тебя у меня.

– Не делай этого, Таймураз, не губи нас обоих! Ведь, если ты умрешь, мне тоже не жить. Лучше забудь меня, выбрось из сердца, иначе два рода начнут истреблять друг друга!

– Разве ты не знаешь, что человек теряет рассудок от люб­ви? Разум мой помутился, сердце сгорело. Скажи мне прямо: ты моя или нет?

Азау ничего не ответила. Сказать бы – «Я не твоя», да где взять силы? Сказать – «Я твоя», но она знала, что тогда не мино­вать беды. И она стояла молча, теребя бахрому своего платка. Любовь, между тем, начала одерживать верх над разумом, уда­ры сердца туманили мозг, огонь сжигал его.

Сердце Азау дрогнуло. Пламя любви полыхнуло в ней, мозг рассыпался огненными искрами. Забыв обо всем, она бро­силась на грудь к Таймуразу. Губы их соединились... Потом они сидели на мягкой траве и молчали, и лишь звук поцелуев нару­шал тишину. Бог знает, сколько бы они так просидели, не поме­шай им дождь. Началась гроза, и они разошлись в разные сто­роны.

Была весна. Томиан устроила последние поминки по мужу, потратив на них те крохи, которые еще оставались в доме. Она купила ягнят, приготовила угощение и созвала людей. Люди съели угощение, помянули покойного и разошлись. В доме оста­лись только пятеро друзей Таймураза, прислуживавших на по­минках: Бимболат, Камболат, Хазби, Турбег и Чермен. Они си­дели в комнате, ужинали и беседовали, обсуждая, как жить Таймуразу дальше. Они построили много воздушных замков, а под конец решили, что ему надо жениться. Но никто не отдаст свою дочь без калыма, а у Таймураза не было ничего, поэтому они решили похитить невесту. Таймуразу поручили предупре­дить Азау, чтобы та была готова к побегу следующей ночью.

Вечером Таймураз проскользнул в дом Боба, спрятался за дверью и, когда Азау проходила мимо, тихо окликнул ее. Он ше­потом сообщил ей план побега. Азау не соглашалась. Боба ни­когда бы не смирился с похищением дочери, он приложил бы все силы, чтобы разлучить их с Таймуразом и поднял бы на ноги весь род Сачината. С другой стороны, Биганата, узнав, что похи­щена их невеста, взялись бы за оружие. Поэтому Азау хорошо понимала, какие беды может повлечь за собой ее побег. Но лю­бовь толкала ее на безрассудный шаг, и доводы рассудка мерк­ли перед ней. Азау не смогла долго сопротивляться, только ска­зала:

– Ты губишь себя из-за недостойной женщины, но воля твоя.

Она дала ему слово, что будет готова следующей ночью и ушла.

На следующий вечер в доме Бибо приготовили то, что еще оставалось от поминального угощения и позвали старших. Чермен отправился к Боба и сказал ему:

– Томиан послала меня за тобой. Кое-что осталось от поми­нок. Старики уже там и ждут тебя.

Боба, поблагодарив, пошел с ним к Тогузата.

Когда он сел за стол, Таймураз и пятеро его друзей были уже на конях. Один из похитителей, Камболат, был воспитан­ником Сачината, он и вошел к ним в дом. Убедившись, что там нет никого, кроме Азау и Канукон, он подал Азау знак. Она выш­ла за дверь, ее усадили на коня и всадники помчались прочь, нахлестывая коней...

От пронзительных криков Канукон всполошилось все село. Поднялась тревога, Сачината и Биганата бросились в погоню. Боба выбежал из-за стола и тоже поскакал следом. Похитите­лей обошли напрямик, по пешей тропе, и настигли их на плато Кайджин. Поднялась стрельба. С обеих сторон гремели выстре­лы, градом сыпались пули. Была ночь, и некому было остано­вить кровопролитие. Десять человек были убиты – по пять с той и с другой стороны. Таймураз и Азау потеряли друг друга во тьме, среди битвы. Израненный Таймураз сумел скрыться и бе­жал в Урстуалта, к родственникам матери. Азау спряталась между камней. Сачината и Биганата, вернувшись, разгромили дом Бибо. Томиан укрылась у соседей.

