Последний свидетель геноцида (новая пьеса писателя и драматурга Алана Остаева, посвященная трагическим страницам Осетии начала ХХ века)

7-07-2019, 16:38, Интервью [просмотров 2130] [версия для печати]
  • Нравится
  • 6

Последний свидетель геноцида (новая пьеса писателя и драматурга Алана Остаева, посвященная трагическим страницам Осетии начала ХХ века)ВСЕГО ПОГИБЛО 5 279 ЧЕЛОВЕК, ИЗ НИХ ЖЕНЩИН – 1 375, ДЕТЕЙ – 1 844. ТО ЕСТЬ КАЖДЫЙ ТРЕТИЙ ПОГИБШИЙ БЫЛ РЕБЕНКОМ! ВСЕГО БЫЛО УБИТО, ПОГИБЛО В ПУТИ ИЛИ ОТ БОЛЕЗНЕЙ БОЛЕЕ 15 ТЫСЯЧ ЧЕЛОВЕК – 20% ТОГДАШНЕГО ОСЕТИНСКОГО НАСЕЛЕНИЯ ЮЖНОЙ ОСЕТИИ. И ЭТО НЕ СЧИТАЯ ТЕХ, КТО УМЕР УЖЕ В ИЗГНАНИИ

В июне 1920 года грузинские власти посчитали, что осетинский вопрос в Грузии решен окончательно. И это неудивительно, ведь практически все основные районы компактного проживания осетинского населения в Южной Осетии были «зачищены». Оставшиеся единичные жители должны были быть выселены, а в осетинские населенные пункты партиями заселялись грузины из соседних районов Грузии. Действия властей Грузии носили запланированный и осознанный характер. Имеющиеся документы и свидетельства тех лет доказывают факт широкомасштабного геноцида осетин. Стоит ли говорить, что приведенные выше цифры целенаправленно были занижены в советское время и, тем не менее, они ужасают. Что же касается принесенного урона, то, по приблизительным подсчетам, причинено было убытков на сумму 3 млн. 317 тысяч золотых рублей…

Неполный год – одиннадцать месяцев осталось до 100-летия одной из самых кровавых страниц истории осетинского народа – геноцида, проведенного руководством меньшевистской Грузии в отношении населения юга Алании, геноцида, после которого земля древнего этноса должна была быть просто выжжена, геноцида, который прошел сквозь века и нашел свое завершение только в следующем столетии, в августе 2008-го, после очередных зверских и бесчеловечных деяний, которые творил еще с царских времен грузинский народ… Среди планируемых памятных мероприятий на сегодня уже выделяется заявленная масштабная общенациональная сценическая постановка Юго-Осетинским Госдрамтеатром по подготовленной пьесе талантливого писателя и драматурга, члена Союза писателей РЮО, заслуженного журналиста страны Алана Остаева. Стоит ли говорить, что проведенная кропотливая работа, длившаяся несколько месяцев, далась писателю нелегко. Немалый исторический материал, сложная и тяжелая для каждого осетина тема геноцида, перипетии которого невольно пропускаешь через себя и ощущаешь весь трагизм того времени. При этом важно было поработать с историческими материалами, архивными хрониками, воспоминаниями очевидцев событий вековой давности, с произведениями национальной литературы. О том, как готовилась пьеса, о ее некоторых сюжетных линиях, и вообще о том трагичном периоде в интервью газете «Республика» рассказал сам автор пьесы, пока под рабочим названием «Последний свидетель геноцида», Алан Остаев:

– Это не первая моя пьеса. Но морально она меня настолько выхолостила, выжала все силы, что порой я просто сидел дома опустошенный и буквально не мог двигаться... Это действительно страшно и бесчеловечно. Одно дело, когда ты знаешь о трагедии и совсем другое, когда ты работаешь с хроникой того времени и пропускаешь все перипетии событий через себя. Эта неимоверная трагедия, после которой грузинский народ должен просто встать на колени и в едином порыве попросить у всех осетин прощения... Но мы как-то умудрились безмятежно забыть тот творимый беспредел и как итог, десятилетия спустя, получили 1989 год и последующую новую кровавую агрессию, направленную на очередное истребление нашего народа...

Работадавалась очень трудно. Но, видимо, по-другому и быть не могло. Когда ты виртуально переносишься в те страшные годы и чувствуешь каждой частичкой души всю боль своего народа, понимая в то же время и всю обреченность ситуации на тот момент, то человек невольно разводит руки. Но в то же время, геноцид начала прошлого века – это еще и героические страницы нашей истории. Здесь есть такие личности, которым не то что бюсты, масштабные памятники надо ставить в Осетии. Мужество и отвага отдельных героев просто вызывает восхищение. Как говорил Лермонтов: «Богатыри – не вы!..». И то что по сей день наши дети не изучают эти страницы истории в школе, лично я считаю преступление.

