(вспоминая события 23 ноября 1989 года)

 День 23 ноября 1989 года является историческим событием общенациональной значимости для осетинского народа. В год 35-летия этой победной страницы истории Южной Осетии мы продолжаем рассказывать об участниках Подвига, положившего начало борьбе за независимость Республики. Участниками можно без сомнения назвать всех жителей Цхинвала и не только – в Кударском ущелье население в тот день тоже решительно пресекло попытки проникновения экстремистов на территорию Южной Осетии. Что же касается противостояния на въезде в столицу Южной Осетии, то среди цхинвальских героев этого дня есть человек, оказавшийся в одном ряду с теми, кто первым лицом к лицу столкнулся с огромной колонной грузинских экстремистов, намеревавшихся победоносным шествием пройти к центру города, чтобы объявить осетинам, что «Цхинвал – грузинский город». Ростислав Козаев вместе с самыми первыми защитниками города стойко держал оборону до прихода подмоги, а также после, когда рядом встали другие цхинвальские парни, пришедшие из разных мест сбора, и до самого конца, пока враг не повернул назад. Он вместе с другими парнями отстоял свой родной Цхинвал, совершив подвиг, и потом никогда не рассказывал о своей причастности к этим событиям до самых последних дней своей недолгой жизни. Но забыть его было невозможно, слишком сильно он отличался даже в тоймноготысячной толпе на въезде в Цхинвал. В эти дни исполнилось 40 дней со дня его смерти после тяжелой болезни.

Будучи еще цхинвальским школьником, Ростик Козаев любил философствовать, размышлять о смысле жизни и несовершенстве общества. Он не был душой компании или рубахой-парнем, он не поддавался инстинкту толпы, всегда был сам по себе и мог уйти в любой момент, если что-то не соответствовало его принципам. Мало кто разобрался в нем, как в человеке, до самого конца его жизни – были закоулки души, в которые он никого не пускал, собственно, он весь состоял из таких закоулков: наблюдал, делал выводы о связях разных сфер жизни, о причинах и следствиях, и буквально на физиологическом уровне чувствовал фальшь. Ростик был сильнейшим математиком в своем классе в Цхинвальской школе №2, и это само по себе уже делало его особенным. Когда в 7-м классе ученикам объявили, что все должны вступить в комсомол, Ростик отказался. Он не имел ничего против своих друзей, которые вступили в комсомол, он просто не любил коллективные массовые сборы, собрания и уставы. «Кто не с нами, тот против нас», – сказал учитель, пытаясь образумить мальчика, ведь это был настоящий скандал – советский школьник отказался идти в комсомол! Ростик согласился только на следующий год, но принципам своим не изменял и после этого: у него так и сохранилось стойкое недоверие к собраниям и съездам, партиям и прочим организациям. В митингах не участвовал и старался как можно меньше зависеть от общества. Таков был характер Ростика Козаева – независимый и максимально сдержанный. Стоит ли удивляться, что любимым видом спорта, призванием и способом самовыражения для него стали шахматы. Дядя научил его играть, и он уже играл с интересом, когда выяснил, что два его одноклассника – Тимур Валиев и Геннадий Кокоев тоже большие любители шахмат и постоянно играют друг против друга. Он стал их третьим партнером, но и тут проявил особость – развивал способности в быстрых шахматах, в блиц-игре.

Информации о том, как складывалась жизнь Ростика после школы, не много: он служил в армии в Киеве, после чего ездил несколько раз в Ригу, ему очень нравилась Прибалтика, и он хотел остаться там жить. Однако вернулся домой и поступил в ЮОГПИ на общетехнический факультет. Учился на одном курсе с Владимиром (Коко) Дзуццаты, который был младше него на несколько лет. Ростик умел отличать «настоящих», так он называл тех, кому доверял, и Коко был одним из таких парней из его не очень большого круга общения.