Утром тревожная весть облетела все ущелье. Отовсюду со­бирался народ, по дорогам к Ганису скакали всадники. Общими усилиями сумели удержать кровников от дальнейшего кровопро­лития, между ними поставили надежных посредников. Разбор дела назначили на следующее воскресенье, похоронили убитых и разошлись.

Пришло воскресенье. Народ собрался на Ныхас, ждали еще Мистала Рубайты. Наконец, появился и он, с посохом в руке. Утренний ветер развевал по его широкой груди белоснежную бороду.

Суд начался.

– Таймураз виновен в том, что сбил с толку девушку, прос­ватанную Биганата, и похитил ее. Азау виновна в том, что, будучи просватанной, согласилась бежать с ним и из-за этого прои­зошли большие несчастья – убиты лучшие юноши, несколько ро­дов стали врагами, нарушилась спокойная жизнь людей. А Боба виновен в том, что выдавал свою дочь замуж против ее воли. Ви­новны все трое.

Мнения разделились, когда речь зашла о наказании. Одни требовали забросать их камнями, другие – казнить, а третьи, их было большинство, предложили:

– Отречемся от них!

Спор разгорался, люди никак не могли прийти к одному ре­шению. Наконец, встал Мистала:

– Мы один народ, одна семья. Какой бы палец ни отрезать – будетодинаково больно. Как не властны мы над жиз­нью – так же не властны и над смертью. И та, и другая в Божьей власти. Требуя смерти, мы нарушаем порядок, установленный Богом, и губим две души из нашей семьи. Приговорим их к изгнанию, дорогие мои! А из быков Боба зарежем одного, мост наш давно пора починить, сделаем это за его счет.

Он вытер слезы и сел.

Мудрая речь Мистала и его слезы смягчили сердца людей. Все в один голос сказали.

– Мы согласны!

Мистала обратился к смотрителю дзуара и воскликнул:

– Знаки, сделаем священные знаки клятвы!

Смотритель зазвонил в колокола. На трехгранных березовых палочках сделали зарубки и палочки положили в дзуар. Люди отреклись от Азау и Таймураза и произнесли слова клятвы: «Кто пустит их в свой дом, кто даст им хлеб и воду, кто возьмет их скот в свое стадо, тот пусть будет проклят Ломисской святыней!»

У Боба зарезали быка и починили мост. С кровников взяли слово, что они не тронут друг друга, в знак этого у каждого из усов вырвали по волоску и тоже положили в дзуар. После этого разошлись по сторонам.

В этот вечер Азау, обессилевшая без еды и питья, под пок­ровом темноты спустилась в Ганис. На самом краю села жила одинокая старая женщина по имени Дыса. Азау заглянула в дом сквозь щель в двери. В это время Дыса, положив перед собой лепешку, молилась:

– О Боже, дай людям изобилия, чтобы я тоже не умерла с голоду! Боже, если есть где-нибудь такая же несчастная душа, как я, спаси ее!

Она разломила лепешку и принялась за еду. Азау, услышав ее молитву, осмелела и приоткрыла дверь. Дыса обернулась на скрип двери и спросила:

– Кто там?

Азау переступила через порог.

– С-с-с... Это я.

– Бог мой! Азау? Да ведь люди отреклись от тебя, что же мне делать теперь? – растерянно сказала Дыса.

В очаге, вспыхивая неровным пламенем, горел хворост. Азау и Дыса присели рядом у огня. Дыса положила перед Азау ку­сочки лепешки и сказала:

– Да простит мне Бог, я нарушаю клятву отречения, но, мо­жет, не будет на мне греха, если я поделюсь с бедной душой... Поешь, умереть бы мне за тебя, поешь. Ведь в лице твоем ни кровинки...

