На вопрос – когда будет установлен памятник историческому подвигу наших ребят, грудью заслонивших Цхинвал от многотысячной грузинской нечисти? – до сих пор остается открытым.

Газета «Республика» из года в год, уже второе десятилетие говорит о необходимости создания монумента на въезде в город с южной стороны, олицетворяющего несгибаемость нашего народа. Увековечивание бесстрашного подвига наших ребят, грудью вставших холодной осенью 1989 года на защиту своей Родины, необходимо. Несколько лет назад здесь был установлен мемориальный камень с соответствующей надписью. Однако идея памятника снова повисла в воздухе. Ушла в небытие даже традиция на День государственного флага транспортировать национальный триколор на главную площадь страны именно с этого исторического для нас места.

Как образец для монумента, посвященного Подвигу осетинских парней 23 ноября, может послужить предлагаемая композиция советского периода. Только выполнить ее надо в более масштабных пропорциях и с большим количеством персонажей. Чтобы въезжающие гости с юга и в будущем испытывали внутреннее неудобство перед возвышающимися над дорогой (скажем, семиметровыми) осетинскими парнями-исполинами, вставшими грудью на защиту своей Родины.

Вспоминая 23 ноября 1989 года…

Тот ноябрь проявил многое. Чувства некой растерянности от ощущения, что как раньше уже никогда не будет, массовое пробуждение национальногосамосознания и проявление невероятного народного единения и мужества. Мужества осетинских ребят, вставших живым заслоном на пути у многотысячной грузинской колонны, направляющейся в Цхинвал под предлогом проведения «мирного митинга»...

Можно долго рассказывать о фактах, предшествовавших дню 23 ноября, противоречий в них мало. Но однозначным и бесспорным было одно – в Южной Осетии почти все понимали, что «мирный митинг» всего лишь прикрытие для какой-то серьезной провокации. И, тем не менее, то ли по наивности, так присущей нашему национальному характеру, то ли по недооценке ситуации, мы оказались совершенно не готовыми к событиям, которые развернулись днем 23 ноября на подступах к городу.

Новейшая история нашей Республики свидетельствует о том, что в период, предшествовавший 23 ноября в Южной Осетии создался очевидный вакуум власти, рычаги управления автономией пока еще находились в руках официального Тбилиси. И если бы не адекватная оценка ситуации и фактически мгновенная реакция нескольких десятков осетинских ребят, принявших решение преградить путь маршу грузинских неформалов и их приспешников, итоги карательной операции могли быть другими, с совершенно непредсказуемыми для Южной Осетии последствиями.

Изначально их было немного, всего три десятка. Мужественных, полных решимости защитить свой город любой ценой. Без оружия, без какого-либо продуманного плана действий. Это был порыв, основанный на внутренних убеждениях и интуиции. О подвиге осетинских ребят у въезда в Цхинвал 23 ноября 1989 года сказано и написано немало. В каждой истории, рассказанной очевидцами тех, теперь уже исторических событий, осмысление и оценка событий одной даты, ставшей решающей в судьбе народа юга Осетии.

Инга Кочиева – фактически первая из юго-осетинских журналистов, которая в своем материале «Тревожная осень 1989-года» рассказала о 23 ноября глазами непосредственных участников событий того дня. «Этот материал появился в юго-осетинской прессе накануне второй годовщины событий ноября 1989 года, – вспоминает Инга Кочиева. – В конце октября 1991 года я пришла устраиваться на работу в редакцию газеты «Вестник Южной Осетии» и первым заданием, которое получила от редактора Владимира Алборова, была именно эта тема. Причем, по мнению редактора, о событиях того дня необходимо было рассказать сквозь призму мужества ребят, которые преградили путь многотысячной колонне. Хочется отметить, что на тот момент, когда прошло всего два года с 1989 года, такого понимания, что 23 ноября двумя годами ранее на подступах к Цхинвалу имел место подвиг группы осетинских ребят, фактически не было. Все еще продолжалась война, в окрестностях Цхинвала шли бои, было много жертв... На фоне всего происходящего каждый день в той нашей реальности был проявлением подвига. В тот момент о масштабности произошедшего, и, тем более, об исторической значимости событий того дня практически никто и не задумывался».

