«Я хотел бы погибнуть в бою за родную землю»
(к 90-летию классика осетинской литературы Хаджи-Мурата
Дзуццати)
1 января 2025 года исполнилось 90 лет со дня рождения Хаджи-Мурата Дзуццати, классика осетинской литературы, выдающегося поэта, литературного критика, лауреата Государственной премии РЮО им. Коста Хетагурова, депутата Парламента РЮО Iсозыва и редактора газеты «Хурзӕрин» в 1993-1994 годах. Его жизнь неразрывно связана с борьбой за независимость Южной Осетии, за единство осетинского народа, сохранение его языка и культуры. Его имя олицетворяет правду и справедливость во всем – в искусстве, борьбе, жизни.
Хаджи-Мурат Дзуццати родился в селении Корнис Знаурского района, бывшего Оконского, переименованного в 1931 году в честь революционера Знаура Айдарова. В семье сельского учителя Аранбека Дзуццати чтили революционные ценности, как и по всей Южной Осетии, уважали человека труда и прививали детям такие качества, как порядочность, скромность и справедливость. Будущий поэт Хаджи-Мурат пишет, что с пяти лет ему приходилось пасти скот, помогать по дому, а подростком уже и работать. Писать и публиковаться он сам начал в 13-летнем возрасте, и все же потом, во взрослой жизни, когда его трехлетний сын внезапно прочитал ему отрывок из стихотворения Коста, он был потрясен. Учился Хаджи-Мурат «на отлично», знал произведения Коста практически наизусть и школу окончил с золотой медалью. Много позже в своем сборнике статей Хаджи-Мурат Дзуццати вспоминает, что уже с 15-летнего возраста писал и критические статьи, одна из которых сохранилась, будучи опубликованной в журнале «Фидиæуг» – «Мотивы дружбы в осетинской советской поэзии», в ней, вероятно, юноша имел в виду дружбу между советскими народами, не зная, что она подвергнется тотальной ревизии уже в конце 1980-х годов. Возможно, впрочем, эта публикация была необходимым требованием для поступления в Литературный институт им. Горького, студентом которого он успешно стал в 1952 году.
Москва, Литинститут, фантастические возможности для развития поэтического дара, которого у Хаджи-Мурата было в избытке! Ему повезло с однокурсниками: Евтушенко, Рождественский, Ахмадулина и другие будущие знаменитости, заложившие основу течения «шестидесятников». Кумирами поколения были Хемингуэй, Ремарк, Маяковский, Брехт. Преподавали Хаджи-Мурату поэтическое мастерство Михаил Светлов, Александр Фадеев, Николай Тихонов и Александр Твардовский – будущий главный редактор журнала «Новый мир», который оказал сильнейшее влияние на все дальнейшее литературное творчество в Советском Союзе. Журнал не просто отражал время, наступившее с «оттепелью», он формировал его, выступая, бесспорно, за коммунизм, но стремясь «очеловечить» его, освободить от перекосов культа личности. Хаджи-Мурат Дзуццати был абсолютным «шестидесятником» в этом смысле.
В 1957 году Дзуццати возвращается на Родину во всеоружии – с красным дипломом, прекрасным литературным вкусом и широкими знаниями в мировой словесности. В таком молодом возрасте он начинает работать директором издательства «Ирыстон», одновременно занимаясь научной работой в ЮОНИИ. В результате – защитил кандидатскую диссертацию по осетинской литературе, избрал трудоемкую стезю литературного критика.
Хаджи-Мурат свободно рассуждал о сложном стиле Пруста и Джойса и о простой форме философии Кафки. Много писал, сборники его стихов стали выходить один за другим: «Романтика», «Пляска дождя», стихи и рассказы для детей… Произведения Дзуццати переводили на русский и другие языки народов Советского Союза. Около десяти его стихотворений перевел поэт-песенник Булат Окуджава. Первый сборник переводов его стихов – «Ветер времени» – вышел в Москве, в издательстве «Советский писатель» в 1960 году, а уже в 1964-м – второй: «Пляска дождя». Собранные в них стихи говорят о произведениях зрелого поэта, в них широкая тематика – от лирики до философских размышлений о жизни, о родной земле.
Мать в трауре (пер. – А. Якобсон)
Сколько лет подряд
Ловлю за собой вслед
Чьей-то матери взгляд,
Годами выстраданный,
Траурный, пристальный…
У матери сына взяла война,
У матери сына не стало.
Ходит она, дышит она,
А жить – перестала.