Черные глаза Азау глубоко запали и были похожи на две мрачные тени. Потрескавшиеся губы дрожали, пересохший язык, не слушался ее, щеки были белее снега.

– Разве можно пускать меня в дом, – сказала она, выти­рая слезы концом платка, – как низко я пала, люди будут сла­гать обо мне позорные песни!

Дыса снова придвинула к ней кусочки лепешки.

– Поешь-ка. Утолишь голод – и сердцу станет легче.

Азау положила в рот кусочек, но горло ее пересохло, она не смогла проглотить пищу и выплюнула ее в руку. По старым, ис­сохшим щекам Дыса потекли слезы.

– Хоть воды выпей, бедняжка, — сказала она и протянула Азау чашку.

Азау выпила водыи спросила:

– А что с ним?

– Ты спрашиваешь о Таймуразе?

Азау кивнула головой.

– Он в Урстуалта, у братьев матери. Он еще не оправился от ран, но жизнь его, говорят, вне опасности.

Вдруг кто-то позвал с улицы:

– Дыса, а Дыса! Ты дома?

Дыса встала и пошла к двери. Азау метнулась к кладовой. Оказалось, кто-то из соседей прислал Дыса еду – бульон в мис­ке и кусочки мяса. Дыса с благодарностью взяла миску. Когда маль­чик ушел, Азау вышла из укрытия.

Они поужинали. Дыса задумалась.

– Оставила бы я тебя на ночь, да вдруг завтра кто-нибудь увидит тебя. Люди отреклись от тебя, и нам обеим будет плохо, если они узнают, что ты у меня. Но скажи мне, где ты скрываешься, и я буду носить тебе еду.

Азау встала. Голос ее дрожал.

– Ты мне теперь вместо родной матери. Я не делилась с тобой своими радостями, но ты разделила мою беду. Прошу тебя, не говори обо мне никому!

– Нет, нет, клянусь моим Дзанаспи, погибшим в лавине, я никому не скажу о тебе!

– Возле утеса, где была крепость, под камнем, в пещере. Вход в нее прикрыт папоротником, там найдешь меня.

Они, плача, обнялись. Дыса осталась дома, Азау ушла в свое убежище.

С той ночи Дыса каждый день носила Азау еду, отправляясь в горы то будто бы за малиной, то за смородиной. Азау словно поглотила земля – никто из людей, кроме Дыса, не знал, куда она делась.

Но вот настала осень, солнце перестало греть землю. Приб­лижались холода, зима уже укрыла вершины гор белой шу­бой. Азау не могла больше оставаться в своей пещере. Кроме того, мысль о Таймуразе не оставляла ее в покое, она днем и но­чью думала о нем. И однажды вечером, когда в небе сиял ме­сяц и звезды улыбались друг другу, Азау решила бежать к Таймуразу. От лунного света было светло, как днем, но когда она добра­лась до, небо потемнело, погода резко испортилась и пошел дождь со снегом. С высот примчался северный ветер. Он со свистом несся по ущелью и порывами бил в грудь Азау. Снег таял на ее шее, одежда намокла. Это была страшная ночь, но Азау упорно шла вперед. Так плутая она сбилась с пути и оказалась совсем в другой стороне, в селении другого народа, и, не зная дороги обратно, ей пришлось там остаться...

Наутро выглянуло солнце. Высокие горы белели снегами, в глубине ущелий лежали тени. Дыса принесла в пещеру еду, но Азау там не было. Дыса долго искала и звала ее и, не найдя нигде, плача, вернулась домой. С этого дня и Дыса уже не зна­ла, куда девалась Азау.

Азау же жила в чужом селении с чужим народом, и все ее помыслы сплелись вокруг Таймураза, но она не имела никаких вестей от не­го. Так проходили годы, а она все ждала, сама не зная, чего. «Если не суж­дено нам встретиться на земле, то, может, хоть в стране мерт­вых мы увидим друг друга».