Журналист вспоминает, что собирать материал на основе воспоминаний непосредственных участников и очевидцев было достаточно сложно. Каждый из ребят, оказавшийся в первых рядах сопротивления грузинской колонне, достаточно неохотно рассказывал о событиях того дня и, тем более, своей роли в исходе противостояния. «Первым респондентом, которого удалось уговорить на общение с представителем прессы, был Тимур Цхурбати, – вспоминает Инга Кочиева. – Он достаточно подробно рассказал о событиях того дня. Мы с ним даже пошли туда, на место, где остановили грузинскую колонну. Первая мысль – аналогия с Фермопилами. С одной стороны холм, с другой бетонные плиты на краю обрыва и этот совершенно узкий участок шоссе. Тимур рассказывал, что место, где преградили путь многотысячной колонне, было выбрано не случайно – именно здесь невозможно было пройти и, тем более, проехать в город каким-то другим обходным путем. Всего лишь несколько метров ширины трассы, которую заполнить собой было несложно. И место, как показали первые минуты противостояния, было выбрано совершенно правильно».

Журналист общалась и с несколькими другими участниками противостояния 23 ноября 1989 года. «В процессе сбора материала, несмотря на то, что успела пообщаться со многими из ребят, еще тогда я так и не смогла выяснить имена всех тех, кто оказался в первых рядах сопротивления, – говорит она. – Да и каждый из моих собеседников и всех тех, к кому я обращалась за информацией, настаивал на том, чтобы его имя в прессе не упоминалось. Время было тогда такое, абсолютно без определенности будущего. Поэтому в материале их имена отражение не нашли. Да и вообще в те годы было не принято связывать свое участие в том или ином событии с каким-то поступком или мужеством. Ни Бала Бестауты, ни Владимир (Коко) Дзуццати, воспоминания которых я также включила в материал «Тревожная осень 1989-го», категорически не хотели, чтобы их имена упоминались в прессе в контексте какого-то мужества и героизма».

Инга Кочиева отмечает невероятную скромность всех ребят, которые 23 ноября 1989 года фактически обессмертили свое имя. «Мне кажется, каждый из них рассказывал о событиях того дня в том числе и с определенной долей юмора, – вспоминает журналист. – Мне рассказывали о Виталии (Кирюхе) Габараеве, который стоял в первом ряду преградивших путь – невысокий, худощавый, в шапке, спущенной до глаз. Ребята подшучивали над ним и пытались вытеснить назад, дескать грузины еще подумают, что мы выставили вперед подростка. Кирюх не сдвинулся с места, так и остался стоять лицом к лицу с уже приблизившимися к тому моменту грузинами».

Инга Кочиева также вспоминает, что вызвать на откровение своих собеседников в полной мере, наверное, так и не смогла: «Очень сложно далось общение с Владимиром (Коко) Дзуццати, который на тот момент был одной из самых сильных фигур в отрядах сопротивления. Я «выловила» его где-то вблизи Театральной площади, когда он, в огромной куртке с большими карманами, полными патронов, направлялся на боевой пост. Рассказывал мало, второпях, и при этом вообще исключая свою значимость в событиях, произошедших на подступах к городу двумя годами ранее. Помню его слова – «какая разница, кто где стоял, у всех нас в тот день была одна цель – не дать грузинам пройти в город»...

В последующие годы значение даты 23 ноября в нашей новейшей истории несколько недооценивалось. Ни властями Республики, ни самим обществом. Перелом в сознании произошел гораздо позднее, а вместе с тем пришло и понимание важности этой даты в современной истории Южной Осетии. Подвигу трех десятков осетинских ребят у въезда в Цхинвал была дана соответствующая оценка, прежде всего, со стороны самого народа (и наше издание сыграло в этом также свою роль). Однако пока, спустя уже 32 год после событий ноября 1989-го, мы так и не смогли достойно увековечить подвиг, которым должны по праву гордиться. Идея памятника мужеству осетинских ребят, может даже несколько навязчиво предлагаемая «Республикой» из года в год уже второе десятилетие, все еще не реализована. Кроме того, мало достойных документальных работ, посвященных Подвигу 23 ноября, эти события пока не нашли отражения и в учебниках по новейшей истории Южной Осетии. И с течением времени ощущение забвения нашей современнойистории, кажется, только усиливается.