Почему он снова уехал в Ригу, друзья не знают или не хотят касаться вещей сугубо личного характера. Геннадий Кокоев, одноклассник Ростика, вспоминает: «Я к тому времени отошел от шахмат, остановился на уровне наших игр с одноклассниками, и очень удивился, узнав, что Ростик продолжает играть и достиг невероятных успехов в Латвии. Однажды он выиграл у экс-чемпиона мира Михаила Таля в сеансе одновременной игры по блицу, по быстрым шахматам, это совершенно точно. Он очень много играл, участвовал в республиканских чемпионатах в Латвии, много раз выигрывал».

Об успехах Ростика Козаева стало известно и на родине. В марте 1986 года газета «Советон Ирыстон» сообщила о его достижениях читателям: «Имя Ростика Козаева, кандидата в мастера спорта, хорошо известно в Южной Осетии. Он несколько раз становился чемпионом области, успешно участвовал в чемпионате Грузии. В настоящее время Ростик находится в Риге, в одном из шахматных центров нашей страны, там проживают всемирно известные шахматисты, такие как Михаил Таль и международные гроссмейстеры Гипслис и Багиров. Как на днях сообщила рижская вечерняя газета «Ригас Балсс», в недавно состоявшемся республиканском блиц-турнире, в котором участвовал 51 шахматист, первое место занял Ростик Козаев, став, таким образом, чемпионом Латвии».

Еще один непосредственный участник событий 1989 года, Тимур Цховребов, вспоминает, что Ростик еще и очень хорошо играл в бридж, на этой почве они и подружились, вместе ездили на соревнования по бриджу, которые проходили в Подольске под Москвой и успешно в них участвовали. Но шахматы были ему ближе. Когда в последние месяцы жизни Ростика спрашивали, какого все же уровня он достиг в шахматах, он отвечал, как истинный математик, без эмоций и оценок: «Надо просто посмотреть мой коэффициент по рейтингу Эло (ФИДЕ), он равен 2233». Согласно этому рейтингу, уровеньРостика Козаева соответствовал уровню кандидата в мастера ФИДЕ. Что ж, такой он был человек, не хвастался, не рассказывал о победах, таким его вспоминают друзья: «Честнейший, порядочнейший, скромный». Он снова вернулся до-мой и работал в Бюро техинвентаризации, часто ездил в Ригу, потому что, возможно, оставил там часть своего сердца, но об этом друзья не стали распространяться. В ноябре 1989 года Ростик был в Цхинвале и активно общался с друзьями, которые отличались трезвым взглядом на происходящие события, в отличие от руководства, которое рассчитывало на Кремль и Центральный Комитет партии. Воспоминания Ростика Козаева представляют большой интерес для более полного восстановления картины тех событий. Записал их двоюродный брат Ростика, Таймураз Кулухов, которому стоило большого труда уговорить его рассказать для истории все, что он помнит. Получился лаконичный единственный и его последний рассказ: «21 ноября, во вторник, мы с другом, Толиком Тедеевым, приехали из Знаура, куда ездили по работе, и пошли, как всегда, прямо на площадь, только народу там в тот раз было больше обычного. Это был наш «состав», как говорится. Коко сообщил нам, что в четверг, 23-го, грузины собираются приехать в Цхинвал проводить какой-то митинг. У меня были запланированы определенные дела, и я не мог сразу сориентироваться, кроме того, было трудно соотнести беспокойство на лицах ребят с вполне привычным в тот период словом «митинг». Наконец, Коко сказал, что зайдет за мной завтра на работу, и мы пойдем смотреть, «что и как». 22-го мы вдвоем пошли на «осмотр», прошли Старый мост, затем поднялись к Новому, осмотрели все возможные места движения, выбирали место, где мы должны встать завтра, чтобы преградить путь транспорту из Грузии. «Где лучше встать?» – спросил Коко, когда мы закончили обход территории. И мы решили встать там, где как раз и встали на следующий день. Он еще добавил, что на стадионе есть куски арматуры, их завтра утром надо перенести к нашему месту на въезде. Мы завершили нашу «рекогносцировку» и пошли обходить все кафе в городе. У Коко было много знакомых, они и мои хорошие знакомые, их можно было найти в любой момент либо в кафе, либо на площади. Говорил в основном Коко, он убеждал их, что нужно что-то предпринять сообща. Я тоже поговорил с несколькими знакомыми. Утром, 23 ноября, мы пошли ко въезду уже впятером: Джуссоев Вася, Цхурбаев Коста, Харебов Ацамаз и мы с Коко, перенесли и сложили прутья арматуры на обочине дороги, затем вернулись на площадь. Люди начали собираться, так что мы продолжили говорить с ними о том, что нельзя допускать, чтобы завтра грузины провели в городе митинг, что это провокация и т.д. Коко находил слова для убеждения, приводил доводы, и с ним соглашались. Таким образом, случайных людей на въезде в город 23 ноября оказалось не больше пяти человек».