Развивались мастерство и стиль поэта. В книге «Арвистон», вышедшей в 1988 году, Дзуццати приводит слова выдающегося советского писателя Леонида Леонова, сказанные им на лекции в Литинституте: «Искусство удивительно – в нем нет правил, можешь делать, как хочешь, но должно получиться обязательно очень хорошо». Сам Хаджи-Мурат не был сторонником строгого классического стиля уже в своих первых публикациях, он пробовал разные стили и жанры, используя даже такие экзотические, как моностих или японское хайку – вслед за Кобаяси.
Зӕрӕхсид мардис Батрадзау –
Йӕ тугӕй сахуырсти ӕрвгӕрон.
(Словно Батрадз,
Умирал закат –
Кровь окрасила край неба).
Неудивительно, что «лесенка» Маяковского, каждая «ступенька» которой усиливала звучание стиха, стала особен-
но близка Хаджи-Мурату:
«Ирыстон
хохрагъыл
ауыгъд у, хордзентау…
Цы дын у ӕхцон
ирон цагъдау, ирон
дзырдау?!.»
Такая структура создавала ритм стихотворения и помогала лучше его ощущать. Хаджи-Мурат Дзуццати считал, что Маяковский – достойнейший продолжатель традиций Пушкина, ибо традиции обязательно предполагают новаторство: «Традиции требуют от поэта не повторения, не эпигонского подражательства, а постоянную езду в незнаемое, диалектические поиски нового и необычного». Один из тогдашних, уже состоявшихся, осетинских поэтов в своей статье обвинял Дзуццати в том, что он «навязывает осетинской поэзии лесенку Маяковского, которая не прививается на нашей почве в силу специфики языка, традиций и четкого ритма классического стиха». На что поэт отвечает ему: «Выдающиеся наши поэты Цомак Гадиев, Мысост Камбердиев, Нигер, Коста Фарнион, Хазби Калоев и др., тонко вникая в тайну и магию родного языка, уже обогатили нашу поэзию самыми различными формами свободного стиха, в том числе и лесенкой Маяковского!»
Первые годы послемосковского периода Хаджи-Мурат Дзуццаты много и искренне писал о родной Осетии, о ее красоте и, особенно – о положении осетинского языка, который непросто было отвести от края пропасти, у которой он оказался благодаря грузинским языковым реформам. Он написал стихотворение «Ме ‘взаг», которое через тридцать лет станет культовым в Осетии, а сам Хаджи – истинно народным поэтом. Дух шестидесятника, дух свободы, который он вдохнул, находясь среди лучших советских поэтов эпохи, подсказывал ему, что сильный ветер не обязательно несет смерть, все зависит от сопротивления:
Ме ‘взаг –
ирон лæджы хъарæг.
Ме ‘взаг –
ирон лæджы зарæг.
Чи дыл нæ фæлвæрдта тых,
чи дæ нæ мардта!...
Ме ‘взаг, зæгъ-ма мын,
æнæ дæу куыд уон зæрдæвидар!
Ме ‘взаг,
мæ лæджыхъæд, мæ сæрибар!
Ме ‘взаг,
æнæ дæу куыд цин кæнон,
куыд дис кæнон!
Æз æнæ дæу цы дæн?