Рада Дзагоева

Тревожная Осень 89-го…

23 ноября 1989 года... Именно с этой даты и будет писаться новейшая история Южной Осетии. В этот день наш народ впервые пробовал себя на единство. Тогда, при въезде в Цхинвал, перед вооруженным агрессором появилось три десятка парней, сцепивших согнутые в локтях руки. Они с голыми руками встали лицом к нашествию, но и лицом к бессмертию... Уже после, один из грузинских лидеров, Гия Чантурия, разоткровенничался в прессе: «Эти двести (?!) человек мы сделали национальными героями, так как они вернули обратно 28 тысяч грузин. Большой ошибкой было ехать в Цхинвал, и дважды большей – вернуться обратно. Я не знаю, как исправить эту ошибку». Так наша борьба за независимость началась с Подвига!

После августа 2008 года многие российские печатные издания порой ошибочно преподносили Республику Южная Осетия как страну, образовавшуюся именно в связи с кровавыми событиями 08.08.08, таким образом, то ли намеренно, то ли по незнанию предмета, ставя крест на девятнадцати (!) годах нашей борьбы за независимость. Между тем, за эти годы в новейшей истории Южной Осетии было немало славных и героических страниц, особняком в ряду которых, несомненно, стоит 23 ноября 1989 года, когда горстка осетинских парней – цхинвальцев – живым щитом встали на пути грузинских неформалов, предпринявших тогда пока только первую попытку взятия Цхинвала. В те годы журналистом Ингой Кочиевой был собран материал: бесценные свидетельства самих участников, которые сегодня мы вновь предлагаем вашему вниманию.

– Мы начали собираться с утра небольшими кучка­ми и в разных местах. Знаешь, ведь, у каждого своя тусов­ка, свой круг друзей. Одни стояли на новом мосту, другие на старом, третьи сидели пока в Школе бокса, четвертые на Згудерском холме. Мы стояли перед турбазой. Никакого конкретного плана не было, как не было и руководителя. Решили действовать сообразно обстоятельствам. Ясно бы­ло одно – нужно преградить им вход в город. Слегка по­спорили о том, где это удобнее сделать, и решили ставить заслон метрах в 15-ти от въезда, чуть выше здания суда, в том месте, где высота от бордю­ров до земли равна примерно 2,5 метра, не каждый рискнет оттуда прыгать на раскисшую от мокрого снега землю, а справа холм, по которому тоже не пробежишь рез­вым шагом, т. е. в самом узком месте дороги. Это было настолько логически верно, что то же самое решили и другие группы, и заслон был поставлен именно здесь...

– Оружие? Да брось ты. Впрочем, была у кого-то мелкашка. A вообще, в парке в это время шел какой-то вечный ремонт, и я еще утром нашел там нарезанные прутья арматуры, валявшиеся повсюду. Мы перетащили их и спрятали в кювет, под стеной стадиона. Хозяину мелкашки было поручено в случае, если начнется стрельба с грузинской стороны, сбегать домой за ружь­ем. Вот такая была диспозиция.

– Страха как такового не было. Но и спокойствием наше состояние нельзя было назвать. Понимаешь, можно испугаться в драке где-нибудь в темноте, без свидетелей, когда их много, а ты один, и можно даже убежать без осо­бого ущерба для самолюбия. Но здесь все должно было произойти на глазах друг у друга. Это обязывало. Да и время тянулось бесконечно. Периодически кто-нибудь приходил и сообщал, что вот сейчас они (грузинские националисты – прим.ред.) выехали из Тби­лиси, сейчас они митинговали в селении Игоети и т. д. Да, мы здо­рово нервничали. Пошли поразмялись в Школе бокса, «покачали» штанги, потом вернулись к зданию суда и, сидя на бордюре, съели огромное количество пирожков. Курили одну за другой...

– Кто-то спросил, какой сегодня день и число. «Какая тебе разница?» – ответил ему другой и рассказал анекдот про понедельник. Это знаешь, где мужика ведут на расстрел, а он ко всем пристает, какой сегодня день? Ну и сказали ему понедельник, мол, ну и что? А он присви­стнул: «Вот ничего себе, неделька начинается!» Тогда один из нас сказал: «Сегодня четверг, 23 ноября 1989 года, и мы все еще очень сильно пожалеем, что торчим здесь».

