С детских лет мне приходилось слышать интересную фразу. На селе, да и в городе жители, поливая свои огороды и сады, говорят: «Мæ фадыг бадонхæрæг кæнон». Эта фраза интересна тем, что означает буквально «Сделаю-ка я свой участок водоослом». Использование в понятии орошения осла в связке с водой меня всегда удивляло. Специалисты языка меня уверяют, что на самом деле слово «осел» в этой фразе это оговорка. А говорить надо «донхæркæнын», а не донхæрæгкæнын». На это указывает и Васо Абаев в этимологическом словаре осетинского языка. Известный лингвист объясняет семантику слова «донхæркæнын» как «окрашивание земли».

Конечно же, я не собираюсь оспаривать мнения языковедов, тем более Васо Абаева. Но, что интересно, термин «донхæрæг» используется повсеместно, а вот «донхæркæнын» очень редко. При этом непонятно, почему земледельцы спокойно используют термин, который должен был бы вызвать у них удивление. Ведь осел и орошение никак не связаны друг с другом. А ведь в составном термине «донхæрæг кæнын» осел представлен отчетливо. И даже в термине «донхæркæнын» название осла присутствует, если соотнести слово хæр/хар с названием осла в таджикском языке. У таджиков проводятся скачки на ослах, которые называются хартози от названия «хар» (осел).

Все эти размышления были бы умозрительны, если бы мне случайно не по-палась повесть М.Джавахишвили «Ламбало и Коша». В ней есть интересное описание связи осла и орошения, что возможно дает понимание использования термина «донхæрæгкæнын»: «Однажды я свернул с большака и пустил коня вдоль склонов горы Молла-Тоджасар. Двое людей вели осла по пологому склону. Присмотревшись, я узнал крестьян Иззата и Ламбал.

Осел тихонько бредет поперек горного склона. На нем – хурджин. Ламбало время от времени достает из хурджина белые камешки и рассыпает по следу осла. Я стою под деревом и наблюдаю за ними. Мы обмениваемся приветствиями. Они рады мне, как брату, вернувшемуся после долгой разлуки.

– А вы что делаете? – спрашиваю я.

– Проводим арык.

– Воду? А зачем вам осел и камешки?

– Камешки показывают путь воды, – говорит старик. – По этому следу должен пройти арык. Так проводили воду иранцы еще при шахе Аббасе и даже во времена Мухаммеда. Так мой отец работал. Так работаю и я. И никто ни разу не ошибся, ни на одну пядь! Я проложил за свою жизнь добрый десяток длинных арыков. И в каждом вода течет так, что не осталось ни одной сажени неполитой земли.

Мы спустились на поле. Осел остановился. Ламбало забежал шагов на сорок вперед и воткнул в землю шест. Машади Иззат разулся, отвел осла в сторонку и лег навзничь, вытянувшись на земле вдоль ослиного следа, ногами к Ламбало… Я сижу на лошади и смотрю на этих необычных гидрологов. Машади Иззат свел вместе ступни, приставил друг к другу пальцы обеих ног и глядит в образовавшуюся между ними крошечную щель. Глаз Иззата – первая точка, эта дырочка – вторая, а шест, что держит Ламбало, – третья.

Старик подает сыну знаки. И Ламбало передвигает свой шест то влево, то вправо. Наконец, нужная точка найдена. Гляжу и думаю: «Посрамлены европейские геодезия и гидротехника!»

В этом отрывке, описывающем быт земледельцев Ирана, мы видим пример использования осла в работах по ирригации. Возможно, что когда-то и осетины использовали это животное для проведения оросительных каналов и в память об этом – сохранившийся в упрощенной форме термин.

В научной литературе по хозяйственному быту осетин существует мнение об отсутствии у них в полеводстве ирригации. Однако на наличие традиций у осетин искусственного орошения мы находим сведения у К.Хетагурова в очерке «Особа» и у А.Скачкова в его работе «Опыт статистического исследования горного уголка. Экономический очерк». Последний автор приводит детальное описание особенностей полива пашен, устройства трасс водоводов и т.п. в горном участке Дагомского общества Алагирского ущелья: «Искусственно орошается около 20% всех пахотных земель… А где орошение возможно, там оно устроено давным-давно. Так, например, в Нижнем Унале оросительные канавы существуют с незапамятных времен, и никто не имеет право их уничтожать, пусть они проходили по его земле».

В горных условиях везде, где применялось орошение, земледелие носит несравненно более интенсивный характер по сравнению с теми предгорными и горными районами, в которых применялось неорошаемое земледелие. При этом для широкого использования орошения имело значение много факторов: опыт строительства каналов, наличие водного источника над уровнем пашен, вязкость почвы, позволяющей пропитываться влаге, сама возможность проведения воды к участку и т.д.

Водная магистраль состояла из неглубоких канав (донвæд) и де​ревянных желобов (нуктæ). Вода преимущественно бралась из расположенных над уровнем пашен ручьев. Поэтому процесс проводки трассы канала начинался с поиска ручья. Иногда использовали влагу тающих ледников. В начале канала делали небольшую запруду, чтобы создать дополнительное давление воды. Далее вода шла по канавам, там, где их можно было вырыть на склонах, а где каменистая почва этого не позволяла – по желобам. Желоба в виде акведуков использовались и для переброски воды через овраги. Желоб (нук) выдалбливался из цельного ствола дерева и достигал длины 3-4 метра. Изготавливались и раздвоенные желоба (саджил нук) для регулированного распределения потока.

Водоводы являлись как собственностью отдельных патронимий, так и общесельской собственностью. В последнем случае каждая семья принимала участие в его строительстве, а впоследствии отвечала за определенный участок оросительной трассы, производя при необходимости текущий ремонт. 3а состоянием общесельского ка​нала следил специально выбранный человек (донгæс), он же отвечал за нормированное распределение воды при поливе.

При использовании водой соблюдался следующий порядок: если орошаемые культуры различны, то сперва орошаются нижние и требовательные (так, например, сначала участок с пшеницей, потом с ячменем, а потом уже покос), если же культуры одинаковые, то первым получает воду верхний участок.

К настоящему времени в горной полосе Осетии сохранились лишь фрагменты каналов для подведения воды с дальних ручьев. На бытование в горной полосе Осетии искусственной ирригации указывают как старожилы, так и топонимика горной полосы Осетии: «Лыстæг нукты адаг» (ов​раг тонких желобов), «Гæбыты нук» (водовод патронимии Габы), «Хохы нук» (горный желоб) или «Нукты хуым» (пашня желобов). Понятно, что самым сложным в устройстве ирригационной системы было умение проложить трассу оросительного канала. Без точного расчета вода могла либо стекать вниз по склону, либо не доходить до пашни. О том, что в этом деле когда-то мог быть подспорьем обычный ослик, свидетельствует не только факт такого примера в Иране, но и архаичный осетинский термин «донхæрæгкæнын».

Р. Кулумбегов