Эпистолярное наследие Коста представляет собой большой ценный материал как для исследователя, так и для любознательного читателя, которому интересно знать о Коста как можно больше. К сожалению, по этой теме нет научных работ. Между тем, стоит сказать, что до нас дошло более 80-ти писем поэта. Эти письма писались тогда, когда силой обстоятельств их автор был оторван от своих друзей, родных и не мог лично общаться с ними.

Поэт писал своим корреспондентам из разных мест: из Петербурга, из Ставрополя, где провел долгие годы, из Карачая, где находился в пору первой ссылки (1891), из Херсона и Очакова во время второй ссылки (1899) – наиболее тяжелого периода в жизни Коста, когда его по ложному доносу, по сфальсифицированному обвинению сослали далеко за пределы Терской области, оторвав от привычной обстановки, от близких и друзей. Кроме того, часть писем написаны из больниц, госпиталей, в которых поэт неоднократно находился на лечении.

Письма играли в жизни Коста не совсем обычную роль. Изучая его биографию, приходишь к выводу, что писатель по тем или иным причинам не высказываясь до конца в своих художественных произведениях, самые сокровенные, затаенные мысли излагает в переписке с близкими людьми. В этом случае письмо становится особым источником, с помощью которого исследователь изучает отдельные моменты жизни поэта, его мировоззрение, обстоятельства его жизни, особенности его таланта. Большинство писем Коста не отличаются краткостью. Он сам признавался, что часто просиживал за письмами до  2-3 часов ночи, иногда и на второй день дописывал письмо. Пространность их объясняется во многом тем, что поэт восполнял ими отсутствие общения с близкими, друзьями и единомышленниками. Ведь ссылка – тяжелое испытание для кого бы то ни было, само по себе являлась одним из худших наказаний для поэта, тонко чувствующего и неимоверно страдавшего от своей оторванности от родного окружения. Чрезвычайно эмоциональный, Коста щедро делился своими впечатлениями от самых разных событий – как местных, так и мирового значения, от встреч с людьми, своими суждениями по указанным поводам, переживаниями в связи с ними. Таким образом, и в письмах Коста был больше рассказчиком, нежели слушателем. Этим определялся их немалый объем.

Среди адресатов поэта были и две женщины, к которым он испытывал глубокие чувства, – две Анны, Попова и Цаликова, которые его вдохновляли на создание художественных произведений. Обеим он посвящал свои лучшие поэтические шедевры.

Первое письмо, дошедшее до нас, было адресовано Анне Яковлевне Поповой – первой серьезной любви Коста. Оно написано 21 мая 1886 года во Владикавказе. Знакомство с А.Я. Поповой произошло примерно в декабре 1885 - январе 1886 г. Не окончив учебу в Петербургской Академии художеств, Коста вернулся в отцовский дом в с. Лаба в начале лета 1885 г. Пробыв у отца все лето, он осенью приехал во Владикавказ, где потихоньку стал осваиваться. Так как своего жилья у Коста там не было, он вынужден был жить в разных местах: у родственников, знакомых, порой снимал квартиру, зарабатывая на жизнь живописью. В этот период Коста проводил свободное время на бульваре (нынешнем проспекте Мира), где впервые и увидел Анну Попову. Она привлекла его своей особенной внешностью, одухотворенной красотой и обаянием. Девушка всецело завладела сердцем поэта, который совершенно потерял покой. Он долго искал возможность познакомиться с ней, просил знакомых помочь ему в этом. Однако те, к кому он обращался, не спешили исполнить эту просьбу, считая идею такого знакомства бесперспективной в силу разности социального положения – Коста, не имевшего крыши над головой, постоянного заработка, без определенного положения в обществе и Анны Поповой, происходившей из зажиточной купеческой семьи обрусевших армян.