В этот период, примерно к 1960-му году писатели Осетии стали активно исправлять свои фамилии в документах на осетинское звучание, одним из первых наряду с Георгием Бестауты, Хаджи-Умаром Алборты, Нафи и Гафезом был Хаджи-Мурат Дзуццати. В 26 лет Хаджи становится членом Союза писателей СССР. Как и в поэзии, он плодотворно работает в жанре осетинской литературной критики. Один за другим выходят сборники его критических статей и монографии «Знон æмæ абон» («Вчера и сегодня», 1964), «Бæрндзинад» («Ответственность», 1976), «Рæстæг æмæ литературæ» («Время и литература», 1985) и другие. Работы его посвящены выдающимся деятелям осетинского художественного слова от Коста до своих современников. Хаджи старался и своих сыновей воспитать в осетинском духе, прежде всего, прививая им живой осетинский язык. «Человек, который не знает родного языка в совершенстве, не достоин уважения и среди представителей других народов», – говорил он. Удивительно, как сильно любовь к родному языку объединяла поэтов и писателей Южной Осетии, которых тогда было немало, и в то же время конкуренция за место под солнцем писательских привилегий и творческая зависть разъединяли их невиданным образом. Это известный и малопривлекательный факт из истории осетинских творческих союзов. Сам Хаджи однажды признался, что в день, когда его избрали руководителем Союза писателей Южной Осетии (в 1986 году), его друг,художник Григорий Котаев, грустно предупредил его: «Здесь тоже немало ничтожеств и предателей, не бросай работу в научном институте, а то окажешься на улице, когда они начнут создавать тебе проблемы». Григорий Сесеевич был прав, травля была в моде, особенно со стороны тех, кто требования к качеству творчества воспринимал как личное оскорбление. В сборнике «Время и литература» (1985) Хаджи-Мурат Дзуццати отмечает: «Изобилие у нас стихотворений невысокого качества связано с безответственностью. Это явление также связано с неразвитостью эстетического сознания создателей стихотворного балласта». Увы, создатели балласта уже прошлибольшой путь разрушения единства творческого союза, их докладные с завидной скоростью отправлялись на юг – в ЦК КП Грузии и на север – в ЦК КПСС с обвинениями своих коллег в идейно-политических ошибках и национализме. Феномен этот объяснить под силу разве что опытному психологу. Возможно, корень «стукачества» следует искать в том страхе, который был посеян в среде интеллигенции еще во времена культа личности, и предатели никак не могли остановиться, несмотря на «оттепель». Письма «бдительных» тщательно изучались и переправлялись в местный Обком для принятия мер. В одном из своих очерков Нафи приводит одно из таких решений бюро Обкома, принятое по результатам доноса в 1973 году: «Осудить в некоторых произведениях писателей Джусойты Н.Г., Бестауты Г.Г., Дзуццаты Х-М.А., Козаева И.С. необъективный подход к историческим фактам, проявление элементов националистических настроений и пессимизма». В таких условиях приходилось думать уже не о том, чтобы, согласно принципам «шестидесятников» придавать коммунизму человеческое лицо, а хотя бывремя от времени упоминать коммунизм, партию и светлое будущее, соблюдая требуемый баланс в своих произведениях. Вспоминается эпизод, рассказанный самим Хаджи-Муратом в одной из своих публикаций о том, что, когда он впервые еще школьником принес свои полудетские стихи писателям, один из них, у которого нашлись пять минут, жирно красным карандашом подчеркнул слова «трактор», «трудящийся», «рабочий день» и т.д. и спросил, какое отношение эти слова имеют к поэзии. Можно поспорить, как и Хаджи, что поэзии касается все, смотря в каком контексте и для чего использованы «непоэтические» слова. Поэтам той эпохи легко прощаются малохудожественные «марксизмы» и «ленинизмы» в стихах, если они не мешают создавать истинные шедевры. Но, к сожалению, были любители, говоря современным языком, проводить контент-анализ даже любовной лирики, выискивая тонкую грань между патриотизмом и признаками национализма. Одно из своих наиболее известных стихотворений – «Ирон» – Дзуццати написал в 1959 году, и уже тогда оно вызывало неслабые эмоции не только в Осетии, но и у трудящихся на заводах в грузинских городах, где писатели обязаны были проводить встречи и творческие вечера. Аудиторию большей частью составляли этнические осетины, у которых подобные стихи провоцировали вполне ожидаемую реакцию – слезы и сжатые кулаки:
«Ӕмӕ куы фӕцух уӕлдӕф ӕмӕ хурӕй,
Куы ралӕууыд йӕ тухитӕн кӕрон,
Уӕд ын йӕ риуыл цырт нассагътой дурӕй,
Ӕмӕ йыл чидӕр бафыста «Ирон»!
Читал Хаджи-Мурат свои стихи необыкновенно выразительно и эмоционально, сила слова пробивала брешь в самых закрытых сердцах и заставляла думать даже совершенно беззаботных людей. Историю Осетии он знал хорошо, потому что хорошо знал осетинскую литературу – это и была тогда история: произведения Чермена Беджызаты, Сека Гӕдиаты и других. Он хорошо знал родную Осетию, и каждый ее уголок связывал с историческими событиями, на ней произошедшими. В одном из очерков Хаджи описывает, как он стоял однажды на склоне Зикары, наблюдая красоту природы и бесконечной небесной дали, и вдруг высмотрел несколько тропинок, ведущих к перевалу. Он представил в четкой реальности, как тянется по тропе цепочка людей, согнувшихся под тяжестью горя, бросивших все, изгнанных из своих домов «грузинскими меньшевиками» и только прижимающих своих детей к груди. Он видел, как споткнувшись, лошадь вместе с нехитрым скарбом падает в пропасть, где острые камни режут его плоть. Измученные люди замерзают на тропе, не в силах дальше идти, отмечая камнями места, где наспех закапывали в снег погибших. Да, поэзия – далеко не всегда о любви и красоте природы, а поэзия Хаджи-Мурата – особенно.
