Эпистолярное наследие Коста представляет собой большой ценный материал. До нас дошло более 80-ти писем поэта. Они писались тогда, когда силой обстоятельств их автор был оторван от своих друзей, родных и не мог лично общаться с ними. Поэт писал своим корреспондентам из разных мест: Петербурга, Ставрополя, где провел долгие годы, Карачая, где находился в пору первой ссылки (1891), Херсона и Очакова во время второй ссылки (1899), часть писем написана из больниц, госпиталей, в которых поэт находился на лечении.

Изучая биографию Коста, приходишь к выводу, что писатель по тем или иным причинам, не высказываясь до конца в своих художественных произведениях, самые сокровенные, затаенные мысли излагает в переписке с близкими людьми. В этом случае письмо становится особым источником, с помощью которого исследователь изучает отдельные моменты жизни поэта, его мировоззрение, обстоятельства его жизни. Большинство писем Коста не отличаются краткостью. Он сам признавался, что часто просиживал за письмами до 2-3 часов ночи. Пространность их объясняется во многом тем, что поэт восполнял ими отсутствие общения с близкими. Чрезвычайно эмоциональный, Коста щедро делился своими впечатлениями по самым разным событиям.

Среди адресатов поэта были и две женщины, к которым он испытывал глубокие чувства – две Анны, Попова и Цаликова, они вдохновляли его на создание художественных произведений. Обеим он посвящал свои лучшие поэтические шедевры.

Первое письмо, дошедшее до нас, было адресовано Анне Яковлевне Поповой – первой серьезной любви Коста. Оно написано 21 мая 1886 года. Знакомство с Поповой произошло примерно в декабре 1885 - январе 1886 г. Не окончив учебу в Петербургской Академии художеств, Коста вернулся в отцовский дом в с. Лаба в начале лета 1885 г. Осенью он приехал во Владикавказ, где потихоньку стал осваиваться. Так как своего жилья у Коста там не было, он вынужден был жить в разных местах: у родственников, знакомых, порой снимал квартиру, зарабатывая на жизнь живописью. В этот период Коста проводил свободное время на бульваре (нынешнем проспекте Мира), где впервые и увидел Анну Попову. Она привлекла его своей особенной внешностью, одухотворенной красотой и обаянием. Девушка всецело завладела сердцем поэта, который совершенно потерял покой. Он долго искал возможность познакомиться с ней, просил знакомых помочь ему в этом. Однако, никто не спешили исполнить эту просьбу, считая идею такого знакомства бесперспективной в силу разности социального положения – Коста, не имевшего крыши над головой и Анны Поповой, происходившей из зажиточной купеческой семьи обрусевших армян.

По прошествии нескольких месяцев 21 мая 1886 г., отчаявшись, Коста написал письмо Поповой, в котором говорилось: «Вот уже почти пять месяцев, как я впервые увидел Вас на бульваре и, подчиняясь голосу сердца, совершенно не зная еще, кто Вы такая, готов был пожертвовать Бог знает чем, чтобы иметь возможность хоть на одну минуту побеседовать с Вами... Все мои пожелания, все мои мысли сливаются в одно: «Аня! Аня! Я хочу во что бы то ни стало познакомиться с тобой!». Эта мысль становится моим девизом. Все что неприкосновенно к этому, не имеет с тех пор ровно никакого места в моем черепе...». В конверт вместе с письмом было вложено стихотворение «Посвящение А.Я.П.»:

Да, я уж стар... Ты смотришь боязливо

На впалые глаза, глубокие морщины,

Мой горб рисуется в рубище некрасиво,

На плечи падают лохмотьями седины...

Коста писал теплые, задушевные письма своему однофамильцу и не просто другу, а близкому по духу человеку Андукапару Хетагурову. Он доверял ему свои радости и огорчения, свои интимные переживания. Не будет преувеличениемсказать, что Андукапар был в курсе всех его дел. Так, например, в одном из адресованных ему писем из Херсона Коста подробно описывал течение своей болезни. Как известно, Коста страдал туберкулезом костей и в письме от 18 июля 1897 года из Ставрополя, после первой операции на правой тазобедренной кости, он пишет об этом: «Пишу тебе тот час же после операции лежа на страдальческом ложе. Из моего почерка ты яс го места, где прорвался нарыв. То же нашли Соколовский и Зубрилин. После долгих колебаний я решился отдаться им на заклание... Уход за мной, конечно, тоже стеснен несколько, но что делать...».

Коста и Андукапар еще с детства были очень близки. Часто первый называл второго своим братом. Они учились и во Владикавказской прогимназии, и в Ставропольской гимназии одновременно. Андукапар был на 6-7 лет старше Коста и поэтому везде опекал его, как старший брат, помогал Коста не только советом, но и часто выручал материально.