По прошествии нескольких месяцев 21 мая 1886 г. отчаявшись, Коста написал письмо Поповой, в котором говорилось: «Вот уже почти пять месяцев, как я впервые увидел Вас на бульваре и, подчиняясь голосу сердца, совершенно не зная еще, кто Вы такая, готов был пожертвовать Бог знает чем, чтобы иметь возможность хоть на одну минуту побеседовать с Вами... Все мои пожелания, все мои мысли сливаются в одно: «Аня! Аня! Я хочу во что бы то ни стало познакомиться с тобой!». Эта мысль становится моим девизом. Все что неприкосновенно к этому, не имеет с тех пор ровно никакого места в моем черепе...». В конверт вместе с письмом было вложено стихотворение «Посвящение А.Я.П.»:

Да, я уж стар... Ты смотришь боязливо

На впалые глаза, глубокие морщины,

Мой горб рисуется в рубище некрасиво,

На плечи падают лохмотьями седины...

Письмо это находится в архиве ЮОНИИ им. З.Н.Ванеева. Вообще же в Южной Осетии хранятся три письма Коста, адресованные Анне Поповой, – два любовных и одно деловое.

Своему однофамильцу и не просто другу, а близкому по духу человеку Андукапару Хетагурову, Коста писал теплые, задушевные письма, которые также отличались дружеским тоном. Коста доверял ему свои радости и огорчения, свои интимные переживания. Не будет преувеличением  сказать, что Андукапар был в курсе всех его дел. Так, например, в одном из адресованных ему писем из Херсона Коста подробно описывал течение своей болезни. Как известно, Коста страдал туберкулезом костей и в письме от 18 июля 1897 года из Ставрополя после первой операции на правой тазобедренной кости он пишет об этом: «Пишу тебе тот час же после операции лежа на страдальческом ложе. Из моего почерка ты ясно можешь составить себе почти точное представление об исходе операции и о состоянии моего здоровья...». В другом письме от 20 июля 1897 года Коста пишет: «... Доктор Акимов осмотрел меня очень тщательно и нашел порчу кости выше того места, где прорвался нарыв. То же нашли Соколовский и Зубрилин. После долгих колебаний я решился отдаться им на заклание... Уход за мной, конечно, тоже стеснен несколько, но что делать... Перевязки мне делает сам Акимов при помощи Богусловского ...».

В августовском письме от 20 июля 1897 года из Ставрополя Коста пишет Андукапару: «...Хожу я в настоящее время пока на костылях и не дальше как по комнатам, но, кажется, не сегодня-завтра рискну проехаться в фаэтоне...». Он считался со своим однофамильцем, как с авторитетным медиком.

Коста и Андукапар еще с детства были очень близки. Часто первый называл второго своим братом. Они учились и во Владикавказской прогимназии, и в Ставропольской гимназии одновременно. Андукапар, по его собственным словам, был на 6-7 лет старше Коста и поэтому везде опекал его, как старший брат. Да и в Петербурге Коста застал его еще студентом Военно-медицинского института. Андукапар помогал Коста не только советом, но и часто выручал материально. 2 октября 1898 года Коста писал из Пятигорска: «Дорогой Андукапар!  Сейчас я совершил подлог и этим подвел тебя с присущим мне остроумием. Из Александровской больницы через наше сельское правление пришло в пятигорскую полицию требование взыскать с меня 34 р. с копейками за пребывание в больнице. Имея в кармане всего 12 р. 25 к., я очень смутился, но гений Хетага выручил меня: я нe моргнув глазом, заявил полицейской префектуре, что деньги эти уже уплачены моим братом, доктором А.Л.Хетагуровым, каковую отметку полиция и занесла куда следует. Пока эти бумаги пойдут через наше сельское правление в Питер, ты, конечно, сделаешь все...». Такое письмо можно написать только очень близкому, надежному человеку, на которого всегда можешь положиться в трудную минуту. Именно таким человеком и был для Коста Андукапар.      

Когда поэт в 1896 году решил издавать собственную газету, то обратился именно к Андукапару с просьбой помочь деньгами. Тот обещал помочь собрать 1000 рублей, но этой суммы было мало для создания газеты и, к сожалению, никто больше не принял участия в сборе средств. Поэт был сильно подавлен этой неудачей и страдал, что другие не поддержали его.