– Как возникла идея написания пьесы на такую сложную и ответственную тему?

– Идея «Последнего свидетеля», родилась спонтанно, причем буквально в соседнем кабинете. Мысль о необходимости подготовить пьесу к 100-летию геноцида высказал редактор «Республики» Андрей Кочиев (его прадед, кстати, один из 13 коммунаров). Он же обеспечил меня историческими материалами, совместно продумывали мы и основные сюжетные линии будущей драмы... Работы было много. Параллельно я исследовал и возможности новой сцены, чтобы понимать, какие планируемые эпизоды, моменты пьесы можно будет воссоздать. Обсуждал эти вопросы, естественно, и с главным режиссером театра Тамерланом Дзудцовым... Но, признаться, все это время, в особенности после ознакомления с очередными новыми для себя историческими фактами, в голове постоянно проносилась мысль о том, что мы фактически выжили вопреки, в противоход самому течению истории… И что примечательно, и это необходимо отметить, вот в этом аду, среди творимого бесчинства, наш народ, тем не менее, был способен на милосердие и сострадание.

– С чего начинается повествование? Зритель сразу переносится в начало прошлого века? Что является центральным сюжетом пьесы – расстрел 13 коммунаров?

– Нет конечно. Расстрел коммунаров, при всей своей трагичности – это только один эпизод июньских дней 1920 года. Поэтому необходимо было попытаться воссоздать сразу несколько моментов, чтобы показать целостность трагедии того периода, а это и бесчинства грузин, и героическое сопротивление народа, и такую легендарную личность как Мате Санакоев, и переход населения через горы, и обязательно последующий суд над предателями своего народа…

Пьеса начинается с дня сегодняшнего, с признания государственной независимости Южной Осетии. По сюжету во дворе своего дома сидит старик (с боку на краю сцены). В этот момент раздается пальба из автоматов, крики… Старик пока не понимает, что происходит, но потом, осознав, что это крики радости и долгожданная выстраданная свобода, наконец, признана, он, со слезами на глазах, вспоминает свой путь, проделанный им с далеких 20-х годов, где ему пять лет. Он делится своими воспоминаниями с собравшейся вокруг него детворой, рассевшейся прямо на землю перед ним, и эти воспоминания параллельно масштабно воссоздаются на сцене.

Здесь старец выступает пятилетним мальчишкой, который в далеком 1920 году со своим дедом и младшим братом бегут в город – их дом, как и все селение Тихреу (одно из десятков сел впоследствии так и не возродившихся) объято огнем. Они даже не успели ничего вынести из дома, поскольку сами спасались от варварства грузинских меньшевиков. Далее все события происходят на глазах этого мальчишки, последнего свидетеля, дожившего до признания независимости. Егоглазами зритель видит все бесчинства, творимые грузинами. Сюжеты и диалоги я сейчас пересказывать, конечно, не буду… Но уже в Цхинвале дед мальчика встречает своего друга-еврея. В разговоре с ним они узнают, что грузины поймали 13 человек, одному из которых всего 16 лет. Еврей хочет приютить старика с мальчишками, но в этот момент раздается голос патрулирующих в городе грузин, что всякий, у кого в доме найдут осетина, будет убит вместе с семьей, и дед, дабы не допустить гибели неповинных, уходит с внуками в ночь.

Под покровом тьмы старик все же решает добраться до своей деревни, но их вылавливают грузины – пойманных тринадцать осетин, о которых рассказывал еврей, ночью повели на расстрел на Згудерский холм, но коммунары отказались рыть сами себе могилу и тогда меньшевикам пришлось послать в город в поисках возможных копальщиков. В итоге грузины приводят туда двух армян и нашего старика с внуками, которых выловили на улице. Дед отказывается копать, но тогда один из тринадцати сказал ему – их все равно убьют, но им будет легче, если осетин им выкопает могилу, а после бросит по обычаю горсть земли на образовавшийся холм... Все это видят мальчики, и те страшные дни воскресают на сцене. Шеренга грузинских солдат, их командир, священник, предатель Лохов и тринадцать отважных осетин, которые через секунду уйдут в бессмертие. На сцене оживет и сюжет, запечатлённый художником Махарбеком Тугановым, когда коммунар срывает крест с груди грузинского священника и наступает на него ногой… Эпизодом с гибелью коммунаров, сопровождающейся разрывами грома и молнии, заканчивается первый акт трагедии.