В эпистолярном наследии Коста мы находим несколько писем и стихотворных приветствий преподавателю Ставропольской классической мужской гимназии Василию Ивановичу Смирнову и его семье. Смирнов сыграл большую роль в формировании личности Коста и становлении его таланта художника. Будучи выпускником Петербургской Академии художеств, Смирнов был направлен в Ставропольскую гимназию в качестве преподавателя рисования и чистописания. Это был культурный, одаренный человек с большим, открытым, щедрым сердцем. Смирнов пользовался любовью учеников, а, в частности, его очень любил и уважал Коста. Василий Иванович сразу заметил даровитого ученика. Работы Коста он отправлял в Москву на выставку одаренных детей в 1877 году. Смирнов также принял большое участие в поступлении Коста в Петербургскую Академию художеств в 1881 г. В последствии Коста и В.И.Смирнов стали друзьями. Коста подолгу жил в его семье.

Поэт, находясь в петербургской больнице, писал в письме от 25 декабря 1897 года В.И.Смирнову: «В этой громадной, мрачной больнице, среди сотен страдающего люда, ни о ком я так не скучаю, как о Ваших детях, дорогой Василий Иванович! С каким бы наслаждением я провел в их обществе текущие праздники, как дорого бы дал, чтобы посидеть с ними хоть один час!».

Сохранилось несколько писем Коста, адресованных Варваре Григорьевне Шредерс – известному общественному деятелю. Она была энергичным человеком, занималась просветительством, основала во Владикавказе вечернюю школу и сама же в ней преподавала, организовывала для детей вечера, концерты, спектакли. Коста считался с ее мнением и любил подолгу с ней беседовать. Его письма к ней отличались задушевностью и откровенностью. В письме к В.Г.Шредерс от 19 сентября 1891 года Коста писал из Георгиевско-Осетинского (Лаба), где он находился в доме отца во время первой ссылки: «...Больно одно – я слишком нуждаюсь в нравственной поддержке,

но можешь составить себе почти точное представление об исходе операции и о состоянии моего здоровья...». В другом письме от 20 июля 1897 года Коста пишет: «...Доктор Акимов осмотрел меня тщательно и нашел порчу кости выше то чтобы так скоро выбросить меня за борт товарищеской заботливости. Положение мое не поддается описанию... Я отрезан от всего...».

В эпистолярном наследии Коста большое место занимают письма, адресованные семье Цаликовых. Глава семьи Цаликовых – Александр, отец трех дочерей – Юлианы, Елены и Анны был священником. Он окончил Тифлисскую духовную семинарию, был женат на грузинке, которая рано умерла, когда младшей дочери Анне было четыре года. Второй раз жениться ему не позволял духовный сан. С отцом Александром Коста близко сошелся во время борьбы против закрытия единственной во Владикавказе женской гимназии. Как известно, по доносу Семена Каханова единственную кузницу женского образования во Владикавказе хотели закрыть. Осетинская интеллигенция во главе с Коста и о. Александром встала на защиту школы. Ее отстояли, но участники – подписанты прошения в высшие органы были наказаны. Коста сослали за пределы Терской области, о. Александра перевели в Пятигорск.

Коста писал письма о. Александру и всем сестрам Цаликовым. К младшей из сестер – Анне – Коста испытывал нежные романтические чувства, которые пронес через всю жизнь, несмотря на превратности судьбы.

В первом своем письме к Анне Цаликовой от 15 июня 1891 года из Лaбa Коста осторожен, не пишет открыто о своих чувствах к ней: «Может показаться странным, что я адресую письмо на Ваше имя... Имею ли я на это право – не знаю и даже не стараюсь знать. Я пишу потому, что чувствую в этом потребность...». В другом письме к ней от 12 января 1892 года из Лаба Коста уже был смелее: «Распространяться о своих чувствах я не буду – Вы в них, вероятно, не сомневаетесь... Требовать окончательного ответа от Вас я не смею, но льщу себя надеждой, что Вы не откажетесь поделиться со мной мыслями о предполагаемом мною «мероприятии». Совместно обсудив вопрос, мы можем совместно же решить гамлетовское «быть или не быть…».

Дело было в том, что священник Гаго Дигуров, друг семьи Цаликовых, был отправлен поэтом в качестве свата к Цаликовым. В письме от 18 февраля 1892 года из Лаба Коста писал о. Александру: «Я слишком много сказал, дорогой Александр, чтобы не высказаться вполне. Рискованность предложения, с каким я обратился к Вам через Дигурова, очевидна... Я понимаю Ваше положение и удивляюсь той смелости, с которой я позволил себе обмолвиться...».

Ясно, что Гаго Дигуров вернулся ни с чем. Анна Цаликова, всецело завладевшая сердцем и мыслями Коста, была избалована мужским вниманием еще с ученических лет, очаровывала всех на гимназических вечерах. Анна была живая, артистичная, с юмором. Хорошо играла на фæндыре и пианино, пела, танцевала, играла на сцене. Обаяние ее было велико. И разве могла такая избалованная девушка вообще полюбить кого-либо?