Карьера самого Андукапара сложилась благополучно. Он делал большие успехи в медицинской науке и стал первым осетином - кандидатом медицинских наук. Умер он в 1940 году. Андукапар Хетагуров оставил ценные воспоминания о Коста, которые проливают свет на отдельные моменты жизни и деятельности поэта.

В эпистолярном наследии Коста мы находим несколько писем и стихотворных приветствии преподавателю Ставропольской классической мужской гимназии Василию Ивановичу Смирнову и его семье. Смирнов сыграл большую роль в формировании личности Коста и становлении его таланта художника. Будучи выпускником Петербургской Академии художеств, Смирнов был направлен в Ставропольскую гимназию в качестве преподавателя рисования и чистописания. Он был талантлив и подавал большие надежды в области живописи. За участие в конкурсе при Академии художеств был награжден золотой медалью в то время, как, например, Репин – серебряной. Это был культурный, одаренный человек с большим, открытым, щедрым сердцем. Но его судьба как творческой личности сложилась не вполне благополучно. Он не стал известным художником, и как глава большого семейства вынужден был добывать средства к жизни преподавательской работой. Смирнов пользовался любовью учеников, а в частности его очень любил и уважал Коста. Василий Иванович сразу заметил даровитого ученика, выделял его рисунки для показа. Работы Коста он отправлял в Москву на выставку одаренных детей в 1877 году. Смирнов также принял большое участие в поступлении Коста в Петербургскую Академию художеств в 1881 г. В последствии Коста и В.И.Смирнов стали друзьями. Коста подолгу жил в его семье.

Поэт, находясь в петербургской больнице, писал в письме от 25 декабря 1897 года В.И.Смирнову: «В этой громадной, мрачной больнице, среди сотен страдающего люда, ни о ком я так не скучаю, как о Ваших детях, дорогой Василий Иванович! С каким бы наслаждением я провел в их обществе текущие праздники, как дорого бы дал, чтобы посидеть с ними хоть один час в этот, особенно радостный для детей, день великого христианского праздника!».

Сохранилось несколько писем Коста, адресованных Варваре Григорьевне Шредерс – известному общественному деятелю. Она была энергичным человеком, занималась просветительством. Основала во Владикавказе вечернюю школу и сама же в ней преподавала. Шредерс с любовью относилась к осетинским детям, организовывала для них вечера, концерты, спектакли. Это был культурный, образованный человек. Коста считался с ее мнением и любил подолгу с ней беседовать. Его письма к ней отличались задушевностью и откровенностью. В письме к В.Г.Шредерс от 19 сентября 1891 года Коста писал из Георгиевско-Осетинского (Лаба), где он находился в доме отца во время первой ссылки: «...Больно одно – я слишком нуждаюсь в нравственной поддержке, чтобы так скоро выбросить меня за борт товарищеской заботливости. Положение мое не поддается описанию... Я отрезан от всего...».

Особым пессимизмом отличается письмо Коста из Карачая, адресованное Варваре Григорьевне. В период ссылки поэт испытывал обостренное чувство одиночества. Письмо определенно написано в минуту душевного смятения, преисполнено скорби и чувства бессилия. По тону послания ясно, что поэту очень не хватало общества Варвары Григорьевны. Во время ссылки Коста не однократно тайно приезжал во Владикавказ и обычно останавливался у супругов Шредерс, что также свидетельствует о его тесной дружбе с ними. Мужем Варвары Григорьевны был Владислав Доминикович Шредерс, председатель съезда мировых судей, уважаемый во Владикавказе человек.         

В эпистолярном наследии Коста большое место занимают письма, адресованные семье Цаликовых. По воспоминаниям одной из дочерей Александра Цаликова – Елены Александровны, их семья познакомилась с Коста в 1889 году, когда они жили во Владикавказе на Терской улице в доме Коченова. Но Цаликовы и Коста знали друг друга и раньше, т.к. Коста приходился им родственником через свою мачеху Кизмиду.