– Около 12.00 подъехало два самосвала, груженных кирпичами, и встали поперек въезда; чуть поодаль с независимым видом стоял трактор «Кировец». В нем сидел квайсинец и, кажется, дремал. Я был на машине, и пример­но в это время, меня с несколькими парнями отправили на разведку в сторону завода «ЦАРЗ». Кто-то принес сообщение, что со стороны «ЦАРЗ»-а в город проехали грузинские автомобили. Вскоре они были задержаны. Царзовцы с торжествующим видом вытянули из машин огромные полотнища флагов независимой Грузии и вступили с их об­ладателями в ожесточенную дискуссию по поводу «хозяев и гостей» на земле Южной Осетии. Те из них, у кого неос­торожно вырывалось «Самачабло», неизменно получали по зубам. Все были крайне увлечены этим спором, как вдруг кто-то случайно посмотрел в сторону дороги (с ЦАРЗ-а ее хорошо видно) и крикнул: «Едут!». И действительно, мы увидели длинную вереницу автобусов и легковых машин, которая медленно стекала вниз, к городу. То­гда мы впрыгнули в машину, и помчались наверх, к ребя­там...

– Теперь уже ни за что не определишь, кто стоял первым, а кто прибежал потом. Во-первых, потому, что никто не скажет: «Я пришел туда первым», – просто не по-мужски говорить об этом вслух. Во-вторых, когда пронеслась, наконец, весть, что они едут, все группы как-то одновременно оторвались и быстро пошли к месту предполагаемого сопротивления...

– Мы уже собрались, а их все не было. И снова все подумали, что кто-то плохо пошутил. Тогда Б. сказал: «Что ж, пойдем им навстречу, если они не идут». И мы пошли, сцепив согнутые в локтях руки. Дошли вон до того столба, поравнялись на него, и встали. Кто стоял в первом ряду? Да неважно это. Я стоял вот здесь, рядом стоял Р., а дальше К. Кто и в какой последовательности стоял дальше, не было ни смысла, ни времени запоминать, потому что прямо перед нами на дороге показалась белая «Волга». В., стоявший с краю, сделал несколько шагов вперед и встал перед машиной. «Волга» остановилась. Из нее вышел министр внутренних дел Горгадзе и потребовал освободить дорогу. В принципе, он мог бы сделать это по­вежливей. В. вспыхнул, и, наверное, что-то сказал минист­ру. Потом он, правда, жалел, что был невежлив с пожилым человеком.

– Сбоку нахально подъехал красный «Запорожец». Из него высунулся парень с видеокамерой и начал водить ею по нашим лицам. Мы корчили ему рожи...

– Они показались. Толпа вперемешку с легковыми машинами и автобусами. Они приплясывали и пели, на ходу разворачивая огромный транспарант. На нем была надпись: «Самачабло – это Грузия». Понимаешь, их было слишком много, и картина, конечно, была жуткая. И все же сейчас уже было спокойней. Мы видели противника и зна­ли, что делать. Чьи-то нервы не выдержали, он выдернулся из первого ряда и втиснулся во второй. Тогда Б. громко выругался. Это относилось к тем, кто струсит и убежит, хотя как раз в этот момент мы быстро перетасовалисьи сплотились тесней. Вперед встали те, кто был уверен, что сможет первым ударом опрокинуть противника...

– Они шли плотным строем победоносно и нагло, переговариваясь друг с другом с таким ви­дом, будто говорили о погоде. На нас даже не смотрели. И когда первый ряд столкнулся с нами грудь в грудь, они изобразили крайнее изумление, мол, что это валяется под ногами? От первых реплик: «Эй, посторонитесь, мы идем в Самачабло, грузинский город Цхинвали!» – закипела кровь. Но не драться же было, в самом деле, с такой ар­мадой, приходилось сдерживаться. Хотя они нада­вили на нас и потеснили на несколько шагов; на ком-то уже трещала одежда. Наконец, они оста­новились, и мы, воспользовавшись этим, протащи­ли их обратно до «своего» столба, поравнялись на него и отсюда уже не трогались до самого конца…

– Тут они начали повязывать белые повязки на головы, но продолжали стоять вплотную, так, что каждый из нас имел возможность говорить с тем, кто стоял напротив. Так получилось, что стоящий передо мной оказался осетином. Он плохо говорил по-осетински, но все же без примеси грузинских слов объяснил, что они не хо­тят конфликта, что приехали с любовью проводить друже­ственный митинг. Любовь действительно била ключом и переваливала через края колонны, хвост которой уперся, кажется, в точку отправления...