Во втором акте раскрываются еще четче все зверства, которые чинили в те годы грузины по национальному признаку. Все прекрасно знают, сколько деревень было сожжено, как они измывались над теми, кто попадал к ним в руки. В пьесе охвачены и военные действия, как Мате Санакоев со своим отрядом давал бой практически без оружия, но оставлял жителям деревень возможность бежать. При этом наше ополчение оставляло свои позиции, только после того, как население очередной деревни уходило на север. Этот момент также один из центральных, при котором должны будут задействованы возможности сцены. По задумке, картина боя механическим движением сцены как раз показывает сюжетную линию как за спинами сражавшихся, прикрывающих отход населения, происходит переход народа через горы. А ведь этот переход отдельная трагедия, поскольку и здесь на снежном перевале гибнет немало наших соплеменников. На сцене воссоздаются сюжеты того перехода, в том числе и известная трагедия Саломи… Наши главные герои, дед с внуками, также участники этого перехода, поэтому данные эпизоды, моменты также воссоздаются в воспоминаниях.

Но ранее дед встречается в районе с. Рук. с Мате Санакоевым. Отважный командир делится своими мыслями со стариком, и сокрушается, мол, не надо было ему никого слушать, а упредить нападение грузин, самим прорваться в Гори, захватить имеющиеся там склады с боеприпасами и организовать оборону именно там, поскольку Цхинвал занимает абсолютно невыгодное для обороны положение. И Мате, капитан царской армии, полный кавалер Георгиевского креста, знал, что говорил. К тому же численность его отряда заметно бы увеличилась, поскольку в то время территорию от Цхинвала до Гори в основном населяли именно осетины, которые бы обязательно примкнули к нему.

Мате не снимает с себя ответственность, поскольку уверен, что если бы у них было оружие в достатке, то осетины не понесли бы столько потерь. Старик с надеждой спрашивает у него, мол, мой сын был в твоем отряде, где он? На что Мате успокаивает старика, что с ним все в порядке, сегодня они дадут последний бой и потом отступят. Старик уходит с мыслью, что хотя бы частичка его семьи, его надежда и опора – сын – остался в живых в этом адском пекле. Но наш маленький герой задерживается и видит, как Мате подходит к одной из трех свежевырытых могил, находящихся чуть поодаль и склонив голову просит прощения у друга, что солгал его отцу... Мате оборачивается на шорох и видит перед собой мальчика – сына того самого товарища... Он не успел вымолвить и слова, как мальчик, повзрослевший от всех ужасов увиденного за эти два дня, сам ответил на немую просьбу, мол, я ничего не скажу дедушке...

– Вы сказали, что в пьесе показан и последующий 1921 год, когда после освобождения Цхинвала на площади при большом стечении людей будет проходить суд над предателями, которые оказались среди нашего народа и в эти страшные дни были на стороне врага.

– Обязательно. Это еще один из центральных эпизодов пьесы. Зритель должен лишний раз понять и ощутить пагубность и неприемлемость такого рода преступления, которое попросту противоречит самой сущности алана-осетина. Имена предателей известны, история их сохранила, и главным злом в те годы здесь выступает Артем Лохов, который участвовал во многих погромах, был в расстрельной команде на Згудерском холме и вообще лично убил немало осетин. И то, что прилюдный суд превратился там же в прилюдную казнь этого предателя, которого попросту растерзали саударæг устытæ – исторический факт, который, безусловно, нашел отражение в пьесе и стал основным в эпизоде…

По замыслу геноцид 1920 года увязан с геноцидом нового времени 1989-2008 гг., поскольку, на мой взгляд, их нельзя рассматривать отдельно, это цельная трагедия, растянувшаяся практически на столетие, ведь культурный геноцид советского периода, когда югу Осетии не давали развиваться, меняли алфавит на грузинскую вязь, когда в годы репрессии был уничтожен фактически весь цвет национальной интеллигенции – все это следствие одной неразрывной цепи под названием геноцид осетинского народа (младший брат нашего главного героя, будучи соратником Рутена Гаглоева, также попал под жернова репрессивной машины). Все эти моменты бегло, но проходят в пьесе. Не упомянуть о них было нельзя. Но и объять необъятное в рамках одной трагедии тоже невозможно. Поэтому они обозначаются в монологе старца, очевидца всех этих страшных страниц истории нашего народа.

– Чем заканчивается пьеса? Торжеством от признания независимости Южной Осетии уже в наше время?