Глава семьи Цаликовых – Александр, отец трех дочерей – Юлианы, Елены и Анны был священником. Он окончил Тифлисскую духовную семинарию, был женат на грузинке, которая рано умерла, когда младшей дочери Анне было четыре года. Второй раз жениться ему духовный сан не позволял. Жил он с дочерьми, своей матерью и семьей брата Асаге. По воспоминаниям средней дочери Елены, он был интересный, интеллигентный человек: «...Отец наш был очень красив, обаятелен, большой хлебосол и высказывал довольно откровенно свои взгляды. Он был очень начитан и большой идеалист. Раз приходит и говорит, что Коста его просит уступить на месяц комнату для рисования портрета государя Александра III...». Комната, где жил Коста, была «маленькой каморкой», как он сам говорил, и большому портрету негде было разместиться. Прожил он у них не месяц, а год. Поэт влюбился в младшую из сестер – Анну. С отцом Александром он близко сошелся во время борьбы против закрытия единственной во Владикавказе женской гимназии. Как известно, по доносу Семена Каханова единственную кузницу женского образования во Владикавказе хотели закрыть. Осетинская интеллигенция во главе с Коста и о. Александром встала на защиту школы. Ее отстояли, но участники – подписанты прошения в высшие органы были наказаны разными способами. Коста сослали за пределы Терской области, о. Александра, который преподавал здесь многие годы Закон Божий, а также работал вечером в училище, перевели в Пятигорск.

Коста писал письма о. Александру и всем сестрам Цаликовым. К младшей из сестер – Анне Коста испытывал нежные романтические чувства, которые пронес через всю жизнь, несмотря на превратности судьбы. Письма Коста к сестрам Цаликовым повествуют о его многолетней дружбе, симпатии и привязанности к этой семье.

Во время второй ссылки в Херсон (1899 г.) Коста особо испытывал чувство одиночества на чужбине и очень остро его переживал. Он жил письмами из Осетии, интересовался всем происходящим на родине.

Здесь, вдали от дома, поэт испытывал много невзгод, обусловленных главным образом тем, что ему было крайне сложно найти работу, что сказывалось на его настроении, большей частью мрачном и тоскливом.

В первом своем письме к Анне Цаликовой от 15 июня 1891 года из Лaбa Коста осторожен, не пишет открыто о своих чувствах к ней: «Может показаться странным, что я адресую письмо на Ваше имя... Имею ли я на это право – не знаю и даже не стараюсь знать. Я пишу потому, что чувствую в этом потребность...». В другом письме к ней от 12 января 1892 года из Лаба Коста уже был смелее: «Распространяться о своих чувствах я не буду – Вы в них, вероятно, не сомневаетесь... Требовать окончательного ответа от Вас я не смею, но льщу себя надеждой, что Вы не откажетесь поделиться со мной мыслями о предполагаемом мною «мероприятии». Совместно обсудив вопрос, мы можем совестно же решить гамлетовское «быть или не быть…».

Дело было в том, что священник Гаго Дигуров, друг семьи Цаликовых, был отправлен поэтом в качестве свата к Цаликовым. В письме от 18 февраля 1892 года из Лаба Коста писал о. Александру: «Я слишком много сказал, дорогой Александр, чтобы не высказаться вполне. Рискованность предложения, с каким я обратился к Вам через Дигурова, очевидна... Подобные вопросы вообще решаются нелегко, в данном случае – и того труднее. Я понимаю Ваше положение и удивляюсь той смелости, с которой я позволил себе обмолвиться...».

Ясно, что Гаго Дигуров вернулся ни с чем. Анна Цаликова всецело завладевшая сердцем и мыслями Коста, была избалована мужским вниманием еще с ученических лет, очаровывала всех на гимназических вечерах и концертах. Нельзя было не восхищаться ее тонким девичьи станом, лучезарной улыбкой, большими черными лучистыми глазами. Анна была живая, артистичная, с юмором. Хорошо играла на фæндыре и пианино, пела, танцевала, играла на сцене. Обаяние ее было велико. И разве могла такая избалованная девушка вообще полюбить кого-либо?               