– Подошли солдаты со щитами и дубинками и бы­стро встали за нами. Потом уже набежал народ. «Кировец» выкатился и встал поперек дороги за самосвалами. Нас было уже не так мало. После перепалки мы договори­лись разойтись друг от друга на пять шагов. Они отошли на свои пять шагов, мы, конечно, нет. Так, между нами образовался проход, в который немедленно выскочили Н. Натадзе, Г. Гумбаридзе, другие узнаваемые деятели. Натадзе кричал: «Кто вас прислал? Где ваш руководи­тель?», и, не добившись ответа, разводил руками: «Дика­ри, с ними невозможно разговаривать». А. взял Гумбаридзе за руку и долго прохаживался с ним вдоль ряда туда и обратно. У Гумбаридзе трагически соединились брови на переносице и вытянулось лицо. О чем они говорили, я не слышал, но я слышал, как потом тот же А. спросил у Горгадзе: «Кого вы, советский генерал, привели сюда?». Ты представляешь, что грузинского министра тогда еще можно было назвать советским генералом? Вообще, узна­ваемых лиц было много. Г. Чантурия сморкался в огромный платок и ругал страну, в которой нет нормального лекар­ства от насморка…

– Когда Натадзе разволновался и начал кричать нам, что он профессор я крикнул ему: «Во сколько вам обошлась ваша должность?». Кто-то похлопал меня по плечу и показал пальцем на холм, призывая посмотреть туда. Там стояли двое, один из них отодвинул полу и пока­зал мне ствол, а затем выразительно постучал себе по пе­реносице. Я плохо разглядел, но это был автомат, или обрез…

– «Сакартвело!» – вопили они и, кажется, дейст­вительно верили, что это Сакартвело. «Ирыстон!» – отвечали мы не так мощно, но зато без тени сомнения. Нас плохо было слышно, потому что как раз в это время к нам в тыл зашла целая колонна цхинвальских грузин с такими же лозунгами и знаменами. Они тоже кричали «Сакарт­вело!», и в один момент обе колонны почти совсем заглу­шили нас. Ты хочешь знать, кто были те первые, кто ос­тановил шествие? Вот тебе верный признак – к утру все первыесорвали голоса...

– Не знаю, чего мы ждали. Никто не верил, что они вот так возьмут и повернут обратно, раз их не пустили в город. Боялись провокаций, после которых бы обязательно началась кровавая свалка. Не хотелось так дешево умирать. Я думал об одном – если мне и на этот раз удастся выйти живым из этой истории, любой ценой приобрету оружие…

– В какой-то момент Э. пустил по рядам ошеломляющую новость: из Ногира выехало 360 автобусов с воо­руженными северянами на помощь южанам. Никто не поверил, но на некоторое время нас это развеселило и во­одушевило. Еще отличный был момент, когда появи­лись аланские флаги, наспех сшитые, с бахромившимися краями – сразу захотелось в рукопашную. Принесли и водрузили на «Кировце» портрет Ленина, приколоченный к швабре, и красный флаг. И, говорят, лихорадочно искали портрет генерала Родионова, да так и не нашли...

– Подвиг, ты говоришь? Да я как-то редко пользу­юсь этим словом, а уж к себе никогда его не примеривал. Не знаю, для меня подвиг всегда ассоциировался с Вели­кой Отечественной. Матросов там, Олег Кошевой, ну и все в таком духе. И вообще, почему бы тебе не написать лучше о проблемах маленького кафе, например?..

А между тем, сзади, за их спиной бурлил уже весь город. Рождалась жажда борьбы за свободу. И с этим чувством единства исчезали страх и неуверен­ность. И предчувствие борьбы становилось все ощутимей.

Маленький мальчик, весь перемазанный сажей от костров, безмерно счастливый, носился размахивая пал-кой с воплями: «Вперед! За мной!». И вдруг спо­ткнулся, упал и поранил лицо об гвоздь, торчавший из палки. Из пораненной губы по испачканному лицу обильно потекла кровь. Чьи-то сильные руки подхва­тили его, подняли на трактор и осторожно вытерли ему лицо краем аланского знамени. На белой полосе оста­лись пятна крови. И никто тогда еще не знал, что это была первая кровь...

Все, что было потом, мы знаем. Этим мы жи­вем, потому что история нашей борьбы еще не успела стать для нас воспоминанием. Символично, что парни, остановившие в ноябре 89-го шествие, имевшее целью оскорбить Осетию, снова оказались в первых рядах защитников, когда новое «шествие» на протяжении всех этих лет являлось, чтобы уже уничтожить Осетию. Не называйте их боевиками. Это чужоеколючее слово не отразит никогда чистоты их сердец и глубины искренней любви к Родине…