Период, на который пришлось его председательство в Союзе писателей, был сложнейшим, как для художественного слова, так и для Осетии в целом. Хаджи-Мурат Дзуццати, как и его сыновья, оказался среди тех, кто не допустил поглощения Южной Осетии националистической Грузией, он был в рядах «Адӕмон Ныхас», как и многие его коллеги-писатели. Для него это не было веянием времени, данью происходившим событиям – он принимал самое активное участие в национально-освободительной борьбе, и первым поддержал предложение Тореза Кулумбегова провозгласить Республику на той самой исторической сессии народных депутатов тогда еще Областного Совета 20 сентября 1990 года. Есть свидетели, утверждающие даже, что, собственно, он и произнес первым слово «Республика». Вскоре состоялись выборы в Верховный Совет первого созыва провозглашенной Республики, Хаджи стал депутатом, а в какой-то момент даже былзаместителем Председателя ВСРЮО. К трибуне выходил редко, как пишут его современники, но всегда по делу. Вся его любовь к Родине, к осетинскому языку, к народу оказалась для него политической платформой, когда он стал политиком: «Осетия разделена на юг и север. Разделена Главным Кавказским хребтом? Нет. Разделена политиками, вождями, партиями, странами. Но в народе, вопреки всему, всегда жила мечта – быть вместе, объединиться, стать единой Осетией. Были попытки ее осуществления, например, после Октябрьской революции 1917 года, но эти попытки окончились геноцидом. Последняя попытка – в конце 80-х, начале 90-х – кончилась тем, что в ходе ожесточенной войны мы отстояли, защитили свою землю, провозгласили Республику. Если бы не это, нас бы на юге уже не осталось. Теперь надо добиваться признания независимости, затем уже объединяться». До признания оставалось лет десять, Хаджи не знал об этом, и эмоционально недоумевал, что мешает миру позволить народу объединиться. «К стыду и несчастью человечества, современная цивилизация мало цивилизованна. Ведь разделенный народ – национальный урод. Современная цивилизация негуманна, несправедлива, ущербна, иначе бы целостность государства не была приоритетна. Разве нормально, когда целостность территории ставится выше целостности народа? Разве нормально отнимать у человека священное право на самоопределение?» Хаджи лишь несколько раз упомянул, что его сыновья, Владимир, Барсаг и Батрадз, мужественно боролись за свободу родной земли с оружием в руках, пока он вместе с депутатами первого Парламента Южной Осетии создавал законодательную базу для молодой Республики. «Если не хочешь, чтобы настал конец света, защищай этот свет, свой свет, наш свет. Спасай его!» – таков был его гуманистический лозунг.
В мае 1992 года от грузинской пули погиб близкий друг Хаджи-Мурата, талантливый писатель Алеш Гучмӕзты, на смерть которого он спустя некоторое время на- писал стихи, полные жгучей боли:
Дӕхицӕй ӕмбӕрзтай –
дӕ уды хӕс
афтӕ ӕмбӕрстай, –
Кӕй ӕхсынц, кӕй марынц,
ды удон дӕхицӕй
ӕмбӕрстай…
Хаджи хотел бы умереть вместо кого-то, так остро он чувствовал потребность быть защитником. Но, увы, нельзя умереть вместо кого-то, говорил он и складывал новые строки в стихи – свое единственное оружие.