В письме Анне Александровне от 6 декабря 1898 года Коста писал: «Уехать в том мучительном неведении, в каком я нахожусь по настоящее время, было бы настолько тяжело, что я просто-таки боюсь угадывать, к каким последствиям оно может повести меня… «3ачем мы встретились»... Вы помните, как политично выселил меня во Владикавказе из Вашего дома один наш общий приятель... «Рагæй мын «ацу» дæ цæстæнгас дзуры» и т.д., – обращался я к Вам в своем прощальном «Хæрзбон», за день до ухода... «Один, опять один без призрака родного», – с отчаянным рыданьем вырвалось из груди моей, когда я, как сумасшедший, метался всю первую ночь в моей новой квартире...».

Коста пишет о том времени, когда он жил у Цаликовых. Когда, попросившись на месяц, чтоб написать заказанный портрет Александра III, остался там почти на год. Цаликовы, поняв, что он увлекся младшей из сестер, тактично его выдворили. Зная обо всех обстоятельствах взаимоотношений Коста и Анны, можно с уверенностью утверждать, что девушка никогда не любила поэта, ей льстило, что такой известный, талантливый человек, любимый всем осетинским народом, питает к ней романтические чувства. Она не отвергала решительно ухаживания Коста, чем давала ему надежду. Анна позволяла себя любить, однако, не отвечая поэту взаимностью, тем самым заставляла его страдать.

У Коста была широкая переписка и с другими сестрами Анны – Юлианой и Еленой. Во время второй ссылки, Коста в письме Елене Цаликовой от 4 июля 1899 года из Очакова пишет: «Если бы хоть минуту побывали в моей шкуре, то поняли бы, какое величайшее наслаждение мне доставляет каждая строчка, каждое слово, получаемые от друзей. Совсем не нужно деловых и умных писем и разговоров. Я хочу живого слова во всей его искренности и натуральной простоте...».

Каждое письмо из Осетии Коста воспринимал как подарок, и как праздник, смаковал его. Ему было интересно все, что происходило на родине. Письма, адресованные ему, он прочитывал сразу, лихорадочно, за один присест: «...Как почтальон принес мне Ваше письмо, адресованное в Херсон и помеченное 20 июня! Я, как голодный волк на ягненка, набросился на него, растормошил и проглотил... не с бумагой, конечно, а одно содержание, по первому разу я, конечно, не разобрал его достоинства и стал снова разжевывать и смаковать...», – писал он Юлиане Цаликовой 5 июля 1899 года из Очакова.

Особое место среди писем Коста из ссылки занимают те из них, которые он написал в связи с выходом в свет его гениального сборника стихотворений «Ирон фæндыр». Как известно, сборник «Ирон фæндыр» увидел свет 26 мая (по новому стилю – 6 июня) 1899 года в типографии купца Зиновия Шувалова. Книга вышла без Коста, который был сослан из Терской области по фальшивому доносу Семена Каханова, злейшего врага поэта. Коста с большим нетерпением и трепетом ждал выхода своей книги. Но, получив экземпляр сборника, был страшно расстроен. Сборник вышел не совсем в том виде, в каком он передал его для издания Гаппо Баеву. С возмущением и негодованием Коста пишет Гаппо 19 июля 1899 года из Очакова: «Видишь ли, Гаппо, из-за такой, может быть, для тебя мелочи ты можешь испортить наши хорошие отношения. Ведь я тебя неоднократно самым серьезным образом просил и предупреждал, чтобы ты при издании моих стихов ни на йоту не отступал от рукописи, даже в орфографии. Если я пишу то или другое слово так, а не иначе, то я пишу сознательно, я над ним долго ломал голову и не хочу ни тебе, никому бы то ни было позволить изменять их без моего ведома, бездоказательно, и, тем более, в стихотворениях, где не должно быть ни одного лишнего звука или недостатка в нем и где каждая буква занимает рассчитанное заранее автором место. Стихотворение не газетная заметка, которую какой-нибудь трусливый и невежественный редактор может коверкать, как угодно его благоусмотрению...».      