– Да, как многолетний итог выстраданной нашим народом свободы. При этом финал вновь возвращает нас на Згудерский холм. Только луч света, пронизывающий сквозь деревья, освещает несколько затерявшийся на кладбище обелиск 13 коммунарам. И рядом тот самый старик, который мальчишкой прошел через все эти зверства. В руке он держит часы, которые при той единственной встрече ему подарил легендарный Мате Санакоев. Его речь проникновенна, содержательна. Он обращается ко всем, кто не дожил до этого дня – Дня признания государственной независимости Южной Осетии – пусть услышат и они, что народ может вздохнуть свободно: «Цардбæлон цæхæрцæст æртындæс коммунары! Абон уæм зæронд лæгæй фæзындтæн. Фæзæгъынц афтæ, хъæр мæрдтæм дæр хъуысы. Сау дуджы фæстаг æвдисæн æз. Уæ ингæнмæ уын дзурын. Хъæр нæ кæнын, хъæр кæныны тыхджын хъæлæс мын нал ис. Риуыдзаг æсулæфыд Ирыстон æмæ ссис хæдбар. Фехъусæт æй уыцы сау рæстæджы карз æнæмсæр тохы æмæ хæхты цъассы чи ссардта мæлæт. Фехъусæт æй, чи уарзта Ирыстон æмæ 37-æм азы чи баййæфта мард. Фехъусæт æй уæртæ фалдæр дыууадæс æвзонг ироны чи рцыд удæгасæй Ереды ныгæд, сымахæй ма иу къаддæр уыдысты. Фехъусæт æй, уалдзыгон цъæх боны знаджы къухæй Зары ‘фцæгыл чи æрцыди цагъд. Фæндзæм скъола, хорз мæм зыныс ардæм. Дæ кæрты дæр цæргæс лæппутæ баййæфта ныгæд. О, Присы бынмæ Згъудерæн йæ уæлмæрд! Фæстаг дуджы кæуылты ныддæ, кæ!»...

– Сколько по времени, на Ваш взгляд, будет продолжительность спектакля?

– Думаю, примерно два часа, потому что тема, да и сам сюжет слишком тяжелые, боюсь, как бы зритель не устал. Насчет антракта – не знаю. На мой взгляд, это цельное действо и перерыв, думается, будет неуместен.

– Уже озвучивалось, что в спектакле, по всей видимости, по причине массовости, помимо актеров нашей труппы будут задействованы и северо-осетинские актеры. Но может Вы, как автор, в каких-то персонажах уже видите конкретного актера?

– Постановка, действительно, получится масштабной. Элементарно, только в одной сцене с расстрелом 13 коммунаров, посмотрите, сколько действующих лиц: сами коммунары, расстрельная команда, копальщики, священник, тот же предатель Лохов… В Юго-Осетинском Госдрамтеатре физически нет такого количества актеров, тем более, что коммунары должны быть молоды, подтянуты… С другой стороны, отрадно, что постановка объединит север и юг Осетии, с одной стороны, это символично, с другой, когда касаешься такой темы как геноцид осетинского народа, это должно было быть априори. А так, в общей сложности, думаю, в спектакле будет задействовано около 35-40 человек.

Что же касается конкретных актеров, то образ Мате Санакоева, признаться, писался именно под Романа Козаева, на мой взгляд, он лучше всех подходит и по типажу, и по характеру под руководителя ополчения, сумевшего объединить народ и максимально нивелировать количество жертв геноцида. Было бы потрясающе, если бы на сцену снова вышла прима нашего театра Людмила Графовна Галаванова, ее речь по время всенародного суда предателей была бы одним из главных эпизодов постановки. Ну а самого старика, последнего свидетеля, очевидца тех кровавых событий, возможно сыграл бы Сослан Бибилов, своя роль в моем видении есть и для Дмитрия Парастаева… Но все это пока предположения, и последнее слово, конечно же, за режиссером.

Работа предстоит большая. Здесь и смена декораций, и костюмы, и световые эффекты… Огромное значение в постановке будет иметь и ее музыкальное сопровождение. Ведь на сцене зачастую будут проходить сюжеты, в которых именно музыка будет говорить больше, чем слова… Пьеса готова, но как это часто бывает, в нее пока вносятся небольшие поправки. И, на мой взгляд, важно, чтобы этот спектакль не остался для «внутреннего пользования». Трагедию геноцида 1920 года необходимо будет вывозить на различные фестивали, чтобы мир узнал истинное лицо наших южных соседей и всю правду геноцида…


Последний свидетель геноцида (новая пьеса писателя и драматурга Алана Остаева, посвященная трагическим страницам Осетии начала ХХ века)

Последний свидетель геноцида (новая пьеса писателя и драматурга Алана Остаева, посвященная трагическим страницам Осетии начала ХХ века)

Последний свидетель геноцида (новая пьеса писателя и драматурга Алана Остаева, посвященная трагическим страницам Осетии начала ХХ века)

Последний свидетель геноцида (новая пьеса писателя и драматурга Алана Остаева, посвященная трагическим страницам Осетии начала ХХ века)


Мадина Цховребова

Информация

Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.

Новости

«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031