…Таймураз был тяжело ранен, но молодое тело и стальное здоровье победили. Он поправился и жил в Урстуалта, у бра­тьев матери. Бывало, ночью, находясь на пастбище со скотом, смотрел на плывущий в небе месяц и спрашивал у него:

– О, светлый месяц! Может, где-нибудь Азау так же взывает к тебе? О, звезда Бонварнон! Может, черные глаза Азау сейчас любуются тобою? О, подземный Барастыр, а может, ее белое тело давно в земле! – в этих горьких думах встречал он утро.

Таймураз дважды отправлялся на поиски Азау, но даже следа ее нигде не было, и он возвращался ни с чем. Родствен­ники пытались женить его: не одно девичье сердце страдало по нему, но он и слышать не хотел о женитьбе и ни на кого не об­ращал внимания.

Тоска и горечь любви могут до времени свести человека в могилу. Таймураз начал таять на глазах, заболел и слег. Он позвал родственников и сказал им:

– Я умираю. Выполните мою последнюю просьбу: когда я умру, отвезите меня в Ганис и похороните рядом с отцом.

И взял с них слово, что они так и сделают. После этого он прожил недолго, светлая ему память. Братья матери сдержали слово, отвезли его в Ганис и похоронили рядом с Бибо, а в го­ловах его могилы поставили памятник из ствола карагача. Этот ствол пустил побеги и стал деревом.

Шли годы, менялись времена. Русские взяли Кавказ. Рас­при утихли, дороги освободились, разные народы стали свободней общаться друг с другом. До Азау стали доходить вести из род­ных мест, но о судьбе Таймураза она не знала ничего. И она решила ехать в Ганис.

Была весна, мир вокруг искрился. Деревья зазеленели, лу­га покрылись цветами. Все ожило, все в природе искало себе пару. Птицы, насекомые, рыбы, звери – все были рады весне. Лишь замерзшее сердце Азау никак не могло оттаять. Она бы­ла одинока под этим бескрайним небом, и мысль о Таймуразе все еще тревожила ее.

Чем ближе Азау подъезжала к Ганису, тем больше она оживлялась. Старые высохшие щеки разрумянились, гла­за смеялись. Давние счастливые видения снова вставали перед ней.

На закате она добралась до Ганиса. На краю села ей встре­тилась женщина по имени Магда. Когда-то они с Азау были подругами. Они обрадовались, узнав друг друга, со сле­зами обнялись и вместе пошли в село. Родные, давно считав­шие Азау мертвой, радостно встретили ее и ввели в дом. Азау и Магда сели на террасе. Женщины, много лет не видевшиеся, долго говорили, расспрашивая друг друга о жизни. Но главный вопрос не давал Азау покоя и, наконец, решившись, она с бьющимся сердцем спросила:

– Скажи, а что сталось с Таймуразом?

Магда тяжело вздохнула.

– Он ведь давно умер... В Урстуалта, у родственников ма­тери... Они привезли его сюдаи похоронили рядомс Бибо, его отцом...

Свет померк в глазах Азау. Она почувствовала, как прев­ращается в кусок льда. Все, что все эти годы заставляло ее жить и дышать, вдруг исчезло. Остались только холод и пустота. В наступив­шей тишине она услышала свой голос, глухой и бесцветный:

– Прошу тебя, покажи мне его могилу.

Она медленно шла за Магдой. Та молча указала ей рукой на холмик под большим деревом. Азау ничком упала на моги­лу, тело ее задрожало и вытянулось. Она была мертва…

Магда стала звать на помощь. Сбежались люди и увидели Азау лежащую замертво на могиле Таймураза. Собралось все село. Азау похоронили рядом с Таймуразом... Старики расска­зывали молодежи историю двух влюбленных. Тот давний суд уже не казался им правым, но ничего уже нельзя было изменить: два любящих сердца так и не встретились в этом мире.

А над кладбищем Ганиса и по сей день стонут, рыдают на вет­ру уже два, склонившихся друг к другу, старых карагача...

 

(печатается в сокращении)