Владимир (Коко) Дзуццаты вспоминает, что день был теплый, солнечный, хотя накануне земля подмерзла: «Мы постояли на площади некоторое время, людей было много, пришли еще солдаты Внутренних войск МВД СССР, встали по центру в одну шеренгу со щитами. Еще по городу разъезжал на трехколесном мотоцикле известный активист Болатаев (по прозвищу «Пушкин») с рупором в руках и призывал людей выходить на улицу. В это же время прогрузинские элементы, пустили слух, что грузины отменили свой митинг, никто сюда не едет, они хотели, чтобы люди разошлись, и тогда приехавшие легко зашли бы в город. Но очень скоро все подтвердилось – тбилисские осетины звонили своим родственникам в Цхинвал и предупреждали, что колонна выехала. Тогда я предложил сходить на въезд посмотреть, что происходит».

Часть городских ребят собралась в штабе Алихана Пухаева во Дворце бракосочетаний, они тоже были, что называется, на низком старте. Почему они выбрали место для поста именно там? Потому что до этого осетины из Тбилиси уже приезжали на автобусах и въезжали в город именно по Новому мосту, даже остановили автобусы перед Турбазой и разговаривали с собравшимися. Место казалось логичным, но Старый мост в таком случае оставался открытым, так что закрывать проезд надо было именно на въезде, это было верное решение.

«В ноябре быстро темнеет, – продолжает Коко Дзуццаты. – Солнце уже перешло зенит, когда мы повидались с ребятами у Дворца бракосочетаний, а затем двинулись по трассе вдоль стадиона ко въезду в город. Ростик был с нами. День был рабочий, поэтому он был одет точно не для столкновения с грузинами – очень элегантно, в отличном плаще, шапке с маленьким козырьком, даже в галстуке, типичный прибалт. Я жил тогда на ул. Тельмана в пятиэтажке, дома у меня было готовое застолье – мясо, пироги, вино: так у нас было заведено – всегда приносили что-нибудь и делали вид, что просто собираемся теплой компанией и что-то отмечаем. Дело в том, что сборища вызывали подозрение, доносчики не дремали, а на площади тоже не обо всем поговоришь, так что наши посиделки были хорошим прикрытием. В общем, решили сходить на въезд, постоять там часа полтора-два, солнце к тому времени зайдет, а ночью уже никто не приедет, и мы спокойно придем ко мне домой и посидим в тепле за фынгом. Ну, что было дальше, я уже рассказывал, мы успели буквально впритык, колонна вскоре показалась. Нас было мало, и я стал махать руками людям, которые стояли перед зданием суда, человек 15-20, но они не посмели присоединиться к нам, я их понимаю, за такие дела всем нам светили уголовные статьи. В этот момент к нам прибежали два парня из тех, которые стояли на Новом мосту. Они сказали, что у них есть два грузовика, один из которых с кирпичами, спросили, что делать, подогнать к нам и поставить поперек дороги? Я обрадованно кивнул им. Они убежали и очень скоро вернулись на грузовиках и перекрыли дорогу. Дай Бог им здоровья, это был мужественный поступок, наше сопротивление сразу поднялось на более серьезный уровень, грузины уже не пытались прорвать наши ряды. Я спросил Ростика, сможет ли он, если на нас сильно надавят и начнут теснить, кинуть пару кирпичей в толпу, чтобы вызвать хаос. Я просто спрашивал, потому что это было опасное дело, удар кирпичом по голове мог не убить, но сделать человека инвалидом вполне мог, это уголовное дело. Он сказал, что сможет, повернулся и пошел. Я потом еще оглянулся и увидел его уже на грузовике, так он и стоял – в галстуке, похожий на иностранного киноактера, готовый к любому беспределу».