У Коста была широкая переписка и с другими сестрами Анны – Юлианой и Еленой. Во время второй ссылки, Коста в письме Елене Цаликовой от 4 июля 1899 года из Очакова пишет: «Если бы хоть минуту побывали в моей шкуре, то поняли бы, какое величайшее наслаждение мне доставляет каждая строчка, каждое слово, получаемые от друзей. Совсем не нужно деловых и умных писем и разговоров. Я хочу живого слова во всей его искренности и натуральной простоте...».

Каждое письмо из Осетии Коста воспринимал как подарок, и как праздник, смаковал его. Письма, адресованные ему, он прочитывал сразу, лихорадочно, за один присест: «...Как почтальон принес мне Ваше письмо, адресованное в Херсон и помеченное 20 июня, я, как голодный волк на ягненка, набросился на него, растормошил и проглотил... по первому разу я, конечно, не разобрал его достоинства и стал снова разжевывать и смаковать...», – писал он Юлиане Цаликовой 5 июля 1899 года из Очакова.

Особое место среди писем Коста из ссылки занимают те из них, которые он написал в связи с выходом в свет его гениального сборника стихотворений «Ирон фæндыр» в 1899 года. Книга вышла без Коста, который был сослан из Терской области по фальшивому доносу Семена Каханова, злейшего врага поэта. Коста с большим нетерпением и трепе том ждал выхода своей книги. Но, получив экземпляр сборника, был страшно расстроен. Сборник вышел не совсем в том виде, в каком он передал его для издания Гаппо Баеву. С возмущением и негодованием Коста пишет Гаппо 19 июля 1899 года из Очакова: «Видишь ли, Гаппо, из-за такой,может быть, для тебя мелочи ты можешь испортить наши хорошие отношения. Ведь я тебя неоднократно самым серьезным образом просил и предупреждал, чтобы тыпри издании моих стихов ни на йоту не отступал от рукописи, даже в орфографии. Если я пишу то или другое слово так, а не иначе, то я пишу сознательно, я над ним долго ломал голову ине хочу нитебе, никому бы то ни было позволить изменять их без моего ведома, бездоказательно, и, тем более, в стихотворениях, где не должно быть ни одного лишнего звука или недостаткав нем и где каждая буква занимает рассчитанное заранее автором место. Стихотворение не газетная заметка, которую какой-нибудь трусливый и невежественный редактор может коверкать, как угодно его благоусмотрению...».

Коста не может и не желает скрыть разочарование, которое вызвали у него вольности, допущенные издателями сборника. В том же письме Гаппо Баеву он пишет: «Ты отравил мне все удовольствие, на которое я рассчитывал с получением книжки... Если бы теперь я имел возможность собрать все издание, я бы собрал и сжег его, чтобы не осталось и следа...».

Исстрадался Коста из-за своей книги довольно, никак не мог успокоиться, не сдерживал своего раздражения и в письмах к другим адресатам. В письме Елене Цаликовой от 21 июля 1899 года из Очакова он писал: «...Я стал просматривать книжку и с первой же страницы стал приходить в бешенство, а к концу со мной сделался прямо-таки нервный припадок. Исключая «Тæхуды», ни одно стихотворение не прошло без самых возмутительных корректурных ошибок, сделанных Гаппо просто умышленно, на основании своей собственной дикой орфографии...».

Коста был в гневе и на Пора Джиоева, близкого друга Гаппо и рецензента сборника «Ирон фæндыр», называл трусливым, осторожным угодником. Но следует отметить, что Гаппо Баев и Пора Джиоев совершили великий гражданский поступок, издав гениальный «Ирон фæндыр» в то время, когда Коста находился в опале у властей. Ведь известно, что печатание сборника прерывалось из-за доносов.Говоря о трусости Пора, Коста, несомненно, погорячился. Ведь не будь у «Ирон фæндыр» такого образованного и патриотичного рецензента, неизвестно, чем бы вообще закончилась эпопея с изданием сборника. Пора сразу понял, книгу какого масштаба рецензирует и всячески способствовал тому, чтобы «Ирон фæндыр» увидел свет. Что до Гаппо Баева, то он искренне преклонялся перед талантом Коста, и хотя его редактирование вызвало гнев поэта, он действовал без какого-либо злого умысла.

Коста также писал и деловые письма, например, Садулле Джанаеву-Хетагурову. Писал письма отдельным людям: Тагкаеву, Гайтову и др.

Коставедение немало потеряло в связи с тем, что не все письма поэта дошли до наших дней. Сама Анна Цаликова сообщала Гиго Дзасохову, первому биографу Коста Хетагурова, что большую часть писем Коста, адресованных ей, она уничтожила по личным соображениям. Также не­известно, как распорядилась сестра поэта с его личным архивом.

Ирина Бигулаева, научный сотрудник ЮОНИИ

(печатается в сокращении)

На фото репродукция картины Н. Хетагурова