Коста не может и не желает скрыть разочарование, которое вызвали у него вольности, допущенные издателями сборника. В том же письме Гаппо Баеву он пишет: «Ты отравил мне все удовольствие, на которое я рассчитывал с получением книжки... Если бы теперь я имел возможность собрать все издание, я бы собрал и сжег его, чтобы не осталось и следа...». Коста доходил до исступления, ведь он писал не ради какой-то выгоды или престижа, а потому, что не мог не писать. У него была большая потребность писать, изливать на бумаге то, что он не мог держать в себе. Именно об этих мотивах он говорит в том же письме: «...Я никогда своим словом не торговал, никогда ни за одну свою строчку ни от кого не получал денег... И пишу не для того, чтобы писать и печатать, потому что и многие другие это делают. Нет! Ни лавры такого писания мне не нужны, ни выгоды от него ... Я пишу то, что я уже не в силах бываю сдержать в своем изболевшем сердце...».

Исстрадался Коста из-за своей книги довольно, никак не мог успокоиться, не сдерживал своего раздражения и в письмах к другим адресатам, часто переходил на грубости и оскорбления. В письме Елене Цаликовой от 21 июля 1899 года из Очакова он писал: «...Относительно Гаппо я теперь не могу не припомнить, что «что услужливый дурак опаснее врага». Прислал он мне «Ирон фæндыр» с надписью: «Джиппы ауагъта Гаппо Байаты». Я стал просматривать книжку и с первой же страницы стал приходить в бешенство, а к концу со мной сделался прямо-таки нервный припадок. Исключая «Тæхуды», ни одно стихотворение не прошло без самых возмутительных корректурных ошибок, сделанных Гаппо просто умышленно, на основании своей собственной дикой орфографии...».

Коста долго не мог успокоиться – слишком глубоко он был задет бестактностью со стороны довольно близкого ему человека – Гаппо Баева. В очередном письме Юлиане Цаликовой от 10 августа 1899 года из Херсона он писал: «...Гаппо на мое грозное письмо написал мне очень трогательный ответ и этим сразу искупил свою вину – покаяние полное, хотя смягченное разными посторонними причинами и обстоятельствами...».

Коста был в гневе и на Пора Джиоева, близкого друга Гаппо и рецензента своего сборника «Ирон фæндыр», называл трусливым, осторожным угодником. Но следует отметить, что если судить беспристрастно, Гаппо Баев и Пора Джиоев совершили великий гражданский поступок, издав гениальный «Ирон фæндыр» в то время, когда Коста находился в опале у властей. Ведь известно, что печатание сборника прерывалось из-за доносов. Говоря о трусости Пора, Коста, несомненно, погорячился. Ведь не будь у «Ирон фæндыр» такого образованного и патриотичного рецензента, неизвестно, чем бы вообще закончилась эпопея с изданием сборника, в каком виде бы его напечатали и вышел бы он вообще или нет. Пора сразу понял, книгу какого масштаба рецензирует и всячески поспособствовал тому, чтобы «Ирон фæндыр» увидел свет. Что до Гаппо Баева, то он искренне преклонялся перед талантливым творчеством Коста, и если его редактирование вызвало гнев поэта, то он не имел такого намерения и действовал без какого-либо злого умысла.

Коста также писал и деловые письма, например, Садулле Джанаеву-Хетагурову. Писал письма отдельным людям: Тагкаеву, Гайтову и др.

Коставедение немало потеряло в связи с тем, что не все письма поэта дошли до наших дней. Сама Анна Цаликова сообщала Гиго Дзасохову, первому биографу Коста Хетагурова, что большую часть писем Коста, адресованных ей, она уничтожила по личным соображениям. Нам также не­известно, как распорядилась сестра поэта с его личным архивом.

Ирина Бигулаева,  научный сотрудник ЮОНИИ им. З.Н. Ванеева