В начале 1993 года Хаджи-Мурат Дзуццати становится редактором газеты «Хуссар Ирыстон». Первое, что он сделал, это вернул газете ее первоначальное имя «Хурзӕрин», которое она получила в 1924 году. Кто придумал это название на заре советской власти в Южной Осетии, установить не удалось, но подошло оно газете весьма точно: хурзӕрин – это начало дня, первые золотые лучи утреннего солнца, новой жизни. В советское время газета сменила несколько названий – «Коммунист», «Советская Осетия», так что название «Хурзӕрин», за которое Хаджи пришлось повоевать, снова подошло и эпохе, и газете как нельзя лучше. Хаджи оказался там, где он мог нести правду и справедливость уже в более доступной форме всему народу, газета – демократичная форма общения, ориентированная на интересы общества. Интересы же заключались только в одном – отстоять свою Республику и добиться ее признания и процветания, чтобы война больше никогда не повторилась. Статьи редактора разбирались по всему городу, их ждали, как ориентир в непростой ситуации – сильнейшем послевоенном внутриполитическом кризисе, в котором именно в этот период оказалась молодая Республика. Работали в сложных условиях, но к трудностям Хаджи как будто сознательно стремился – так вспоминает тот период в своей книге «Рӕзхӕссӕн» журналист Петр Хозиты: «Когда я прочитал вышедшую в 2000 году книгу Хаджи-Мурата Дзуццаты «Дыууӕ дуджы астӕу» («Меж двух эпох»), мне стало казаться, что он сознательно искал тяжкого труда и мучений, как будто искал оправданий перед теми, кто воевал, кто ходил под пулями». Действительно, он будто хотел компенсировать свой вклад словом, как штыком, писал о войне, о погибших парнях, об опустевшем городе, о спасительном единстве осетинского народа:
…Цӕуылнӕ йӕ хатӕм,
Нӕ иу нӕ куы схъиуа,
Уӕд не ппӕт дӕр схъиуӕм,
Кӕрӕдзимӕ сидӕм,
Нӕ хъуыды, нӕ хъуыддагӕй сиу уӕм…
В сентябре 1993 года сессия отстранила Тореза Кулумбегова от руководства Республикой. Хаджи-Мурат оказался на некоторое время дезориентированным, но вскоре собрался и решительно сложил свои депутатские полномочия. Все стало меняться слишком быстро, он все-таки был поэтом больше, чем политиком, и оказался не готов к таким кардинальным переменам. «Хаосом была моя жизнь», – писал он об этом периоде. Наступивший 1994 год – шестидесятый год своей жизни – Дзуццати назвал «собачьим годом по какому-то календарю», видимо, предчувствуя, как сильно коснется ветер времени его самого. В июле 1994 года сессия Верховного совета освободила его от должности редактора газеты «Хурзӕрин». Может быть, дело было в том, что он давал в ней возможность высказывать самые разные мнения, даже против себя самого. Единственным требованием было не допускать оскорблений и клеветы. Он не нашел себя в том сомнительном пространстве-времени, когда заканчивается война и надо бояться наступившего мира. В «собачьем» 1994 году он уехал во Владикавказ и с помощью старого друга Ахсара Кодзати начал работать редактором отдела в журнале «Мах дуг». Эти последние пять лет жизни поэта были полны печали и чувства безысходности. Он был одинок, лишен тепла и уюта, здоровья становилось все меньше, а сил справляться с этим не было, впрочем, он не жаловался, трудности были его привычным образом жизни. Петр Хозиев вспоминает, что «Хаджи смотрел усталым взглядом, как будто просил сообщить ему что-нибудь хорошее, какую-нибудь новость, которая его поддержит и воодушевит. Сидел среди высоких стен, склонившись к белому листу, и мелкими красивыми буквами выстраивал лесенки-строки к своим мечтам». Эти последние годы он много и с жадностью работал, писал научные статьи о выдающихся деятелях литературы Осетии и новые стихи – уже с той вершины, после которой неизбежно начинается спуск. Он с надеждой ждал выхода своей книги «Меж двух эпох» – в нее вошли стихи, написанные в самый трагический для Осетии период истории и самый тяжелый для него самого период жизни. Но не успел увидеть ее. Великий поэт Хаджи-Мурат Дзуццати, внесший неоценимый вклад в осетинскую литературу, скончался 1-го июня 2000 года. Последняя книга Хаджи вышла в августе того же года. Поэта похоронили в родном селении Корнис. До последних своих дней он жалел, что не погиб в бою, но здесь, в его стихах, через рубленые строки-ступени проходил его личный фронт, здесь он отдал свою жизнь за родную землю.
Ис гӕнӕн,
ӕмӕ нывгӕнӕг уай –
мыдау дӕ уацмыстӕ удыл цӕуой лӕдӕрсгӕ,
Дис ыл ӕфтауой,
дӕлдунетӕ ӕмӕ уӕлӕрвтау.
О, фӕлӕ
ницы ис бӕрзонддӕр –
куы рацӕуай хӕстмӕ ӕд
гӕрзтӕ
Ӕмӕ хӕцгӕйӕ
куы амӕлай
дӕ райгуырӕн зӕххы сӕрвӕлтау!
Инга Кочиева
На фото: Группа осетинских писателей (слева направо) – Г. Бестауты, П. Пухаев, Д. Алкацев, Е. Бекоев, Д. Джиоев, А. Пухаев, М. Кодоев, Х-М. Дзуццати, Гафез. 1965 год
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.