Сам Ростик, вспоминая тот день, честно признался, что определенная неуверенность была: «Грузины шли медленно, средним шагом, шли с правой стороны дороги, для того чтобы с левой могли проехать машины. Стоять в первом ряду действительно было тяжело, грузины равнялись на середину наших парней, подходили провоцировать и спорить. По правде говоря, в какой-то момент непонятный страх меня охватил, я почувствовал это, когда между нами и грузинами оставалось около 15 метров. Я подумал, чем нам наши куски арматуры по могут? Среди них же были вооруженные люди, все их структуры были там. Но они остановились в пяти метрах от нас…».

Тимур Цховребов уверен, что Ростик в силу своей порядочности никогда бы не отступил перед любой опасностью. «Он был храбрый парень. 23-го, когда чуть-чуть все успокоилось, грузины вытащили свои флаги и начали размахивать, у нас же нашего национального флага с собой пока не было, и надо было что-то противопоставить. Мы послали Ростика в здание суда, чтобы он поискал там что-нибудь, хотя бы советский флаг. Но он не нашел никакого флага и принес портрет Ленина. Грузины с кузова одного из своих грузовиков увидели портрет и начали смеяться. Мы отвечали, что мы не за Ленина и не за коммунистов, а портрет принесли просто, чтобы позлить их. Ростик стоял по самому центру, рядом с Виталием Габараевым и Васей Джуссоевым, стойко стоял.

Когда все относительно затихло после ноября 1989 года, мы стали готовиться уже к вооруженному столкновению. Мы были уверены, что война начнется раньше, но получилось, что у нас был целый год на подготовку. У Ростика практически не было никаких доходов, тем не менее, оружие у него было. Он активно участвовал в войне 1991-1992 годов, а после, когда уже был сформирован ОМОН, появилось Министерство обороны, то есть уже было, кому официально защищать Родину, Ростик как-то сказал мне, что хочет купить автомат, он хотел быть лично готовым к очередной войне, неизбежность которой мы все понимали. Это было одним из его принципов – ни от кого никогда не зависеть. Так что в августе 2008-го он, конечно, был здесь, вместе со своим автоматом. Ростик заслужил, чтобы о нем помнили».

Ростик Козаев оставался оптимистом, несмотря на тяжелую болезнь, даже когда полностью потерял голос и вынужден был общаться письменно. На вопрос «Как дела?» он еще в молодые годы отвечал: «Хуже!». Это означало «хуже, чем завтра, но лучше, чем вчера», и всегда верил, что Бог помогает, независимо от того, веришь ты в него или нет. «В последний год я как-то приехал к нему в больницу во Владикавказе, – говорит Тимур Цховребов. – Он не мог говорить, но показал, что хочет сказать: «Я потихоньку отправляюсь туда», – и глазами показал на небо. Он говорил это с улыбкой на лице, без всякой грусти. Я сказал: «Передай там ребятам привет, не забудь». Он ответил: «Обязательно!»…

Инга Кочиева

Фото из архива Таймураза Кулухова